j
НА СКЛАДЕ в наличии, шт. | {{in_stock}} |
Название книги | Темные аллеи |
Автор | Бунин |
Год публикации | 2023 |
Издательство | Эксмо |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | Всемирная литература |
ISBN | 978-5-04-114114-1 |
EAN13 | 9785041141141 |
Артикул | P_9785041141141 |
Количество страниц | 288 |
Тип переплета | цел. |
Формат | - |
Вес, г | 880 |
Книга из серии 'Всемирная литература'
'Иван Бунин — первый русский лауреат Нобелевской премии, безупречный стилист, писатель, так открыто говоривший об отношениях между мужчиной и женщиной — о любви, которая чаще длится всего мгновение, но в сердце остается на всю жизнь...
Иван Бунин мастерски проводит своих героев головокружительным серпантином любви, четко осознавая, что любить и значит быть живым.'
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРАУДК 821.161.1-32ББК 84(2Рос=Рус)6-44Б91Оформление серии Н. ЯрусовойВ оформлении обложки использованы фрагменты работы художника Кларенса Фредерика УндервудаБунин, Иван Алексеевич.Б91 Темные аллеи : рассказы / Иван Бунин. — Москва : Эксмо, 2021. — 288 с. — (Всемирная литература (с карISBN 978-5-04-114114-1И. А. Бунин (1870-1953) в совершенстве владел жанрами рассказа и повести. Его проза всегда о любви. О любви к России, природе, женщине. Подлинное чувство для Бунина — недостижимая вершина, к которой стремится человек, мечтая о понимании, единстве с другой личностью, с миром, но никогда не обретает его навсегда, до конца дней своих. В сборник «Темные аллеи» вошли повести и рассказы о любви роковой, любви-страсти, оборачивающейся впоследствии утратой и потому трагичной. Лишь мгновения любви, возносящие человека на пик счастья. А потом падение. Неизбежное и катастрофическое. Навсегда разрушающее гармонию этого мира.УДК 821.161.1-32ББК 84(2Рос=Рус)6-44© Бунин И. А., наследники, 2021ISBN 978-5-04-114114-1IТемные аллеиВхолодное осеннее ненастье, на одной из больших тульских дорог, залитой дождями и изрезанной мноII, которое столь распростраКогда лошади стали, он выкинул из тарантаса ногу в военном сапоге с ровным голенищем и, придерживая руками в замшевых перчатках полы шинели, взбежал на крыльцо избы.— Налево, ваше превосходительство! — грубо крикВ горнице было тепло, сухо и опрятно: новый золотиПриезжий сбросил на лавку шинель и оказался еще стройнее в одном мундире и в сапогах, потом снял пер— Эй, кто там!Тотчас вслед за тем в горницу вошла темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку, с темным пуш— Добро пожаловать, ваше превосходительство, — сказала она. — Покушать изволите или самовар прикаПриезжий мельком глянул на ее округлые плечи и на легкие ноги в красных поношенных татарских туфлях и отрывисто, невнимательно ответил:— Самовар. Хозяйка тут или служишь?— Хозяйка, ваше превосходительство.— Сама, значит, держишь?— Так точно. Сама.— Что ж так? Вдова, что ли, что сама ведешь дело?— Не вдова, ваше превосходительство, а надо же чем- нибудь жить. И хозяйствовать я люблю.— Так. Так. Это хорошо. И как чисто, приятно у тебя.Женщина все время пытливо смотрела на него, слегка щурясь.— И чистоту люблю, — ответила она. — Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя держать, Николай Алексеевич.Он быстро выпрямился, раскрыл глаза и покраснел:— Надежда! Ты? — сказал он торопливо.— Я, Николай Алексеевич, — ответила она.— Боже мой, боже мой! — сказал он, садясь на лавку и в упор глядя на нее. — Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не видались? Лет тридцать пять?— Тридцать, Николай Алексеевич. Мне сейчас сорок восемь, а вам под шестьдесят, думаю?— Вроде этого... Боже мой, как странно!— Что странно, сударь?— Но все, все. Как ты не понимаешь!Усталость и рассеянность его исчезли, он встал и ре— Ничего не знаю о тебе с тех самых пор. Как ты сюда попала? Почему не осталась при господах?— Мне господа вскоре после вас вольную дали.— А где жила потом?— Долго рассказывать, сударь.— Замужем, говоришь, не была?— Нет, не была.— Почему? При такой красоте, которую ты имела?— Не могла я этого сделать.— Отчего же не могла? Что ты хочешь сказать?— Что ж тут объяснять. Небось помните, как я вас любила.Он покраснел до слез и, нахмурясь, опять зашагал.— Все проходит, мой друг, — забормотал он. — Лю— Что кому Бог дает, Николай Алексеевич. МолоОн поднял голову и, остановясь, болезненно усмех— Ведь не могла же ты любить меня весь век!— Значит, могла. Сколько ни проходило времени, все одним жила. Знала, что давно вас нет прежнего, что для вас словно ничего и не было, а вот... Поздно теперь укорять, а ведь правда очень бессердечно вы меня бро— Ах, как хороша ты была! — сказал он, качая голо— Помню, сударь. Были и вы отменно хороши. И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку. Как же можно такое забыть.— А! Все проходит. Все забывается.— Все проходит, да не все забывается.— Уходи, — сказал он, отворачиваясь и подходя к окИ, вынув платок и прижав его к глазам, скороговор— Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, проОна подошла к двери и приостановилась:— Нет, Николай Алексеевич, не простила. Раз разго— Да, да, не к чему, прикажи подавать лошадей, — отОна подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у нее.— Прикажи подавать.Когда поехали дальше, он хмуро думал: «Да, как преК закату проглянуло бледное солнце. Кучер гнал рыс— А она, ваше превосходительство, все глядела в ок— Давно, Клим.— Баба — ума палата. И все, говорят, богатеет. Деньги в рост дает.— Это ничего не значит.— Как не значит! Кому ж не хочется получше пожить! Если с совестью давать, худого мало. И она, говорят, справедлива на это. Но крута! Не отдал вовремя — пеняй на себя.— Да, да, пеняй на себя... Погоняй, пожалуйста, как бы не опоздать нам к поезду.Низкое солнце желто светило на пустые поля, лошади ровно шлепали по лужам. Он глядел на мелькавшие под«Да, пеняй на себя. Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные! «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи.» Но, боже мой, что же было бы дальше? Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?»И, закрывая глаза, качал головой.20 октября 1938КавказПриехав в Москву, я воровски остановился в незамету меня за эти дни всего три раза и каждый раз входила поспешно, со словами:— Я только на одну минуту...Она была бледна прекрасной бледностью любящей взволнованной женщины, голос у нее срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила поднять вуаль— Мне кажется, — говорила она, — что он что-то поПлан наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели. Я знал это поВ Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернется, было грязно, сумраччер, когда я ехал на вокзал, все внутри у меня замирало от тревоги и холода. По вокзалу и по платформе я пробежал бегом, надвинув на глаза шляпу и уткнув лицо в воротник пальто.В маленьком купе первого класса, которое я заказал заранее, шумно лил дождь по крыше. Я немедля опустил оконную занавеску и, как только носильщик, обтирая мокрую руку о свой белый фартук, взял на чай и вышел, на замок запер дверь. Потом чуть приоткрыл занавеску и замер, не сводя глаз с разнообразной толпы, взад и впеВойдя, она даже не поцеловала меня, только жалостно улыбнулась, садясь на диван и снимая, отцепляя от волос шляпку.— Я совсем не могла обедать, — сказала она. — Я дуУтром, когда я вышел в коридор, в нем было солИз Геленджика и Гагр она послала ему по открытке, написала, что еще не знает, где останется. Потом мы спуМы нашли место первобытное, заросшее чинаровыЯ просыпался рано и, пока она спала, до чая, коот народа, от верховых лошадей и осликов, — по утрам съезжалось туда на базар множество разноплеменных горцев, — плавно ходили черкешенки в черных, длинных до земли одеждах, в красных чувяках, с закутанными во что-то черное головами, с быстрыми птичьими взгляПотом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, куКогда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видная из него между кипарисов, стоявших на скате под нами, имела цвет фиалки и лежала так ровно, мирно, что, казалось, никогда не будет конца этому покою, этой краНа закате часто громоздились за морем удивительные облака; они пылали так великолепно, что она порой лоНочи были теплы и непроглядны, в черной тьме плыНедалеко от нас, в прибрежном овраге, спускавшемее блеск в тот таинственный час, когда из-за гор и лесов, точно какое-то дивное существо, пристально смотрела поздняя луна!Иногда по ночам надвигались с гор страшные тучи, шла злобная буря, в шумной гробовой черноте лесов то и дело разверзались волшебные зеленые бездны и расОн искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, поза12 ноября 1937БалладаПод большие зимние праздники был всегда, как ба