{{common_error}}
Нами выполнено {{total_orders}} заказов! Ваш – следующий!
СКИДКИ! При заказе книг на сумму от 1500 руб. – скидка 50% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK,
при заказе книг на сумму от 3000 руб. — скидка 80% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK.
при заказе книг на сумму от 3000 руб. — скидка 80% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK.
Темные аллеи /м/. (Бунин)Купить книгу, доставка почтой, скачать бесплатно, читать онлайн, низкие цены со скидкой, ISBN 978-5-04-116664-9
{{price}} ₽
| НА СКЛАДЕ в наличии, шт. | {{in_stock}} |
| Название книги | Темные аллеи /м/ |
| Автор | Бунин |
| Год публикации | 2023 |
| Издательство | Эксмо |
| Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
| Серия книги | мPocket book |
| ISBN | 978-5-04-116664-9 |
| EAN13 | 9785041166649 |
| Артикул | P_9785041166649 |
| Количество страниц | 320 |
| Тип переплета | мяг. м |
| Формат | - |
| Вес, г | 960 |
Аннотация к книге "Темные аллеи /м/"
автор Бунин
Книга из серии 'мPocket book' 'В сборник «Темные аллеи» вошли повести и рассказы о любви роковой, любви-страсти, оборачивающейся впоследствии утратой и потому трагичной. Лишь мгновения любви, возносящие человека на пик счастья. А потом падение. Неизбежное и катастрофическое. Навсегда разрушающее гармонию этого мира.'
Читать онлайн выдержки из книги "Темные аллеи /м/"
(Автор Бунин)
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
До книги"Темные аллеи /м/"
Вы также смотрели...
Другие книги серии "мPocket book"
Другие книги раздела "Историческая и приключенческая литература"
Читать онлайн выдержки из книги "Темные аллеи /м/" (Автор Бунин)
ИВАН БУНИНИВАН БУНИНТЕМНЫЕ АЛЛЕИ$Москва2023УДК 821.161.1-31ББК 84(2Рос=Рус)6-44Б91Серия «Белая птица»Художественное оформление Луизы БакировойИллюстрация в марке серии:© 1е1еV^еп / 8Ьийегз!оск.сотИспользуется по лицензии от 8Ьийегз!оск.сотСерия «Роске! Ьоок»В оформлении обложки использована репродукция картины «Осенний вечер. Сокольники» (1879 г.), художник И. ЛевитанБунин, Иван Алексеевич.Б91 Темные аллеи / Иван Бунин. — Москва : Эксмо, 2023. — 320 с.Сборник рассказов «Темные аллеи» Ивана Бунина, лауреата самой престижной в мире Нобелевской премии, по праву считается эталоном любовной прозы. Бунин был единственным писателем своего времени, который осмелился так открыто и красиво говорить об отношеУДК 821.161.1-31ББК 84(2Рос=Рус)6-44I8В^ 978-5-04-113340-5(Белая птица)I8В^ 978-5-04-116664-9(Роске! Ьоок)© Бунин И.А., наследники, 2023© Оформление. ООО «Издательство«Эксмо», 2023IТЕМНЫЕ АЛЛЕИВхолодное осеннее ненастье, на одной из больших тульских дорог, залитой дождями и изрезанной многими черными колеями, к длинной избе, в одКогда лошади стали, он выкинул из тарантаса ногу в военном сапоге с ровным голенищем и, при— Налево, ваше превосходительство! — грубо крикнул с козел кучер, и он, слегка нагнувшись на пороге от своего высокого роста, вошел в сенцы, поВ горнице было тепло, сухо и опрятно: новый золотистый образ в левом углу, под ним покрытый чистой суровой скатертью стол, за столом чисто выПриезжий сбросил на лавку шинель и оказался еще стройнее в одном мундире и в сапогах, потом снял перчатки и картуз и с усталым видом провел бледной худой рукой по голове — седые волосы его с начесами на висках к углам глаз слегка курчави— Эй, кто там!Тотчас вслед за тем в горницу вошла темноволо— Добро пожаловать, ваше превосходительПриезжий мельком глянул на ее округлые пле— Самовар. Хозяйка тут или служишь?— Хозяйка, ваше превосходительство.— Сама, значит, держишь?— Так точно. Сама.— Что ж так? Вдова, что ли, что сама ведешь дело?— Не вдова, ваше превосходительство, а надо же чем-нибудь жить. И хозяйствовать я люблю.— Так. Так. Это хорошо. И как чисто, приятно у тебя.Женщина все время пытливо смотрела на него, слегка щурясь.— И чистоту люблю, — ответила она. — Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя дерОн быстро выпрямился, раскрыл глаза и по— Надежда! Ты? — сказал он торопливо.— Я, Николай Алексеевич, — ответила она.— Боже мой, боже мой! — сказал он, садясь на лавку и в упор глядя на нее. — Кто бы мог поду— Тридцать, Николай Алексеевич. Мне сейчас сорок восемь, а вам под шестьдесят, думаю?— Вроде этого... Боже мой, как странно!— Что странно, сударь?— Но все, все. Как ты не понимаешь!Усталость и рассеянность его исчезли, он встал и решительно заходил по горнице, глядя в пол. Потом остановился и, краснея сквозь седину, стал го— Ничего не знаю о тебе с тех самых пор. Как ты сюда попала? Почему не осталась при господах?— Мне господа вскоре после вас вольную дали.— А где жила потом?— Долго рассказывать, сударь.— Замужем, говоришь, не была?— Нет, не была.— Почему? При такой красоте, которую ты имела?— Не могла я этого сделать.— Отчего же не могла? Что ты хочешь сказать?— Что ж тут объяснять. Небось помните, как я вас любила.Он покраснел до слез и, нахмурясь, опять заша— Все проходит, мой друг, — забормотал он. — Любовь, молодость — все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит. Как это ска— Что кому Бог дает, Николай Алексеевич. МоОн поднял голову и, остановясь, болезненно ус— Ведь не могла же ты любить меня весь век!— Значит, могла. Сколько ни проходило времеАлексеевич, когда я вас Николенькой звала, а вы меня — помните как? И все стихи мне изволили чи— Ах, как хороша ты была! — сказал он, качая го— Помню, сударь. Были и вы отменно хороши. И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горяч— А! Все проходит. Все забывается.— Все проходит, да не все забывается.— Уходи, — сказал он, отворачиваясь и подходя к окну. — Уходи, пожалуйста.И, вынув платок и прижав его к глазам, скоро— Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, проОна подошла к двери и приостановилась:— Нет, Николай Алексеевич, не простила. Раз разговор наш коснулся до наших чувств, скажу прямо: простить я вас никогда не могла. Как не было ничего дороже вас на свете в ту пору, так и по— Да, да, не к чему, прикажи подавать лошанего не возлагал! А вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести... Впрочем, все это тоже самая обыкновенная, пошлая история. Будь здорова, милый друг. Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни.Она подошла и поцеловала у него руку, он по— Прикажи подавать.Когда поехали дальше, он хмуро думал: «Да, как прелестна была! Волшебно прелестна!» Со стыдом вспоминал свои последние слова и то, что поцеК закату проглянуло бледное солнце. Кучер гнал рысцой, все меняя черные колеи, выбирая менее грязные, и тоже что-то думал. Наконец сказал с се— А она, ваше превосходительство, все гляде— Давно, Клим.— Баба — ума палата. И все, говорят, богатеет. Деньги в рост дает.— Это ничего не значит.— Как не значит! Кому ж не хочется получ— Да, да, пеняй на себя. Погоняй, пожалуйста, как бы не опоздать нам к поезду.Низкое солнце желто светило на пустые поля, лошади ровно шлепали по лужам. Он глядел намелькавшие подковы, сдвинув черные брови, и ду«Да, пеняй на себя. Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные! «Кругом шиИ, закрывая глаза, качал головой.20 октября 1938КАВКАЗПриехав в Москву, я воровски остановился в не— Я только на одну минуту.Она была бледна прекрасной бледностью любя— Мне кажется, — говорила она, — что он что- то подозревает, что он даже знает что-то, — может быть, прочитал какое-нибудь ваше письмо, подоне остановлюсь, защищая свою честь, честь мужа и офицера!» Теперь он почему-то следит буквально за каждым моим шагом, и, чтобы наш план удался, я должна быть страшно осторожна. Он уже соглаПлан наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в ка* * *В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернется, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрыВ маленьком купе первого класса, которое я замедля опустил оконную занавеску и, как только но* * *Войдя, она даже не поцеловала меня, только жа— Я совсем не могла обедать, — сказала она. — Я думала, что не выдержу эту страшную роль до кон*Утром, когда я вышел в коридор, в нем было сол*Из Геленджика и Гагр она послала ему по от* * *Мы нашли место первобытное, заросшее чинарых поднимались веерные пальмы, чернели кипаЯ просыпался рано и, пока она спала, до чая, который мы пили в семь, шел по холмам в лесные чащи. Горячее солнце было уже сильно, чисто и раПотом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака. После завтрака — все жаренная на шкаре рыба, беКогда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видная из него между кипарисов, стоявших на скате под нами, имела цвет фиалки и лежала так ровно, мирно, что, казалось, никогда не будет конНа закате часто громоздились за морем удивиНочи были теплы и непроглядны, в черной тьме плыли, мерцали, светили топазовым светом огненНедалеко от нас, в прибрежном овраге, спускавИногда по ночам надвигались с гор страшные тучи, шла злобная буря, в шумной гробовой черно* * *Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белос-нежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, он лег на диван и выстре12 ноября 1937БАЛЛАДАПод большие зимние праздники был всегда, как баня, натоплен деревенский дом и являл картину странную, ибо состояла она из просторных и низПод эти праздники в доме всюду мыли гладкие дубовые полы, от топки скоро сохнувшие, а потом застилали их чистыми попонами, в наилучшем поЗимой гостила иногда в усадьбе странница Мавочка. И вот только она одна во всем доме не спала в такие ночи: придя после ужина из людской в приМне не спалось, я вышел поздней ночью в зал, чтобы пройти в диванную и взять там что-нибудь почитать из книжных шкапов. Машенька не слы— Услышь, Господи, молитву мою и внемли воплю моему, — говорила она без всякого выраСкажите Богу: как страшен Ты в делах Твоих!Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится. На аспида и василиска наступишь, попрешь льва и дракона.На последних словах она тихо, но твердо повы— Ибо Его все звери в лесу и скот на тысяче гор.Я заглянул в прихожую: она сидела на ларе, ровно спустив с него маленькие ноги в шерстяных чулках и крестом держа руки на груди. Она смотре— И ты, Божий зверь, Господень волк, моли за нас Царицу Небесную.Я подошел и негромко сказал:— Машенька, не бойся, это я.Она уронила руки, встала, низко поклонилась:— Здравствуйте, сударь. Нет-с, я не боюсь. Чего ж мне бояться теперь? Это в младости глупа была, всего боялась. Темнозрачный бес смущал.— Сядь, пожалуйста, — сказал я.— Никак нет, — ответила она. — Я постою-с.Я положил руку на ее костлявое плечико с боль— Сиди, а то я уйду. Скажи, кому это ты молиОна опять хотела встать. Я опять удержал ее:— Ах какая ты! А еще говоришь, что не боишьОна подумала. Потом серьезно ответила:— Стало быть, есть, сударь. Есть же зверь Тигр- Ефрат. Раз в церкви написан, стало быть, есть. Я сама его видела-с.— Как видела? Где? Когда?— Давно, сударь, в незапамятный срок. А где — и сказать не умею: помню одно — мы туда трое суи уж какая там местность грубая, тому и слова не найдешь. Там-то и была заглазная деревня наших князей, ихнего дедушки любимая, — целая, может, тысяча глиняных изб по голым буграм-косогорам, а на самой высокой горе, на венце ее, над рекой Ка— Постой, Машенька, — сказал я, — я ничего не понимаю, зачем же и кто этого страшного волка в церкви написал? Говоришь — он зарезал князя: так почему ж он святой и зачем ему быть надо княИ Машенька стала рассказывать:— Попала я, сударь, туда по той причине, что была тогда крепостной девушкой, при доме наших князей прислуживала. Была я сирота, родитель мой, баяли, какой-то прохожий был, — беглый, скорее всего, — незаконно обольстил мою матушку, да и скрылся бог весть куда, а матушка, родивши меня, вскорости скончалась. Ну и пожалели менягоспода, взяли с дворни в дом, как только сравняВ зале что-то слегка треснуло и потом упало, чуть стукнуло. Машенька скинула ноги с ларя и побежала в зал: там уже пахло гарью от упавшей свечи. Она замяла еще чадивший свечной фитиль, затоптала затлевший ворс попоны и, вскочив на стул, опять зажгла свечу от прочих горевших све— Ишь как весело затеплилось, — сказала она, крестясь и глядя на ожившее золото свечных огоньПахло сладким чадом, огоньки трепетали, лик образа древне глядел из-за них в пустом кружке селапы ветвей в палисаднике. Машенька посмотре— Почивать вам пора, сударь, — сказала она, са— Почему грозная?— А потому, что потаенная, когда лишь алек- тор, петух, по-нашему, да еще нощный вран, сова, может не спать. Тут сам Господь землю слушает, самые главные звезды начинают играть, проруби мерзнут по морям и рекам.— А что ж ты сама не спишь по ночам?— И я, сударь, сколько надобно, сплю. Старому человеку много ли сна полагается? Как птице на ветке.— Ну, ложись, только доскажи мне про этого волка.— Да ведь это дело темное, давнее, сударь, — мо— Как ты сказала?— Баллада, сударь. Так-то все наши господа говорили, любили эти баллады читать. Я, бывало, слушаю — мороз по голове идет:Воет сыр-бор за горою,Метет в белом поле, Стала вьюга-непогода, Запала дорога...До чего хорошо, Господи!— Чем хорошо, Машенька?— Тем и хорошо-с, что сам не знаешь чем. Жутко.— В старину, Машенька, все жутко было.— Как сказать, сударь? Может, и правда, что жутко, да теперь-то все мило кажется. Ведь когда это было? Уж так-то давно, — все царства-государЖар любви во всяком царстве, Любится земной весь круг...И какой же может быть грех, если хоть и ста— Ну и что же?— А то, сударь, что, заметивши такой родитель— Ах, какие страсти, Машенька, — сказал я. — Истинно баллада!— Грех, не смейтесь, сударь, — ответила она. — У Бога всего много.— Не спорю, Машенька. Только странно все-та— Его написали, сударь, по собственному же3 февраля 1938СТЕПАПеред вечером, по дороге в Чернь, молодого купца Красильщикова захватил ливень с грозой.Он, в чуйке с поднятым воротом и глубоко надСперва Красильщиков гнал по черноземной кои фосфором; перед глазами то и дело, точно знамеловной боли, совсем завяла твоя чайная роза, так спешила, что лихача взяла, голодна ужасно...»Когда ливень и сотрясающиеся перекаты грома стали стихать, отходить и кругом стало прояснять— Дед! — громко крикнул он. — Принимай гостя!Но окна в бревенчатом доме под железной ржапламя — и Красильщиков шагнул в сенцы, наша— Как подохли! — вслух сказал он — и тотчас ус— Это вы, Василь Ликсеич? А я тут одна, стряКрасильщиков чиркнул спичкой, осветил ее черные глаза и смуглое личико:— Здравствуй, дурочка. Я тоже еду в город, да, вишь, что делается, заехал переждать. А ты, знаСпичка стала догорать, но еще видно было это смущенно улыбающееся личико, коралловое оже— Я сейчас лампу зажгу, — поспешно заговоКрасильщиков зажег другую спичку, глядя на ее вытянувшуюся и изогнувшуюся фигурку.— Погоди, не надо, — вдруг сказал он, бросая спичку, и взял ее за талию. — Постой, повернись-ка на минутку ко мне...Она со страхом глянула на него через плечо, уро— Еще пуще испугалась?— Василь Ликсеич. — пробормотала она умо— Погоди. Разве я тебе не нравлюсь? Ведь знаю, всегда рада, когда заезжаю.— Лучше вас на свете нету, — выговорила она тихо и горячо.— Ну вот видишь.Он длительно поцеловал ее в губы, и руки его скользнули ниже.— Василь Ликсеич. за-ради Христа. Вы забыЧерез полчаса он вышел из избы, отвел лошадь во двор, поставил ее под навес, снял с нее уздечленую от слез щеку, лег навзничь и положил ее гоОн без сна лежал до того часа, когда темнота избы стала слабо светлеть посередине, между потолком и полом. Повернув голову, он видел зеленовато беКогда в небе стало совсем светло и петух на раз— Степа, — сказал он осторожно. — Мне пора. — Уж едете? — прошептала она бессмысленно. И вдруг пришла в себя и крест-накрест ударила себя в грудь руками:— Куда ж вы едете? Как же я теперь буду без вас? Что ж мне теперь делать?— Степа, я опять скоро приеду.— Да ведь папаша будут дома, — как же я вас увижу! Я бы в лес за шоссе пришла, да как же мне отлучиться из дому?Он, стиснув зубы, опрокинул ее навзничь. Она широко разбросила руки, воскликнула в сладком, как бы предсмертном отчаянии: «Ах!»Потом он стоял перед нарами, уже в поддевке, в картузе, с кнутом в руке, спиной к окнам, к гу— Василь Ликсеич... за-ради Христа... за-ра- ди самого Царя Небесного, возьмите меня замуж! Я вам самой последней рабой буду! У порога ваше— Замолчи, — строго сказал Красильщиков. — На днях приеду к твоему отцу и скажу, что женюсь на тебе. Слышала?Она села на ноги, сразу оборвав рыдания, тупо раскрыла мокрые лучистые глаза:— Правда?— Конечно, правда.— Мне на Крещенье уж шестнадцатый пошел, — поспешно сказала она.— Ну вот, значит, через полгода и венчаться можно.Воротясь домой, он тотчас стал собираться и к вечеру уехал на тройке на железную дорогу. Через два дня он был уже в Кисловодске.5 октября 1938МУЗАЯ был тогда уже не первой молодости, но взду— Занятно, занятно... Несомненные успехи...Жил я на Арбате, рядом с рестораном «ПраНо вот однажды в марте, когда я сидел дома, раных рам несло уже не зимней сыростью мокрого снега и дождя, не по-зимнему цокали по мостовой подковы и как будто музыкальнее звонили конки, кто-то постучал в дверь моей прихожей. Я крик— Я консерваторка, Муза Граф. Слышала, что вы интересный человек, и пришла познакомиться. Ничего не имеете против?Довольно удивленный, я ответил, конечно, лю— Очень польщен, милости прошу. Только дол— Во всяком случае, дайте мне войти, не дерИ, войдя, стала, как дома, снимать перед моим серо-серебристым, местами почерневшим зерка— Снимите с меня ботики и дайте из пальто ноЯ подал платок, она утерлась и протянула мне ноги.— Я вас видела вчера на концерте Шора, — безСдерживая глупую улыбку удовольствия и неЗатем она удобно уселась на диване, собираясь, видимо, уходить не скоро. Не зная, что говорить, я стал расспрашивать, от кого и что она слышала про меня и кто она, где и с кем живет. Она ответила:— От кого и что слышала, неважно. Пошла больГоворила она как-то неожиданно и кратко. Я, опять не зная, что сказать, спросил:— Чаю хотите?— Хочу, — сказала она. — И прикажите, если у вас есть деньги, купить у Белова яблок ранет — тут на Арбате. Только поторопите коридорного, я нетерпелива.— А кажетесь такой спокойной.— Мало ли что кажется...Когда коридорный принес самовар и мешочек с яблоками, она заварила чай, перетерла чашки, ложечки... А съевши яблоко и выпив чашку чая, глубже подвинулась на диване и похлопала рукой возле себя:— Теперь сядьте ко мне.Я сел, она обняла меня, не спеша поцеловала в губы, отстранилась, посмотрела и, как будто убе— Ну вот, — сказала она как будто облегченВ номере было уже совсем темно, — только пе— Я хочу послезавтра пообедать с вами в «Пра— Любовь?— А как же это иначе называется?Ученье свое я, конечно, вскоре бросил, она свое продолжала кое-как. Мы не расставались, жили, как молодожены, ходили по картинным галереям, по выставкам, слушали концерты и даже зачем-то публичные лекции. В мае я переселился, по ее желанию, в старинную подмосковную усадьбу, где были настроены и сдавались небольшие дачи, и она стала ездить ко мне, возвращаясь в Москву в час ночи. Никак не ожидал я и этого — дачи под Москвой: никогда еще не жил дачником, без всякого дела, в усадьбе, столь непохожей на наши степные усадьбы, и в таком климате.Все время дожди, кругом сосновые леса. То и дело в яркой синеве над ними скопляются белые облака, высоко перекатывается гром, потом начиТемнело по вечерам только к полуночи: стоит и стоит полусвет запада по неподвижным, тихим лесам. В лунные ночи этот полусвет странно мешалдождь. Перед закатом становилось ясно, на моих бревенчатых стенах дрожала, падая в окна сквозь листву, хрустально-золотая сетка низкого солнца. Тут я шел на станцию встречать ее. Подходил поВ июне она уехала со мной в мою деревню, — не венчаясь, стала жить со мной как жена, стала хозяйствовать. Долгую осень провела не скучая, в будничных заботах, за чтением. Из соседей чаще всего бывал у нас некто Завистовский, одинокий, бедный помещик, живший от нас верстах в двух, щуплый, рыженький, несмелый, недалекий — и неПеред Рождеством я как-то поехал в город. Воз— А где барыня, Дуня? Гулять ушла?— Не знаю-с. Их нету дома с самого завтрака.— Оделись и ушли, — сумрачно сказала, прохо«Верно, к Завистовскому пошла, — подумал я, — верно, скоро придет вместе с ним — уже семь часов...» И я пошел и прилег в кабинете и внезапЧасов в десять, не зная, что делать, я надел полу— Викентий Викентич!И он бесшумно, в валенках, появился на пороге кабинета, освещенного тоже только луной в трой— Ах, это вы. Входите, входите, пожалуйста. А я, как видите, сумерничаю, коротаю вечер без огня.Я вошел и сел на бугристый диван.— Представьте себе, Муза куда-то исчезла...Он промолчал. Потом почти неслышным голо— Да, да, я вас понимаю.— То есть что вы понимаете?И тотчас, тоже бесшумно, тоже в валенках, с ша— Вы с ружьем, — сказала она. — Если хотите стрелять, то стреляйте не в него, а в меня.И села на другой диван, напротив.Я посмотрел на ее валенки, на колени под се— Дело ясно и кончено, — сказала она. — Сце— Вы чудовищно жестоки, — с трудом выгово— Дай мне папиросу, — сказала она Завистов- скому. Он трусливо сунулся к ней, протянул порт— Вы со мной говорите уже на «вы», — задыха— Почему? — спросила она, подняв брови, дерСердце у меня колотилось уже в самом горле, било в виски. Я поднялся и, шатаясь, пошел вон.17 октября 1938ПОЗДНИЙ ЧАСАх, как давно я не был там, сказал я себе. С деИ я пошел по мосту через реку, далеко видя все вокруг в месячном свете июльской ночи.Мост был такой знакомый, прежний, точно я его видел вчера: грубо-древний, горбатый и как будто даже не каменный, а какой-то окаменевший от вреи на Ниле. В Париже ночи сырые, темные, розовеЗа мостом я поднялся на взгорье, пошел в город мощеной дорогой.В городе не было нигде ни единого огня, ни одлей, ласково дул на меня. Я шел — большой месяц тоже шел, катясь и сквозя в черноте ветвей зеркальЦель моя состояла в том, чтобы побывать на Старой улице. И я мог пройти туда другим, ближСтарая улица показалась мне только немного уже, чем казалась прежде. Все прочее было неизры тоже ухабистые, такие, что лучше идти средиЯ все-таки не решился дойти до вашего дома. И он, верно, не изменился, но тем страшнее увиЕсть нечто совсем особое в теплых и светлых носпокойно, добрые люди, вас стережет Божье блаИ мы сидели, сидели в каком-то недоумении счаА потом ты проводила меня до калитки, и я сказал:— Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там на колени и поцелую твои ноги за все, что ты дала мне на земле.Я вышел на середину светлой улицы и пошел на свое подворье. Обернувшись, видел, что все еще беТеперь, поднявшись с тумбы, я пошел назад тем же путем, каким пришел. Нет, у меня была, кроме Старой улицы, и другая цель, в которой мне было страшно признаться себе, но исполнение которой, я знал, было неминуемо. И я пошел — взглянуть и уйти уже навсегда.Дорога была опять знакома. Все прямо, потом влево, по базару, а с базара — по Монастырской — к выезду из города.Базар — как бы другой город в городе. Очень паМонастырская улица — пролет в поля и дорога: одним из города домой, в деревню, другим — в годомов чумной бутафорией подъезда, его траурного с серебром обрамления, двое суток лежит в подъезНа выезде, слева от шоссе, монастырь времен царя Алексея Михайловича, крепостные, всегда за1 Дай им вечный покой, Господи, и да светит им вечпересекающимися долгими проспектами, по сторо19 октября 1938IIРУСЯВодиннадцатом часу вечера скорый поезд Мо— Послушайте. Почему мы стоим?Кондуктор ответил, что опаздывает встречный курьерский.На станции было темно и печально. Давно настуОн облокотился на окно, она на его плечо.— Однажды я жил в этой местности на кани
Возможна доставка книги в , а также в любой другой город страны Почтой России, СДЭК, ОЗОН-доставкой или транспортной компанией.
