j
Название книги | Большое собрание романов, повестей, рассказов, сказок |
Автор | Замятин |
Год публикации | 2021 |
Издательство | Эксмо |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | Полное собрание сочинений |
ISBN | 978-5-04-117912-0 |
EAN13 | 9785041179120 |
Артикул | P_9785041179120 |
Количество страниц | 640 |
Тип переплета | мат. |
Формат | - |
Вес, г | 1760 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
Книга из серии 'Полное собрание сочинений'
'"Мы" — это мир XXXII века, где имена заменены на буквы и цифры, люди едят продукты переработки нефти, государство контролирует все, включая интимную жизнь граждан, а наличие у человека души — повод для визита к психотерапевту. Фантастика, скажете вы, — можно придумать все что угодно. Да, но за это "что угодно", написанное Евгением Замятиным в 1920 году, автору устроили травлю, а роман в СССР был опубликован лишь 68 лет спустя.
Фантастика оказалась колющей глаза, что подчеркивает, что в ней заключена правда. Это было в двадцатом столетии, а сегодня до представленного Замятиным тридцать второго века осталось на сто лет меньше. Неужели мы и правда приблизились на сто лет к будущему, в котором технический прогресс вытесняет человеческое из человека.'
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
ЕвгенийЗАМЯТИНЕвгенийЗАМЯТИНБОЛЬШОЕ СОБРАНИЕ романов, повестей, рассказов, сказок£ 2021 МОСКВАУДК 821.161.1-82ББК 84(2Рос=Рус)6я44З-26Оформление серии Н. ЯрусовойЗамятин, Евгений Иванович.3-26 Большое собрание романов, повестей, рассказов, сказок / ЕвгеISBN 978-5-04-117912-0«Мы» — это мир XXXII века, где имена заменены на буквы и цифры, люди едят продукты переработки нефти, государство контролирует все, включая интимную жизнь граждан, а наличие у человека души — повод для визита к психотерапевту. Фантастика, скажете вы, — можно придумать все, что угодно. Да, но за это «что угодно», написанное Евгением Замятиным в 1920 году, автору устроили травлю, а роман в СССР был опубликован лишь 68 лет спустя.Фантастика оказалась колющей глаза, что подчеркивает, что в ней заключена правда. Это было в двадцатом столетии, а сегодня до представленного Замятиным тридцать второго века осталось на сто лет меньше. Неужели мы и правда приблиУДК 821.161.1-82ББК 84(2Рос=Рус)6я44ISBN 978-5-04-117912-0© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021РоманыЗапись 1-я.Конспект:ОБЪЯВЛЕНИЕ. МУДРЕЙШАЯ ИЗ ЛИНИЙ.ПОЭМАСТ „просто списываю — слово в слово — то, что сегодня напечатано Л -А. в Государственной Газете:«Через 120 дней заканчивается постройка ИНТЕГРАЛА. Близок веОт имени Благодетеля объявляется всем нумерам Единого ГосударВсякий, кто чувствует себя в силах, обязан составлять трактаты, поэЭто будет первый груз, который понесет ИНТЕГРАЛ.Да здравствует Единое Государство, да здравствуют нумера, да здравЯ пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Да: проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение. Да: разогнать дикую кривую, выпряЯ, Д-503, строитель «И нт егр ала», — я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю — точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ»будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет — верю и знаю.Я пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Вероятно, это похоже на то, что испытывает женщина, когда впервые услышит в себе пульс нового, еще крошечного, слепого человечка. Это я и одновременно не я. И долгие месяцы надо будет питать его своим соком, своей кровью, а потом — с болью оторвать его от себя и положить к ногам Единого Государства.Но я готов, так же как каждый, или почти каждый, из нас. Я готов.Запись 2-я.Конспект:БАЛЕТ. КВАДРАТНАЯ ГАРМОНИЯ. ИКСВесна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы — ежеминутно проводишь по ним языком — и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить.Но зато небо! Синее, не испорченное ни единым облаком (до чего были дики вкусы у древних, если их поэтов могли вдохновлять эти нелеНу, вот хоть бы это. Нынче утром был я на эллинге, где строится «Инте гр ал», и вдруг увидел станки: с закрытыми глазами, самозабвенИ дальше сам с собою: почему красиво? Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности, идеенные парады), то это значит только одно: инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку, и мы в теперешней нашей жизни — тольКончить придется после: щелкнул нумератор. Я подымаю глаза: 0-90, конечно. И через полминуты она сама будет здесь: за мной на прогулку.Милая О! — мне всегда это казалось — что она похожа на свое имя: сантиметров на 10 ниже Материнской Нормы — и оттого вся кругло обКогда она вошла, еще вовсю во мне гудел логический маховик, и я по инерции заговорил о только что установленной мною формуле, куда входили и мы все, и машины, и танец.— Чудесно. Не правда ли? — спросил я.— Да, чудесно. Весна, — розово улыбнулась мне 0-90.Ну вот, не угодно ли: весна... Она — о весне. Женщины... Я заВнизу. Проспект полон: в такую погоду послеобеденный личный час мы обычно тратим на дополнительную прогулку. Как всегда, Музы1, с золотыми бляхами на груди — государственный нумер каждого и каждой. И я — мы, четвеБлаженно-синее небо, крошечные детские солнца в каждой из блях, не омраченные безумием мыслей лица... Лучи — понимаете: все из каИ вот, так же, как это было утром, на эллинге, я опять увидел, будто только вот сейчас первый раз в жизни, увидел все: непреложные пря1 Вероятно, от древнего «Uniforme». — Здесь и далее в романе «Мы» примеч. автора.А затем мгновение — прыжок через века, с + на —. Мне вспомнилась (очевидно, ассоциация по контрасту) — мне вдруг вспомнилась картина в музее: их, тогдашний, двадцатых веков, проспект, оглушительно пестрая, путаная толчея людей, колес, животных, афиш, деревьев, красок, птиц... И ведь, говорят, это на самом деле было — это могло быть. Мне показаИ тотчас же эхо — смех — справа. Обернулся: в глаза мне — белые — необычайно белые и острые зубы, незнакомое женское лицо.— Простите, — сказала она, — но вы так вдохновенно все озирали, как некий мифический Бог в седьмой день творения. Мне кажется, вы уверены, что и меня сотворили вы, а не кто иной. Мне очень лестно...Все это без улыбки, я бы даже сказал, с некоторой почтительностью (может быть, ей известно, что я — строитель «Инте гр ала»). Но не знаю — в глазах или бровях — какой-то странный раздражающий икс, и я никак не могу его поймать, дать ему цифровое выражение.Я почему-то смутился и, слегка путаясь, стал логически мотивировать свой смех. Совершенно ясно, что этот контраст, эта непроходимая про— Но почему же непроходимая? (Какие белые зубы!) Через пропасть можно перекинуть мостик. Вы только представьте себе: барабан, баталь— Ну да: ясно! — крикнула (это было поразительное пересечение мыслей: она — почти моими же словами — то, что я записывал перед прогулкой). — Понимаете: даже мысли. Это потому, что никто не «один», но «один из». Мы так одинаковы...Она:— Вы уверены?Я увидел острым углом вздернутые к вискам брови — как острые рожНаправо от меня — она, топкая, резкая, упрямо-гибкая, как хлыст, I-330 (вижу теперь ее нумер); налево — О, совсем другая, вся из окружS. Мы все были разные...Эта, справа, I-330, перехватила, по-видимому, мой растерянный взгляд — и со вздохом:— Да... Увы!В сущности, это «увы» было совершенно уместно. Но опять что-то такое на лице у ней или в голосе... Я с необычайной для меня резкостью сказал:— Ничего не увы. Наука растет, и ясно — если не сейчас, так через пятьдесят, сто лет...— Даже носы у всех...— Да, носы, — я уже почти кричал. — Раз есть — все равно какое основание для зависти... Раз у меня нос «пуговицей», а у другого...— Ну, нос-то у вас, пожалуй, даже и «классический», как в старину говорили. А вот руки... Нет, покажите-ка, покажите-ка руки!Терпеть не могу, когда смотрят на мои руки: все в волосах, лохма— Обезьяньи.Она взглянула на руки, потом на лицо:— Да это прелюбопытный аккорд, — она прикидывала меня глазами, как на весах, мелькнули опять рожки в углах бровей.— Он записан на меня, — радостно-розово открыла рот 0-90.Уж лучше бы молчала — это было совершенно ни к чему. Вообще эта милая О... как бы сказать... у ней неправильно рассчитана скорость языка, секундная скорость языка должна быть всегда немного меньше секундной скорости мысли, а уже никак не наоборот.В конце проспекта, на аккумуляторной башне, колокол гулко бил 17. Личный час кончился. I-330 уходила вместе с тем S-образным мужским нумером. У него такое внушающее почтение и, теперь вижу, как будто даже знакомое лицо. Где-нибудь встречал его — сейчас не вспомню.На прощание I — все так же иксово — усмехнулась мне.— Загляните послезавтра в аудиториум 112.Я пожал плечами:— Если у меня будет наряд именно на тот аудиториум, какой вы наОна с какой-то непонятной уверенностью:— Будет.На меня эта женщина действовала так же неприятно, как случайно затесавшийся в уравнение неразложимый иррациональный член. И я был рад остаться хоть ненадолго вдвоем с милой О.Об руку с ней мы прошли четыре линии проспектов. На углу ей было направо, мне — налево.— Я бы так хотела сегодня прийти к вам, опустить шторы. Именно сегодня, сейчас... — робко подняла на меня О круглые, сине-хрустальные глаза.Смешная. Ну что я мог ей сказать? Она была у меня только вчера и не хуже меня знает, что наш ближайший сексуальный день послезавтра. Это просто все то же самое ее «опережение мысли» — как бывает (иногда вредное) опережение подачи искры в двигателе.При расставании я два... нет, буду точен, три раза поцеловал чудесные, синие, не испорченные ни одним облачком глаза.Запись 3-я.Конспект:ПИДЖАК. СТЕНА. СКРИЖАЛЬПросмотрел все написанное вчера — и вижу: я писал недостаточно ясно. То есть все это совершенно ясно для любого из нас. Но как знать: быть может, вы, неведомые, кому «Инте гр ал» принесет мои записки, может быть, вы великую книгу цивилизации дочитали лишь до той страЯ уверен, дикарь глядел на «пиджак» и думал: «Ну к чему это? Только обуза». Мне кажется, точь-в-точь так же будете глядеть и вы, когда я скажу вам, что никто из нас со времен Двухсотлетней Войны не был за Зеленой Стеною.Но, дорогие, надо же сколько-нибудь думать, это очень помогает. Ведь ясно: вся человеческая история, сколько мы ее знаем, это история переЯ допускаю: привычка к этой оседлости получилась не без труда и не сразу. Когда во время Двухсотлетней Войны все дороги разрушились и заросли травой — первое время, должно быть, казалось очень неудобно жить в городах, отрезанных один от другого зелеными дебрями. Но что же из этого? После того как у человека отвалился хвост, он, вероятно, тоже не сразу научился сгонять мух без помощи хвоста. Он первое время, несомненно, тосковал без хвоста. Но теперь — можете вы себе вообраСкрижаль... Вот сейчас со стены у меня в комнате сурово и нежно в глаза мне глядят ее пурпурные на золотом поле цифры. Невольно вспоВсе мы (а может быть, и вы) еще детьми, в школе, читали этот велиБуду вполне откровенен: абсолютно точного решения задачи счастья нет еще и у нас: два раза в день — от 16 до 17 и от 21 до 22 единый мощный организм рассыпается на отдельные клетки: это установленные Скрижалью Личные Часы. В эти часы вы увидите: в комнате у одних цеМного невероятного мне приходилось читать и слышать о тех вреВот этого я никак не могу осмыслить: ведь как бы ни был ограничен их разум, но все-таки должны же они были понимать, что такая жизнь была самым настоящим поголовным убийством — только медленным, изо дня в день. Государство (гуманность) запрещало убить насмерть одить систему научной этики, то есть основанной на вычитании, сложении, делении, умножении).А это разве не абсурд, что государство (оно смело называть себя госуТак смешно, так неправдоподобно, что вот я написал и боюсь: а вдруг вы, неведомые читатели, сочтете меня за злого шутника. Вдруг подумаете, что я просто хочу поиздеваться над вами и с серьезным видом рассказыНо первое: я не способен на шутки — во всякую шутку неявной функК счастью, только изредка. К счастью, это только мелкие аварии деДа, кстати, теперь вспомнил: этот вчерашний, дважды изогнутый, как S, — кажется, мне случалось видать его выходящим из Бюро Хранителей. Теперь понимаю, отчего у меня было это инстинктивное чувство почтеЗвонят спать: 22.30. До завтра.Запись 4-я.Конспект:ДИКАРЬ С БАРОМЕТРОМ.ЭПИЛЕПСИЯ. ЕСЛИ БЫДо сих пор мне все в жизни было ясно (недаром же у меня, кажется, некоторое пристрастие к этому самому слову «ясно»). А сегодня... Не поПервое: я действительно получил наряд быть именно в аудиториуме 112, как она мне и говорила. Хотя вероятность была — 1500/10 000 000= 3/20 000 (1500 — это число аудиториумов, 10 000 000 — нумеров). А второе... Впрочем, лучше по порядку.Аудиториум. Огромный, насквозь просолнечный полушар из стеВот — звонок. Мы встали, спели Гимн Единого Государства — и на эстраде сверкающий золотым громкоговорителем и остроумием фоно— Уважаемые нумера! Недавно археологи откопали одну книгу двадТут (повторяю: я пишу, ничего не утаивая) — тут я на некоторое вре— ...Просто вращая вот эту ручку, любой из вас производит до трех сонат в час. А с каким трудом давалось это вашим предкам. Они могли творить, только доведя себя до припадков «вдохновения» — неизвестная форма эпилепсии. И вот вам забавнейшая иллюстрация того, что у них получалось, — музыка Скрябина — двадцатый век. Этот черный ящик (на эстраде раздвинули занавес и там — их древнейший инструмент) — этот ящик они называли «рояльным» или «королевским», что лишний раз доказывает, насколько вся их музыка...И дальше — я опять не помню, очень возможно, потому, что... Ну, да скажу прямо: потому что к «рояльному» ящику подошла она — I-330.