j Поединок. Олеся. Повести. Автор Куприн / Купить книгу, доставка почтой, скачать бесплатно, читать онлайн, низкие цены со скидкой, ISBN 978-5-04-161126-2
логотип Феникс-Букс

Каталог Вход {{total_items}}

{{common_error}}
Нами выполнено {{total_orders}} заказов! Ваш – следующий!
СКИДКИ! При заказе книг на сумму от 1500 руб. – скидка 50% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK,
при заказе книг на сумму от 3000 руб. — скидка 80% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK.

Поединок. Олеся. Повести. (Куприн)Купить книгу, доставка почтой, скачать бесплатно, читать онлайн, низкие цены со скидкой, ISBN 978-5-04-161126-2

Поединок. Олеся. Повести
Название книги Поединок. Олеся. Повести
Автор Куприн
Год публикации 2022
Издательство Эксмо
Раздел каталога Историческая и приключенческая литература (ID = 163)
Серия книги Всемирная литература
ISBN 978-5-04-161126-2
EAN13 9785041611262
Артикул P_9785041611262
Количество страниц 384
Тип переплета цел.
Формат -
Вес, г 1120

Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:

Аннотация к книге "Поединок. Олеся. Повести"
автор Куприн

Книга из серии 'Всемирная литература'

Читать онлайн выдержки из книги "Поединок. Олеся. Повести"
(Автор Куприн)

К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.

До книги"Поединок. Олеся. Повести"
Вы также смотрели...

Другие книги серии "Всемирная литература"

Другие книги раздела "Историческая и приключенческая литература"

Читать онлайн выдержки из книги "Поединок. Олеся. Повести" (Автор Куприн)

ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Александр
КУПРИН
Поединок. Олеся
Повести
МОСКВА
2022
УДК 821.161.1-31
ББК 84(2Рос=Рус)6-44
К92
Оформление серии Н. Ярусовой
В оформлении переплета использованы фрагменты работы художника Чарльза Кортни Карана
Куприн, Александр Иванович.
К92 Поединок; Олеся : повести / Александр Куприн. — Москва : Эксмо, 2022. — 384 с. — (Всемирная литература (с картинкой)).
ISBN 978-5-04-161126-2
Темна или светла природа любви? Во многих своих про
А. Куприн легко увлекает читателя повествованием и застав
УДК 821.161.1-31
ББК 84(2Рос=Рус)6-44
ISBN 978-5-04-161126-2
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Поединок
I
Вечерние занятия в шестой роте приходили к концу, и младшие офицеры все чаще и нетерпеливее посма
— Хлебников! Дьявол косорукий! — кричал маленький, круглый и шустрый ефрейтор Шаповаленко, и в голосе его слышалось начальственное страдание. — Я ж тебя учил-учил, дурня! Ты же чье сейчас приказанье сполнил? Арестованно
В третьем взводе произошло серьезное замешательство. Мо
рассвирепел, взял ружье на руку и на все убеждения и приказа
ния отвечал одним решительным словом:
— З-заколу!
— Да постой... да дурак ты... — уговаривал его унтер-офи
— Заколу! — кричал татарин испуганно и злобно и с гла
ному роздыху в надоевшем ученье.
Ротный командир, капитан Слива, пошел разбирать дело. Пока он плелся вялой походкой, сгорбившись и волоча ноги, на другой конец плаца, младшие офицеры сошлись вместе по
церскими анекдотами.
— Свинство, — сказал Веткин, взглянув на свои мельхио
— А вы бы ему это объяснили, Павел Павлыч, — посове
— Черта с два. Подите, объясняйте сами. Главное — что? Главное — ведь это все напрасно. Всегда они перед смотрами горячку порют. И всегда переборщат. Задергают солдата, за
сядут в калошу.
— Вчера... — Лбов вдруг прыснул от смеха. — Вчера, уж во всех ротах кончили занятия, я иду на квартиру, часов уже восемь, пожалуй, темно совсем. Смотрю, в одиннадцатой роте сигналы учат. Хором. «На-ве-ди, до гру-ди, по-па-ди!» Я спрашиваю поручика Андрусевича: «Почему это у вас до сих пор идет такая музыка?» А он говорит: «Это мы, вроде собак, на луну воем».
— Все надоело, Кука! — сказал Веткин и зевнул. — По
— Да. Бек-Агамалов, — решил зоркий Лбов. — Как кра
— Очень красиво, — согласился Ромашов. — По-моему, он лучше всякого кавалериста ездит. О-о-о! Заплясала. Ко
По шоссе медленно ехал верхом офицер в белых пер
— Павел Павлыч, это правда, что он природный чер
— Я думаю, правда. Иногда действительно армяшки вы
— Подожди, я ему крикну, — сказал Лбов.
Он приложил руки ко рту и закричал сдавленным голо
— Поручик Агамалов! Бек!
Офицер, ехавший верхом, натянул поводья, остановился на секунду и обернулся вправо. Потом, повернув лошадь в эту сторону и слегка согнувшись в седле, он заставил ее упругим движением перепрыгнуть через канаву и сдержанным гало
Он был меньше среднего роста, сухой, жилистый, очень сильный. Лицо его, с покатым назад лбом, тонким горбатым носом и решительными, крепкими губами, было мужественно и красиво и еще до сих пор не утратило характерной восточной бледности — одновременно смуглой и матовой.
— Здравствуй, Бек, — сказал Веткин. — Ты перед кем там выфинчивал? Дэвыцы?
Бек-Агамалов пожимал руки офицерам, низко и небреж
— Ходили там две хорошенькие жидовочки. Да мне что? Я нуль внимания.
— Знаем мы, как вы плохо в шашки играете! — мотнул головой Веткин.
— Послушайте, господа, — заговорил Лбов и опять за
— Не ври, фендрик! — сказал Бек-Агамалов.
Он толкнул лошадь шенкелями и сделал вид, что хочет на
— Ей-богу же! У всех у них, говорит, не лошади, а ка
— Что слышно нового, Бек? — спросил Веткин.
— Что нового? Ничего нового. Сейчас, вот только что, застал полковой командир в собрании подполковника Леха. Разорался на него так, что на соборной площади было слыш
— Крепко завинчено! — сказал Веткин с усмешкой — не то иронической, не то поощрительной. — В четвертой роте он вчера, говорят, кричал: «Что вы мне устав в нос тычете? Я — для вас устав, и никаких больше разговоров! Я здесь царь и бог!»
Лбов вдруг опять засмеялся своим мыслям.
— А вот еще, господа, был случай с адъютантом в N-ском полку.
— Заткнитесь, Лбов, — серьезно заметил ему Веткин. — Эко вас прорвало сегодня.
— Есть и еще новость, — продолжал Бек-Агамалов. Он снова повернул лошадь передом ко Лбову и, шутя, стал на
— Ну ты, азиат!.. Убирайся со своим одром дохлым, — отN-ском полку один адъютант купил лошадь из цирка? Вы
чи-ик, тем же аллюром на гауптвахту, на двадцать один день, ма-арш!..»
— Э, пустяки, — сморщился Веткин. — Слушай, Бек, ты нам с этой рубкой действительно сюрприз преподнес. Это значит что же? Совсем свободного времени не останется? Вот и нам вчера эту уроду принесли.
Он показал на середину плаца, где стояло сделанное из сырой глины чучело, представлявшее некоторое подобие че
— Что же вы? Рубили? — спросил с любопытством Бек- Агамалов. — Ромашов, вы не пробовали?
— Нет еще.
— Тоже! Стану я ерундой заниматься, — заворчал Вет
— Чудак. Да ведь надо же офицеру уметь владеть шашкой.
— Зачем это, спрашивается? На войне? При теперешнем огнестрельном оружии тебя и на сто шагов не подпустят. На кой мне черт твоя шашка? Я не кавалерист. А понадобится, я уж лучше возьму ружье да прикладом — бац-бац по башкам. Это вернее.
— Ну, хорошо, а в мирное время? Мало ли сколько может быть случаев. Бунт, возмущение там или что...
— Так что же? При чем же здесь опять-таки шашка? Не буду же я заниматься черной работой, сечь людям головы. Ро-ота, пли! — и дело в шляпе.
Бек-Агамалов сделал недовольное лицо.
— Э, ты все глупишь, Павел Павлыч. Нет, ты отвечай се
Веткин поднял кверху плечи и презрительно поджал губы.
— Н-ну! Во-первых, меня никакой шпак не ударит, пото
— А если револьвер дома остался? — спросил Лбов.
— Ну, черт. ну, съезжу за ним. Вот глупости. Был же случай, что оскорбили одного корнета в кафешантане. И он съездил домой на извозчике, привез револьвер и ухлопал двух каких-то рябчиков. И все!..
Бек-Агамалов с досадой покачал головой.
— Знаю. Слышал. Однако суд признал, что он действовал с заранее обдуманным намерением, и приговорил его. Что же тут хорошего? Нет, уж я, если бы меня кто оскорбил или уда
Он не договорил, но так крепко сжал в кулак свою малень
— Опять! — строго заметил Веткин.
— Господа. пожалуйста. Ха-ха-ха! В М-ском полку был случай. Подпрапорщик Краузе в Благородном собрании сде
койно пошел себе в лагерь, на переднюю линейку, к знамени. Часовой окрикивает: «Кто идет?» — «Подпрапорщик Краузе, умереть под знаменем!» Лег и прострелил себе руку. Потом суд его оправдал.
— Молодчина! — сказал Бек-Агамалов.
Начался обычный, любимый молодыми офицерами раз
Ромашов, который до сих пор молчал, вдруг, краснея от замешательства, без надобности поправляя очки и откашли
— А вот, господа, что я скажу с своей стороны. Буфетчика я, положим, не считаю... да... Но если штатский... как бы это сказать?.. Да. Ну, если он порядочный человек, дворянин и так далее. зачем же я буду на него, безоружного, нападать с шаш
— Э, чепуху вы говорите, Ромашов, — перебил его Вет
Бек-Агамалов широко улыбнулся своей сияющей улыбкой.
— Что? Ага! Соглашаешься со мной? Я тебе, Веткин, го
— А на людях? — вставил Лбов.
— И на людях, — спокойно ответил Бек-Агамалов. — Да еще как рубят! Одним ударом рассекают человека от плеча к бедру, наискось. Вот это удар! А то что и мараться.
— А ты, Бек, можешь так?
Бек-Агамалов вздохнул с сожалением:
— Нет, не могу... Барашка молодого пополам пересеку... пробовал даже телячью тушу. а человека, пожалуй, нет. не разрублю. Голову снесу к черту, это я знаю, а так, чтобы наискось. нет. Мой отец это делал легко.
— А ну-ка, господа, пойдемте попробуем, — сказал Лбов молящим тоном, с загоревшимися глазами. — Бек, милочка, пожалуйста, пойдем.
Офицеры подошли к глиняному чучелу. Первым рубил Веткин. Придав озверелое выражение своему доброму, про
— Плохо! — заметил, покачав головой, Бек-Агамалов. — Вы, Ромашов.
Ромашов вытащил шашку из ножен и сконфуженно по
инстинктивно выставил вперед левую руку.
— Руку! — крикнул Бек-Агамалов.
Но было уже поздно. Конец шашки только лишь слег
— Эх! Вот видите, — воскликнул сердито Бек-Агамалов, слезая с лошади. — Так и руку недолго отрубить. Разве же мож
помните твердо: плоскость шашки должна быть непременно наклонна к плоскости удара, непременно. От этого угол стано
Бек-Агамалов отошел на два шага от глиняного болвана, впился в него острым, прицеливающимся взглядом и вдруг, блеснув шашкой высоко в воздухе, страшным, неуловимым для глаз движением, весь упав наперед, нанес быстрый удар. Ромашов слышал только, как пронзительно свистнул разре
— Ах, черт! Вот это удар! — воскликнул восхищенный Лбов. — Бек, голубчик, пожалуйста, еще раз.
— А ну-ка, Бек, еще, — попросил Веткин.
Но Бек-Агамалов, точно боясь испортить произведенный эффект, улыбаясь, вкладывал шашку в ножны. Он тяжело ды
— Это что? Это разве рубка? — говорил он с напускным пренебрежением. — Моему отцу, на Кавказе, было шестьде
К Веткину подбежал с испуганным видом унтер-офицер Бобылев.
— Ваше благородие... Командир полка едут!
— Сми-ирррна! — закричал протяжно, строго и возбуж
Офицеры торопливо разошлись по своим взводам.
Большая неуклюжая коляска медленно съехала с шоссе на плац и остановилась. Из нее с одной стороны тяжело вылез, наклонив весь кузов набок, полковой командир, а с другой легко соскочил на землю полковой адъютант, поручик Федо
— Здорово, шестая! — послышался густой, спокойный го
Солдаты громко и нестройно закричали с разных углов
плаца:
— Здравия желаем, ваш-о-о-о!
Офицеры приложили руки к козырькам фуражек.
— Прошу продолжать занятия, — сказал командир полка и подошел к ближайшему взводу.
Полковник Шульгович был сильно не в духе. Он обходил взводы, предлагал солдатам вопросы из гарнизонной службы и время от времени ругался матерными словами с той осо
систое лицо, очень широкое в скулах, суживалось вверх, ко лбу, а внизу переходило в густую серебряную бороду засту
— Ты кто такой? — отрывисто спросил полковник, вне
— Рядовой шестой роты Шарафутдинов, ваша высо
— Дурак! Я тебя спрашиваю, на какой пост ты наряжен?
Солдат, растерявшись от окрика и сердитого командир
ского вида, молчал и только моргал веками.
— Н-ну? — возвысил голос Шульгович.
— Который лицо часовой... неприкосновенно... — зале
Полное лицо командира покраснело густым кирпичным старческим румянцем, а его кустистые брови гневно сдвину
— Кто здесь младший офицер?
Ромашов выдвинулся вперед и приложил руку к фуражке.
— Я, господин полковник.
— А-а! Подпоручик Ромашов. Хорошо вы, должно быть, занимаетесь с людьми. Колени вместе! — гаркнул Шульго- вич, выкатывая глаза. — Как стоите в присутствии своего полкового командира? Капитан Слива, ставлю вам на вид, что ваш субалтерн-офицер не умеет себя держать перед на
— Не могу знать, — ответил с унынием, но поспешно и твердо татарин.
— У!.. Я тебя спрашиваю, кто твой командир полка? Кто — я? Понимаешь, я, я, я, я, я!.. — И Шульгович несколь
— Не могу знать.
— .. —. — выругался полковник длинной, в двадцать слов, запутанной и циничной фразой. — Капитан Слива, извольте сейчас же поставить этого сукина сына под ружье с полной выкладкой. Пусть сгниет, каналья, под ружьем. Вы, подпоручик, больше о бабьих хвостах думаете, чем о служ- бе-с. Вальсы танцуете? Поль де Коков читаете?.. Что же это — солдат, по-вашему? — ткнул он пальцем в губы Шарафутди
Ромашов глядел в седое, красное, раздраженное лицо и чувствовал, как у него от обиды и от волнения колотится сердце и темнеет перед глазами. И вдруг, почти неожиданно для самого себя, он сказал глухо:
— Это — татарин, господин полковник. Он ничего не по
У Шульговича мгновенно побледнело лицо, запрыгали дря
— Что?! — заревел он таким неестественно оглушительным голосом, что еврейские мальчишки, сидевшие около шоссе на заборе, посыпались, как воробьи, в разные стороны. — Что? Разговаривать? Ма-ал-чать! Молокосос, прапорщик позволяет себе. Поручик Федоровский, объявите в сегодняшнем прика
аресту на четверо суток за непонимание воинской дисципли
Адъютант с почтительным и бесстрастным видом отдал честь. Слива, сгорбившись, стоял с деревянным, ничего не выражающим лицом и все время держал трясущуюся руку у козырька фуражки.
— Стыдно вам-с, капитан Слива-с, — ворчал Шульго- вич, постепенно успокаиваясь. — Один из лучших офицеров в полку, старый служака — и так распускаете молодежь. Под
Он круто повернулся и, в сопровождении адъютанта, по
— Эх, ба-тень-ка! — с презрением, сухо и недружелюбно сказал Слива несколько минут спустя, когда офицеры расходи
Он не договорил, устало махнул рукой и, повернувшись спиной к молодому офицеру, весь сгорбившись, опустив
И так как у Ромашова была немножко смешная, наивная привычка, часто свойственная очень молодым людям, думать о самом себе в третьем лице, словами шаблонных романов, то и теперь он произнес внутренно:
«Его добрые, выразительные глаза подернулись облаком грусти.»
II
Солдаты разошлись повзводно на квартиры. Плац опустел. Ромашов некоторое время стоял в нерешимости на шоссе. Уже не в первый раз за полтора года своей офицерской служ
«Пойду на вокзал, — сказал сам себе Ромашов. — Все равно».
В бедном еврейском местечке не было ни одного ресто
жизни.
Ромашов любил ходить на вокзал по вечерам, к курьерско
когда, даже мельком, не обращал внимания на Ромашова, но он видел в них кусочек какого-то недоступного, изысканного, ве
Проходило восемь минут. Звенел звонок, свистел паровоз, и сияющий поезд отходил от станции. Торопливо тушились огни на перроне и в буфете. Сразу наступали темные будни. И Ромашов всегда подолгу с тихой, мечтательной грустью следил за красным фонариком, который плавно раскачивал
«Пойду на вокзал», — подумал Ромашов. Но тотчас же он поглядел на свои калоши и покраснел от колючего стыда. Это были тяжелые резиновые калоши в полторы четверти глуби
и неловкость, вспомнил свою только что сейчас подуманную красивую фразу и покраснел мучительно, до острой боли, от нестерпимого стыда. И даже теперь, идя один в полутьме ве
сеннего вечера, он опять еще раз покраснел от стыда за этот прошлый стыд.
— Нет, куда уж на вокзал, — прошептал с горькой без
Было начало апреля. Сумерки сгущались незаметно для глаза. Тополи, окаймлявшие шоссе, белые, низкие домики с черепичными крышами по сторонам дороги, фигуры ред
Медленно идя по шоссе, с трудом волоча ноги в огром
Неожиданно вспомнилась Ромашову недавняя сцена на плацу, грубые крики полкового командира, чувство пережи
той обиды, чувство острой и в то же время мальчишеской не
И в нем тотчас же, точно в мальчике, — в нем и в самом деле осталось еще много ребяческого, — закипели мститель
И Ромашов поразительно живо увидел себя ученым офи
Вот начались маневры. Большой двухсторонний бой. Полковник Шульгович не понимает диспозиции, путается, суетит людей и сам суетится, — ему уже делал два раза за
седле, отвечает с спокойно-высокомерным видом: «Виноват, господин полковник... Это ваша обязанность распоряжаться передвижениями полка. Мое дело — принимать приказания и исполнять их.» А уж от командира корпуса летит третий ор
Блестящий офицер генерального штаба Ромашов идет все выше и выше по пути служебной карьеры. Вот вспых
А там война. Нет, до войны лучше Ромашов поедет во
только вашу национальность, и мы заменим вам смертную казнь заключением». Но Ромашов перебивает его с холодной вежливостью: «Это напрасно, полковник, благодарю вас. Де
Эта картина вышла в воображении такой живой и яркой, что Ромашов, уже давно шагавший частыми, большими ша
Но скоро быстрые, как поток, неодолимые мечты опять овладели им. Началась ожесточенная, кровопролитная вой
дымом, покатилось куда-то в пропасть. Неприятельские ряды дрогнули и отступают в беспорядке. А сзади их, далеко за холмами, уже блестят штыки свежей, обходной колонны. «Ура, братцы, победа!..»
Ромашов, который теперь уже не шел, а бежал, оживлен
— Какие, однако, глупости лезут в башку! — прошептал он сконфуженно. И его голова робко ушла в приподнятые кверху плечи.
III
Придя к себе, Ромашов, как был, в пальто, не сняв даже шашки, лег на кровать и долго лежал, не двигаясь, тупо и пристально глядя в потолок. У него болела голова и ломило спину, а в душе была такая пустота, точно там никогда не ро
За окном мягко гасли грустные и нежные зеленоватые апрельские сумерки. В сенях тихо возился денщик, осторож
«Вот странно, — говорил про себя Ромашов, — где-то я читал, что человек не может ни одной секунды не думать. А я вот лежу и ни о чем не думаю. Так ли это? Нет, я сейчас думал о том, что ничего не думаю, — значит, все-таки какое- то колесо в мозгу вертелось. И вот сейчас опять проверяю себя, стало быть, опять-таки думаю...»
И он до тех пор разбирался в этих нудных, запутанных мыслях, пока ему вдруг не стало почти физически противно: как будто у него под черепом расплылась серая, грязная пау
— Гайнан!..
В сенях что-то грохнуло и покатилось — должно быть, самоварная труба. В комнату ворвался денщик, так быстро и с таким шумом отворив и затворив дверь, точно за ним гна
— Я, ваше благородие! — крикнул Гайнан испуганным голосом.
— От поручика Николаева никто не был?
— Никак нет, ваше благородие! — крикнул Гайнан.
Между офицером и денщиком давно уже установились простые, доверчивые, даже несколько любовно-фамильярные отношения. Но когда дело доходило до казенных официаль
Гайнан был родом черемис, а по религии — идолопо
Годунова». Распространена была также манера заставлять денщиков говорить по-французски: бонжур, мусьё; бонн нюит, мусьё; вуле ву дю те, мусьё1, — и все в том же роде, что придумывалось, как оттяжка, от скуки, от узости зам
Ромашов часто разговаривал с Гайнаном о его богах, о которых, впрочем, сам черемис имел довольно темные и скудные понятия, а также, в особенности, о том, как он принимал присягу на верность престолу и родине. А при
Гайнан и теперь думал, что поручик сейчас же начнет с ним привычный разговор о богах и о присяге, и потому стоял и хи
— Ну, хорошо... ступай себе...
— Суртук тебе новый приготовить, ваше благородие? — заботливо спросил Гайнан.
Ромашов молчал и колебался. Ему хотелось сказать — да. потом — нет, потом опять — да. Он глубоко, по-детски, в не
— Нет уж, Гайнан. зачем уж. Бог с ним. Давай, братец, самовар, да потом сбегаешь в собрание за ужином. Что2 уж!
1 Здравствуйте, сударь; доброй ночи, сударь; хотите чаю, сударь (франц.).
«Сегодня нарочно не пойду, — упрямо, но бессильно по
В уме это решение казалось твердым, но где-то глубоко и потаенно в душе, почти не проникая в сознание, копо
Ромашов сел на кровати. Становилось темно, но он еще хорошо видел всю свою комнату. О, как надоело ему видеть каждый день все те же убогие немногочисленные предметы его «обстановки». Лампа с розовым колпаком-тюльпаном на крошечном письменном столе, рядом с круглым, торопли
Год тому назад с небольшим Ромашов, только что выйдя из военного училища, с наслаждением и гордостью обзаводился этими пошлыми предметами. Конечно — своя квартира, соб
вчера только сидевшего на ученической скамейке и ходив
И вот книги лежат уже девять месяцев на этажерке, и Гай- нан забывает сметать с них пыль, газеты с неразорванны- ми бандеролями валяются под письменным столом, журнал больше не высылают за невзнос очередной полугодовой пла
— Виноват, ваше благородие! — крикнул денщик, внезап
Ромашов, поморщившись, разорвал длинный, узкий розовый конверт, на углу которого летел голубь с письмом в клюве.
— Зажги лампу, Гайнан, — приказал он денщику.
«Милый, дорогой, усатенький Жоржик, — читал Ромашов хорошо знакомые ему, катящиеся вниз, неряшливые стро1/2 часов вечера. Его не будет дома, он будет на такти
Вся твоя Раиса,
P. S.
Помнишь ли, милая, ветки могучие
Ивы над этой рекой,
Ты мне дарила лобзания жгучие, Их разделял я с тобой.
Р.
Р. Р. S. Вы непременно, непременно должны быть в собра
R. P.»
И наконец в самом низу четвертой страницы было изобра
Я
здесь поцеловала
От письма пахло знакомыми духами — персидской сире
«И он рассмеялся горьким, презрительным смехом».
Вместе с тем он сейчас же понял, что непременно пой
— Гайнан, одеваться!
Он с нетерпением умылся, надел новый сюртук, надушил чистый носовой платок цветочным одеколоном. Но когда он, уже совсем одетый, собрался выходить, его неожиданно оста
— Ваше благородие! — сказал черемис необычным мяг
— Что тебе еще?
— Ваше благородие, хочу тебе, поджаласта, очень попро
— Что такое? Какой белый господин?
— А который велел выбросить. Вот этот, вот...
Он показал пальцем за печку, где стоял на полу бюст Пуш
— Зачем он тебе? — спросил подпоручик, смеясь. — Да бери, сделай милость, бери. Я очень рад. Мне не нужно. Только зачем тебе?
Гайнан молчал и переминался с ноги на ногу.
— Ну, да ладно, Бог с тобой, — сказал Ромашов. — Толь
Гайнан ласково и смущенно улыбнулся и затанцевал пуще прежнего.
— Я не знай. — И утер рукавом губы.
— Не знаешь — так знай. Это — Пушкин. Александр Сер
— Бесиев, — повторил решительно Гайнан.
— Бесиев? Ну, пусть будет Бесиев, — согласился Рома
Он дружелюбно хлопнул по плечу черемиса, который в ответ молча улыбнулся ему широко, радостно и фамильярно.
IV
На дворе стояла совершенно черная, непроницаемая ночь, так что сначала Ромашову приходилось, точно слепому, ощупы
Местечко точно вымерло, даже собаки не лаяли. Из окон низеньких белых домов кое-где струился туманными прямы
путаясь и шаля.
Перед домом, который занимали Николаевы, подпоручик остановился, охваченный минутной слабостью и колебани
Он увидел лицо и плечи Александры Петровны, сидевшей глубоко и немного сгорбившись на знакомом диване из зе
Вот она внезапно выпрямилась, подняла голову кверху и глубоко передохнула... Губы ее шевелятся... «Что она гово
Улыбка внезапно сошла с лица Александры Петровны, лоб нахмурился. Опять быстро, с настойчивым выражением заше-
велились губы, и вдруг опять улыбка — шаловливая и насме
Александра Петровна неожиданно подняла лицо от рабо
В то время как денщик Николаевых снимал с него грязные калоши и очищал ему кухонной тряпкой сапоги, а он проти
— Степан, это приказ принесли?
«Это она нарочно! — подумал, казня себя, подпоручик. — Знает ведь, что я всегда в такое время прихожу».
— Нет, это я, Александра Петровна! — крикнул он в дверь фальшивым голосом.
— А! Ромочка! Ну, входите, входите. Чего вы там застря
Ромашов вошел, смущенно и неловко сгорбившись и без нужды потирая руки.
— Воображаю, как я вам надоел, Александра Петровна.
Он сказал это, думая, что у него выйдет весело и развязно, но вышло неловко и, как ему тотчас же показалось, страшно неестественно.
— Опять за глупости! — воскликнула Александра Петров
Глядя ему в глаза внимательно и ясно, она, по обыкно
Николаев сидел спиной к ним, у стола, заваленного кни
упорно, без отдыха готовился к нему. Это был уж третий эк
Не оборачиваясь назад, глядя в раскрытую перед ним кни
— Здравствуйте, Юрий Алексеич. Новостей нет? Шуроч
«Конечно, я напрасно пришел, — опять с отчаянием поду
— Нет, какие же новости... Центавр разнес в собрании подполковника Леха. Тот был совсем пьян, говорят. Везде в ротах требует рубку чучел. Епифана закатал под арест.
— Да? — рассеянно переспросил Николаев. — Скажите пожалуйста.
— Мне тоже влетело — на четверо суток. Одним словом, новости старые.
Ромашову казалось, что голос у него какой-то чужой и такой сдавленный, точно в горле что-то застряло. «Каким я, должно быть, кажусь жалким!» — подумал он, но тотчас же успокоил себя тем обычным приемом, к которому часто прибегают застенчивые люди: «Ведь это всегда, когда конфу
Он сел на кресло рядом с Шурочкой, которая, быстро мелькая крючком, вязала какое-то кружево. Она никогда не сидела без дела, и все скатерти, салфеточки, абажуры и зана
Ромашов осторожно взял пальцами нитку, шедшую от клубка к ее руке, и спросил:
— Как называется это вязанье?
— Гипюр. Вы в десятый раз спрашиваете.
Шурочка вдруг быстро, внимательно взглянула на подпо
— Да вы ничего, Юрий Алексеич. вы посидите и оправь
Ромашов вздохнул и покосился на могучую шею Николае
— Счастливец Владимир Ефимыч, — сказал он. — Вот ле
— Ну, это еще надо посмотреть! — задорно, по адресу мужа воскликнула Шурочка. — Два раза с позором возвра
Николаев обернулся назад. Его воинственное и доброе лицо с пушистыми усами покраснело, а большие, темные, воловьи глаза сердито блеснули.
— Не болтай глупостей, Шурочка! Я сказал: выдержу — и выдержу. — Он крепко стукнул ребром ладони по столу. — Ты только сидишь и каркаешь. Я сказал!..
— Я сказал! — передразнила его жена и тоже, как и он, ударила маленькой смуглой ладонью по колену. — А ты вот лучше скажи-ка мне, каким условиям должен удовлетворять боевой порядок части? Вы знаете, — бойко и лукаво засмея
— Глупости, Шурочка, отстань, — недовольно буркнул Николаев.
Но вдруг он вместе со стулом повернулся к жене, и в его широко раскрывшихся красивых и глуповатых глазах показа
— Постой, девочка, а ведь я и в самом деле не все помню. Боевой порядок? Боевой порядок должен быть так постро
— За постой деньги платят, — торжествующе перебила Шурочка.
И она заговорила скороговоркой, точно первая ученица, опустив веки и покачиваясь:
— Боевой порядок должен удовлетворять следующим ус
Она открыла глаза, с трудом перевела дух и, обратив сме
— Хорошо?
— Черт, какая память! — завистливо, но с восхищением произнес Николаев, углубляясь в свои тетрадки.
— Мы ведь всё вместе, — пояснила Шурочка. — Я бы хоть сейчас выдержала экзамен. Самое главное, — она ударила по воздуху вязальным крючком, — самое главное — система. Наша система — это мое изобретение, моя гордость. Еже
дневно мы проходим кусок из математики, кусок из военных наук — вот артиллерия мне, правда, не дается: все какие-то противные формулы, особенно в баллистике, — потом кусо
— А русский? — спросил Ромашов из вежливости.
— Русский? Это — пустое. Правописание по Гроту мы уже одолели. А сочинения ведь известно какие. Одни и те же каждый год. «Рага pacem, para bellum»1. «Характеристика Онегина в связи с его эпохой»...
И вдруг, вся оживившись, отнимая из рук подпоручика нитку, как бы для того, чтобы его ничто не развлекало, она страстно заговорила о том, что составляло весь интерес, всю главную суть ее теперешней жизни.
— Я не могу, не могу здесь оставаться, Ромочка! Пой
1 «Если хочешь мира, готовься к войне» (лат.).
поглядите внимательно. Неужели я уж так неинтересна как человек и некрасива как женщина, чтобы мне всю жизнь киснуть в этой трущобе, в этом гадком местечке, которого нет ни на одной географической карте!
И она, поспешно закрыв лицо платком, вдруг расплака
Муж, обеспокоенный, с недоумевающим и растерянным видом, тотчас же подбежал к ней. Но Шурочка уже успела справиться с собой и отняла платок от лица. Слез больше не было, хотя глаза ее еще сверкали злобным, страстным огоньком.
— Ничего, Володя, ничего, милый, — отстранила она его рукой.
И, уже со смехом обращаясь к Ромашову и опять отнимая у него из рук нитку, она спросила с капризным и кокетливым смехом:
— Отвечайте же, неуклюжий Ромочка, хороша я или нет? Если женщина напрашивается на комплимент, то не отве
— Шурочка, ну как тебе не стыдно, — рассудительно про
Ромашов страдальчески-застенчиво улыбнулся, но вдруг ответил чуть-чуть задрожавшим голосом, серьезно и пе
— Очень красивы!...
Шурочка крепко зажмурила глаза и шаловливо затрясла головой, так что разбившиеся волосы запрыгали у нее по лбу.
— Ро-омочка, какой вы смешно-ой! — пропела она то
А подпоручик, покраснев, подумал про себя, по обыкно
Все помолчали. Шурочка быстро мелькала крючком. Вла
рожным усилиям. Казалось, что какой-то таинственный, связывающий и волнующий ток струится по этой нитке.
В то же время он сбоку, незаметно, но неотступно глядел на ее склоненную вниз голову и думал, едва-едва шевеля губами, произнося слова внутри себя, молчаливым шепотом, точно ведя с Шурочкой интимный и чувственный разговор:
«Как она смело спросила: хороша ли я? О! Ты прекрасна! Милая! Вот я сижу и гляжу на тебя — какое счастье! Слу
— Вы не читали в газетах об офицерском поединке? — спросила вдруг Шурочка.
Ромашов встрепенулся и с трудом отвел от нее глаза.
— Нет, не читал. Но слышал. А что?
— Конечно, вы, по обыкновению, ничего не читаете. Право, Юрий Алексеевич, вы опускаетесь. По-моему, вы
ка! И несчастный подпоручик, фендрик, как говорит Володя, вроде вас, да еще вдобавок обиженный, а не обидчик, получа
ет после третьего выстрела страшную рану в живот и к вечеру умирает в мучениях. А у него, оказывается, была старушка мать и сестра, старая барышня, которые с ним жили, вот как у нашего Михина... Да послушайте же: для чего, кому нужно было делать из поединка такую кровавую буффонаду? И это, заметьте, на самых первых порах, сейчас же после разреше
— Однако вы кровожадны, Александра Петровна! — вста
— Не кровожадна, — нет! — резко возразила она. — Я жа
Она капризно оборвала свою речь и с сердцем ушла в ра
— Шурочка, как перевести по-немецки — соперник? — спросил Николаев, подымая голову от книги.
— Соперник? — Шурочка задумчиво потрогала крючком пробор своих мягких волос. — А скажи всю фразу.
— Тут сказано... сейчас, сейчас... Наш заграничный со
— Unser auslandischer Nebenbuhler, — быстро, тотчас же перевела Шурочка.
— Унзер, — повторил шепотом Ромашов, мечтательно заглядевшись на огонь лампы. «Когда ее что-нибудь взвол
— Что вы шепчете, Ромочка? — вдруг строго спросила Алек
Он улыбнулся рассеянной улыбкой.
— Я не брежу. Я все повторял про себя: унзер, унзер. Ка
— Что за глупости. Унзер? Отчего смешное?
— Видите ли. — Он затруднялся, как объяснить свою мысль. — Если долго повторять какое-нибудь одно слово и вдумываться в него, то оно вдруг потеряет смысл и станет таким. как бы вам сказать?..
— Ах, знаю, знаю! — торопливо и радостно перебила его Шурочка. — Но только это теперь не так легко делать, а вот раньше, в детстве, — ах как это было забавно!..
— Да, да, именно в детстве. Да.
— Как же, я отлично помню. Даже помню слово, которое меня особенно поражало: «может быть». Я все качалась с за
Ромашов с нежностью поглядел на нее.
— Как это странно, что у нас одни и те же мысли, — ска
— Унзер? — Шурочка подняла голову и, прищурясь, по
— А то вот еще бывает, — начал таинственно Ромашов, — и опять-таки в детстве это было гораздо ярче. Произношу я какое-нибудь слово и стараюсь тянуть его как можно доль
это я говорю, что я живу, что я думаю.
— О, я тоже это знаю! — весело подхватила Шурочка. — Но только не так. Я, бывало, затаиваю дыхание, пока хватит сил, и думаю: вот я не дышу, и теперь еще не дышу, и вот до сих пор, и до сих, и до сих. И тогда наступало это странное. Я чувство
Ромашов глядел на нее восхищенными глазами и повто
— Да, да. этого нельзя объяснить. Это странно. Это необъяснимо.
— Ну, однако, господа психологи, или как вас там, до
От долгого сиденья у него затекли ноги и заболела спина. Вытянувшись во весь рост, он сильно потянулся вверх и вы
В крошечной, но хорошенькой столовой, ярко освещен
— Вы, конечно, не можете без этой гадости обойтись?
Ромашов виновато улыбнулся и от замешательства по
— Как вам не совестно! — наставительно заметила хо
возлюбленному Назанскому простительно, он отпетый чело
Ее муж, читавший в это время только что принесенный приказ, вдруг воскликнул:
— Ах, кстати: Назанский увольняется в отпуск на один месяц по домашним обстоятельствам. Тю-тю-у! Это зна
Ромашов смущенно заморгал веками.
— Нет, я не заметил. Впрочем, кажется, пьет.
— Ваш Назанский — противный! — с озлоблением, сдержанным низким голосом сказала Шурочка. — Если бы от меня зависело, я бы этаких людей стреляла, как бешеных собак. Такие офицеры — позор для полка, мерзость!
Тотчас же после ужина Николаев, который ел так же мно
— Господа, а что, если бы на минутку пойти поспать? «Соснуть», как говорилось в старых добрых романах.
— Это совершенно справедливо, Владимир Ефимыч, — подхватил Ромашов с какой-то, как ему самому показалось, торопливой и угодливой развязностью. В то же время, вста
У него было такое впечатление, как будто Николаев с удо
— Вы смотрите, не забывайте нас. Здесь вам всегда рады. Чем пьянствовать со своим Назанским, сидите лучше у нас. Только помните: мы с вами не церемонимся.
Он услышал эти слова в своем сознании и понял их, толь
— Да, со мной не церемонятся, — прошептал он с той горькой обидчивостью, к которой так болезненно склонны молодые и самолюбивые люди его возраста.
V
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь стала точно еще гуще, еще чернее и теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него руками, и дожидался, пока его глаза привы
— Ходить, ходить кажын день. И чего ходить, черт его знает?..
А другой солдатский голос, незнакомый подпоручику, ответил равнодушно, вместе с продолжительным, ленивым зевком:
— Дела, братец ты мой... С жиру это все. Ну, прощевай, что ли, Степан.
— Прощай, Баулин. Заходи когда.
Ромашов прилип к забору. От острого стыда он покрас
— Какой позор, какой позор! — шептал подпоручик, не двигаясь с места. — Дойти до того, что тебя едва терпят, когда ты приходишь. Нет, довольно. Теперь я уж твердо знаю, что довольно!
В гостиной у Николаевых потух огонь. «Вот они уже в спальне», — подумал Ромашов и необыкновенно ясно пред
женатых людей и говорят о нем. Она в одной юбке приче
Прошло еще пять минут, пока Ромашов, терзаемый эти
одном окне, комнате, со всеми надоевшими до отвращения предметами. «Вот, назло ей, пойду к Назанскому, — решил он внезапно и сразу почувствовал в этом какое-то мстительное удовлетворение. — Она выговаривала мне за дружбу с Назан- ским, так вот же назло! И пускай!..»
Подняв глаза к небу и крепко прижав руку к груди, он с жаром сказал про себя: «Клянусь, клянусь, что в последний раз приходил к ним. Не хочу больше испытывать такого уни
И сейчас же, по своей привычке, прибавил мысленно:
«Его выразительные черные глаза сверкали решимостью и презрением!»
Хотя глаза у него были вовсе не черные, а самые обыкно
Назанский снимал комнату у своего товарища, поручика Зегржта. Этот Зегржт был, вероятно, самым старым поручи
рытцах, сам лечил их домашней аптечкой и сам шил им на швейной машине лифчики, панталончики и рубашечки. Еще до женитьбы Зегржт, как и очень многие холостые офицеры, пристрастился к ручным женским работам, теперь же его за
Но все эти мелочные хозяйственные ухищрения плохо по
Теперь у него в комнатах светился огонь, и, подойдя к окну, Ромашов увидел самого Зегржта. Он сидел у круглого стола под висячей лампой и, низко наклонив свою плеши
— Это я, Адам Иванович. Отворите-ка на секунду, — ска
Зегржт влез на подоконник и просунул в форточку свой лысый лоб и свалявшуюся на один бок жидкую бороду.
— Это вы, подпоручик Ромашов? А что?
— Назанский дома?
— Дома, дома. Куда же ему идти? Ах, Господи, — борода Зегржта затряслась в форточке, — морочит мне голову ваш Назанский. Второй месяц посылаю ему обеды, а он все толь
— Да, да, да. это. в самом деле. — перебил рассеянно Ромашов. — А, скажите, каков он? Можно его видеть?
— Думаю, можно. Ходит все по комнате. — Зегржт на секунду прислушался. — Вот и теперь ходит. Вы понимаете,
я ему ясно говорил: во избежание недоразумений условимся, чтобы плата...
— Извините, Адам Иванович, я сейчас, — прервал его Ро
ное дело.
Он прошел дальше и завернул за угол. В глубине палисад
— Кто это? — спокойно, точно он ожидал оклика, спро
Комната у Назанского была еще беднее, чем у Ромашова. Вдоль стены у окна стояла узенькая, низкая, вся вогнувшаяся дугой кровать, такая тощая, точно на ее железках лежало одно только розовое пикейное одеяло; у другой стены — простой не
— Здравствуйте, мой дорогой, — сказал Назанский, креп
— Да. Мне сейчас об этом говорил Николаев.
Опять Ромашову вспомнились ужасные слова денщика Степана, и лицо его страдальчески сморщилось.
— А! Вы были у Николаевых? — вдруг с живостью и с ви
Какой-то смутный инстинкт осторожности, вызванный необычным тоном этого вопроса, заставил Ромашова сол
— Нет, совсем не часто. Так, случайно зашел.
Назанский, ходивший взад и вперед по комнате, оста
— Не хотите ли? — предложил Назанский, указывая на поставец. — Закуска небогатая, но, если голодны, можно со
— Спасибо. Я потом.
Назанский прошелся по комнате, засунув руки в карма
— Да. Так вот я все хожу и все думаю. И, знаете, Ромашов, я счастлив. В полку завтра все скажут, что у меня запой. А что ж, это, пожалуй, и верно, только это не совсем так. Я теперь счастлив, а вовсе не болен и не страдаю. В обыкновенное вре
— Но это — главное в жизни, — задумчиво произнес Ро
машов.
— И вот наступает для меня это время, которое они зо
так, один... и плачу, — страстно, жарко плачу...
Ромашов потихоньку встал с кровати и сел с ногами на от
А Назанский все ходил по комнате и говорил, не глядя на Ромашова, точно обращаясь к стенам и к углам комнаты:
— Мысль в эти часы бежит так прихотливо, так пестро и так неожиданно. Ум становится острым и ярким, вообра
к черту дурацкая надежда прожить до ста десяти лет и по
Назанский опять подошел к поставцу и, выпив, аккуратно притворил дверцы. Ромашов лениво, почти бессознательно, встал и сделал то же самое.
— О чем же вы думали перед моим приходом, Василий Ни- лыч? — спросил он, садясь по-прежнему на подоконник.
Но Назанский почти не слыхал его вопроса.
— Какое, например, наслаждение мечтать о женщи
Он стоял теперь перед Ромашовым и глядел ему пря
казалось Ромашову таким красивым и интересным. Золо
— Любовь! К женщине! Какая бездна тайны! Какое на
Он в волнении схватил себя руками за волосы и опять мет
— Вспомнилась мне одна смешная история, — добро
Лю-юбовь — что такое?
Что тако-ое любовь?
Это чувство неземное, Что волнует нашу кровь.
И опять замолчит. А через пять минут она замурлычет: «Любовь — что такое? Что такое любовь?..» Знаете, такой по- шленький-пошленький мотивчик. Должно быть, оба слыша
Назанский опять подошел к поставцу. Но он не пил, а, по
— Вы говорили о женской любви — о бездне, о тайне, о радости, — напомнил Ромашов.
— Да, любовь! — воскликнул Назанский ликующим голо
вчера Дица, ей-богу, она ушла бы из комнаты от стыда. Вы знаете — Диц хороший человек, да и все хорошие, Ромашов: дурных людей нет. Но он стыдится иначе говорить о женщи
— Это правда, — тихо и печально согласился Ромашов.
— Нет, неправда! — громко крикнул Назанский. — А я вам говорю — неправда. Природа, как и во всем, распорядилась ге
я вам, имеет свои вершины, доступные лишь единицам из мил
Он подошел к окну, прислонился лбом к углу стены рядом с Ромашовым и, задумчиво глядя в теплый мрак весенней ночи, заговорил вздрагивающим, глубоким, проникновен
— О, как мы не умеем ценить ее тонких, неуловимых пре
жизнь, все мысли посвятить ей. Все равно: наняться поденщи
— И кончить сумасшествием, — мрачно сказал Ромашов.
— Ах, милый мой, не все ли равно! — возразил с пылко
— О, как это верно! Как хорошо все, что вы говорите! — воскликнул взволнованный Ромашов. Он уже давно встал с подоконника и так же, как и Назанский, ходил по узкой, длинной комнате, ежеминутно сталкиваясь с ним и останав
— Да, да, я понимаю, — кивал головой Назанский, весело и ласково улыбаясь. — Я понимаю вас. Это — точно прово
Назанский замолчал, растроганный своими мыслями, и его голубые глаза, наполнившись слезами, заблестели. Ро
машова также охватила какая-то неопределенная, мягкая жа
— Василий Нилыч, я удивляюсь вам, — сказал он, взяв Назанского за обе руки и крепко сжимая их. — Вы — такой талантливый, чуткий, широкий человек, и вот... точно на
Назанский остановился и долго смотрел в раскрытое окно.
— Женщина. — протянул он задумчиво. — Да! Я вам рас
четыре года в запасе, а потом три года тому назад опять посту
и последнее, которое она мне написала.
Он сел на корточки перед чемоданом и стал неторопливо переворачивать в нем какие-то бумаги. В то же время продол
— Пожалуй, она никогда и никого не любила, кроме себя. В ней пропасть властолюбия, какая-то злая и гордая сила. И в то же время она — такая добрая, женственная, бесконечно милая.
Точно в ней два человека: один — с сухим, эгоистичным умом, другой — с нежным и страстным сердцем. Вот оно, читайте, Ромашов. Что сверху — это лишнее. — Назанский отогнул не
Что-то, казалось, постороннее ударило Ромашову в го
«...и горько и тяжело произнести его, — читал он из-под руки Назанского. — Но вы сами сделали все, чтобы привести наше знакомство к такому печальному концу. Больше всего в жизни я стыжусь лжи, всегда идущей от трусости и от сла
Прощайте. Мысленно целую вас в лоб. как покойника, потому что вы умерли для меня. Советую это письмо унич
— Дальше вам не интересно, — сказал Назанский, выни
письмо ко мне.
— Что же было потом? — с трудом спросил Ромашов.
— Потом? Потом мы не видались больше. Она... она уе
— И вы никогда не бываете у Александры Петровны?
Эти слова Ромашов сказал совсем шепотом, но оба офи
— Как? И вы — тоже? — тихо, с выражением безумного страха в глазах, произнес наконец Назанский.
Но он тотчас же опомнился и с натянутым смехом вос
— Фу, какое недоразумение! Мы с вами совсем удалились от темы. Письмо, которое я вам показал, писано сто лет тому назад, и эта женщина живет теперь где-то далеко, кажется, в Закавказье. Итак, на чем же мы остановились?
— Мне пора домой, Василий Нилыч. Поздно, — сказал Ромашов, вставая.
Назанский не стал его удерживать. Простились они не холодно и не сухо, но точно стыдясь друг друга. Ромашов теперь еще более был уверен, что письмо писано Шуроч
Ветер утих.
Ночь была полна глубокой тишиной, и темнота ее каза
сковый дохнет ему в лицо жарким дыханием. И была у него в душе ревнивая грусть по его прежним, детским, таким ярким и невозвратимым вёснам, тихая беззлобная зависть к своему чистому, нежному прошлому...
Придя к себе, он застал вторую записку от Раисы Алексан
«Я знаю, что мне теперь делать! — говорилось в письме. — Если только я не умру на чахотку от вашего подлого повеN вас вышвырнет за дверь, как щенка. А со мною советую вам быть осторожнее. Я не из тех женщин, которые прощают нанесенные обиды.
Владеть кинжалом я умею, Я близ Кавказа рождена!!!
Прежде ваша, теперь ничья Раиса.
P. S. Непременно будьте в ту субботу в собрании. Нам надо объясниться. Я для вас оставлю 3-ю кадриль, но уж теперь не по значению.
Р. П.»
Глупостью, пошлостью, провинциальным болотом и злой сплетней повеяло на Ромашова от этого безграмотного и бес
«Его мысли были серы, как солдатское сукно».
Он заснул скоро, тяжелым сном. И, как это всегда с ним бывало в последнее время после крупных огорчений, он уви
зия жизни, в теле чувствовалась бодрость, душа была светла и чиста и играла бессознательной радостью. И весь мир был светел и чист, а посреди его — милые, знакомые улицы Мо
Среди ночи он проснулся и заметил, что его подушка влажна от слез. Он не мог сразу удержать их, и они еще долго сбегали по его щекам теплыми, мокрыми, быстрыми струй
VI
За исключением немногих честолюбцев и карьеристов, все офицеры несли службу как принудительную, неприят
Повесть о настоящем человеке/м/
Мы с истекшим сроком годности
Возможна доставка книги в , а также в любой другой город страны Почтой России, СДЭК, ОЗОН-доставкой или транспортной компанией.
{{searchData}}
whatsup