Название книги | Темные аллеи /м/ |
Автор | Бунин |
Год публикации | 2019 |
Издательство | Эксмо |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | мPocket book |
ISBN | 978-5-04-101543-5 |
EAN13 | 9785041015435 |
Артикул | P_9785041015435 |
Количество страниц | 320 |
Тип переплета | мяг. м |
Формат | - |
Вес, г | 960 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
ИВАН БУНИНИВАН БУНИНТемные аллеиМОСКВА2019УДК 821.161.1-32ББК 84(2Рос=Рус)6-44Б91Оформление серии «Pocket book» А. СауковаВ оформлении обложки использована репродукция картины «Молодая красавица» художника Н.П. Богданова-Бельского (1868-1945)Оформление серии «100 Главных книг» (обложка) Н. ЯрусовойБунин, Иван Алексеевич.Б91 Темные аллеи / Иван Бунин. — Москва : Эксмо, 2019. — 320 с.ISBN 978-5-04-101543-5 (Pocketbook)ISBN 978-5-699-81403-9 (100Главных книг)Сборник рассказов «Темные аллеи» Ивана Бунина, лауреата самой престижной в мире Нобелевской премии, по праву считается эталоном любовной прозы. Бунин был единственным писателем своего времени, который осУДК 821.161.1-32ББК 84(2Рос=Рус)6-44ISBN 978-5-04-101543-5ISBN 978-5-699-81403-9© Бунин И.А., наследники, 2019© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019IТЕМНЫЕ АЛЛЕИВ холодное осеннее ненастье, на одной из больКогда лошади стали, он выкинул из тарантаса ноживая руками в замшевых перчатках полы шинели, взбежал на крыльцо избы.— Налево, ваше превосходительство! — грубо крикнул с козел кучер, и он, слегка нагнувшись на пороге от своего высокого роста, вошел в сенцы, поВ горнице было тепло, сухо и опрятно: новый зоПриезжий сбросил на лавку шинель и оказался еще стройнее в одном мундире и в сапогах, потом снял перчатки и картуз и с усталым видом провел бледной худой рукой по голове — седые волосы его с начесами на висках к углам глаз слегка курчави— Эй, кто там!Тотчас вслед за тем в горницу вошла темноволо— Добро пожаловать, ваше превосходительстПриезжий мельком глянул на ее округлые плечи и на легкие ноги в красных поношенных татарских туфлях и отрывисто, невнимательно ответил:— Самовар. Хозяйка тут или служишь?— Хозяйка, ваше превосходительство.— Сама, значит, держишь?— Так точно. Сама.— Что ж так? Вдова, что ли, что сама ведешь дело?— Не вдова, ваше превосходительство, а надо же чем-нибудь жить. И хозяйствовать я люблю.— Так. Так. Это хорошо. И как чисто, приятно у тебя.Женщина все время пытливо смотрела на него, слегка щурясь.— И чистоту люблю, — ответила она. — Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя дерОн быстро выпрямился, раскрыл глаза и покрас— Надежда! Ты? — сказал он торопливо.— Я, Николай Алексеевич, — ответила она.— Боже мой, боже мой! — сказал он, садясь на лавку и в упор глядя на нее. — Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не видались? Лет тридцать пять?— Тридцать, Николай Алексеевич. Мне сейчас сорок восемь, а вам под шестьдесят, думаю?— Вроде этого... Боже мой, как странно!— Что странно, сударь?— Но все, все... Как ты не понимаешь!Усталость и рассеянность его исчезли, он встал и решительно заходил по горнице, глядя в пол. Потом остановился и, краснея сквозь седину, стал гово— Ничего не знаю о тебе с тех самых пор. Как ты сюда попала? Почему не осталась при господах?— Мне господа вскоре после вас вольную дали.— А где жила потом?— Долго рассказывать, сударь.— Замужем, говоришь, не была?— Нет, не была.— Почему? При такой красоте, которую ты имела?— Не могла я этого сделать.— Отчего же не могла? Что ты хочешь сказать?— Что ж тут объяснять. Небось помните, как я вас любила.Он покраснел до слез и, нахмурясь, опять зашагал.— Все проходит, мой друг, — забормотал он. — Любовь, молодость — все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит. Как это ска— Что кому Бог дает, Николай Алексеевич. МоОн поднял голову и, остановясь, болезненно ус— Ведь не могла же ты любить меня весь век!— Значит, могла. Сколько ни проходило времени, все одним жила. Знала, что давно вас нет прежнего, что для вас словно ничего и не было, а вот... Поздно теперь укорять, а ведь, правда, очень бессердечно вы меня бросили, — сколько раз я хотела руки на себяналожить от обиды от одной, уж не говоря обо всем прочем. Ведь было время, Николай Алексеевич, когда я вас Николенькой звала, а вы меня — пом— Ах, как хороша ты была! — сказал он, качая головой. — Как горяча, как прекрасна! Какой стан, какие глаза! Помнишь, как на тебя все заглядыва— Помню, сударь. Были и вы отменно хороши. И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку. Как же можно такое забыть.— А! Все проходит. Все забывается.— Все проходит, да не все забывается.— Уходи, — сказал он, отворачиваясь и подходя к окну. — Уходи, пожалуйста.И, вынув платок и прижав его к глазам, скорого— Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, проОна подошла к двери и приостановилась:— Нет, Николай Алексеевич, не простила. Раз разговор наш коснулся до наших чувств, скажу пря— Да, да, не к чему, прикажи подавать лошабыть, задеваю твое самолюбие, но скажу откровенОна подошла и поцеловала у него руку, он поце— Прикажи подавать...Когда поехали дальше, он хмуро думал: «Да, как прелестна была! Волшебно прелестна!» Со стыдом вспоминал свои последние слова и то, что поцеловал у ней руку, и тотчас стыдился своего стыда. «Разве неправда, что она дала мне лучшие минуты жизни?»К закату проглянуло бледное солнце. Кучер гнал рысцой, все меняя черные колеи, выбирая менее грязные, и тоже что-то думал. Наконец сказал с серьезной грубостью:— А она, ваше превосходительство, все глядела в окно, как мы уезжали. Верно, давно изволите знать ее?— Давно, Клим.— Баба — ума палата. И все, говорят, богатеет. Деньги в рост дает.— Это ничего не значит.— Как не значит! Кому ж не хочется получше по— Да, да, пеняй на себя... Погоняй, пожалуйста, как бы не опоздать нам к поезду...Низкое солнце желто светило на пустые поля, ло«Да, пеняй на себя. Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные! «Кругом шиИ, закрывая глаза, качал головой.20 октября 1938КАВКАЗПриехав в Москву, я воровски остановился в не— Я только на одну минуту...Она была бледна прекрасной бледностью любя— Мне кажется, — говорила она, — что он что-то подозревает, что он даже знает что-то, — может быть, прочитал какое-нибудь ваше письмо, подобрал ключ к моему столу... Я думаю, что он на все способен при его жестоком, самолюбивом характере. Раз он мне прямо сказал: «Я ни перед чем не остаПлан наш был дерзок: уехать в одном и том же поВ Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернется, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыВ маленьком купе первого класса, которое я закаопустил оконную занавеску и, как только носильВойдя, она даже не поцеловала меня, только жа— Я совсем не могла обедать, — сказала она. —Я думала, что не выдержу эту страшную роль до конца. И ужасно хочу пить. Дай мне нарзану, — сказала она, первый раз говоря мне «ты». — Я убежУтром, когда я вышел в коридор, в нем было солИз Геленджика и Гагр она послала ему по отМы нашли место первобытное, заросшее чинароЯ просыпался рано и, пока она спала, до чая, кодушистый туман, за дальними лесистыми вершинаПотом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака. После завтрака — все жаренная на шкаре рыба, беКогда жар спадал и мы открывали окно, часть моНа закате часто громоздились за морем удивиНочи были теплы и непроглядны, в черной тьме плыли, мерцали, светили топазовым светом огнен