Название книги | Мы /м/ |
Автор | Замятин |
Год публикации | 2022 |
Издательство | Эксмо |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | мКультовая классика. Читаем главное |
ISBN | 978-5-04-171709-4 |
EAN13 | 9785041717094 |
Артикул | P_9785041717094 |
Количество страниц | 256 |
Тип переплета | мяг. |
Формат | - |
Вес, г | 800 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
КУЛЬТОВАЯ КЛАССИКАЕвгенийЗамятинМыАМОСКВА 2022УДК 821.161.1-31ББК 84(2Рос=Рус)6-44З-26Дизайн серии ООО «Артоника»В коллаже на обложке использован фрагмент работы художника Хью Ферриса, а также иллюстрация:© ^^а^^ / Н1н||1е|^1о('к.('о|||Используется по лицензии от 8ЬиМег81оск.сотЗамятин, Евгений Иванович.З-26 Мы / Евгений Замятин. — Москва : Эксмо,2022. — 256 с.I8В^ 978-5-04-171709-4Евгений Замятин (1884-1937) — один из известнейших литераторов 20-х годов прошлого века, новатор с удивительно широким творческим диапазоном — гротескные сатирические произведения, сказки-притчи, рассказы из жизни русской провинции, фантастический роман.«Мы» — это мир XXXII века, где имена заменены на буквы и цифры, люди едят продукты переработки нефти, государство контролирует всё, включая интимную жизнь граждан, а наУДК 821.161.1-31ББК 84(2Рос=Рус)6-44I8В^ 978-5-04-171709-4© Оформление.ООО «Издательство «Эксмо», 2022Запись 1-я.Конспект: ОБЪЯВЛЕНИЕ.МУДРЕЙШАЯ ИЗ ЛИНИЙ. ПОЭМАЯпросто списываю — слово в слово — то, что сегодня напечатано в Государственной Га«Через 120 дней заканчивается постройка ИНТЕГРАЛА. Близок великий, исторический час, когда первый ИНТЕГРАЛ взовьется в миОт имени Благодетеля объявляется всем нумеВсякий, кто чувствует себя в силах, обязан соЭто будет первый груз, который понесет ИНДа здравствует Единое Государство, да здравЯ пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Да: проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение. Да: разогнать дикую кривую, выпряЯ, Д-503, строитель «Интеграла», — я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю — точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет — верю и знаю.Я пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Вероятно, это похоже на то, что испытывает женодновременно не я. И долгие месяцы надо будет питать его своим соком, своей кровью, а потом — с болью оторвать его от себя и положить к ногам Единого Государства.Но я готов, так же как каждый, или почти каждый, из нас. Я готов.Запись 2-я.Конспект:БАЛЕТ. КВАДРАТНАЯ ГАРМОНИЯ. ИКСВесна. Из-за Зеленой Стены, с диких неНо зато небо! Синее, не испорченное ни едиуравнения — видишь в чем-нибудь таком самом привычном, ежедневном.Ну, вот хоть бы это. Нынче утром был я на эллинге, где строится «Интеграл», и вдруг увиИ дальше сам с собою: почему красиво? ПочеКончить придется после: щелкнул нумератор. Я подымаю глаза: О-90, конечно. И через полмиМилая О! — мне всегда это казалось — что она похожа на свое имя: сантиметров на 10 ниже Мадому моему слову. И еще: круглая, пухлая склаКогда она вошла, еще вовсю во мне гудел ло— Чудесно. Не правда ли? — спросил я.— Да, чудесно. Весна, — розово улыбнулась мне О-90.Ну вот, не угодно ли: весна... Она — о весне. Женщины... Я замолчал.Внизу. Проспект полон: в такую погоду по1, с золотыми бляхами на груди — государственБлаженно-синее небо, крошечные детские1 Вероятно, от древнего «ипИогте». — Здесь и далее в романе «Мы» примеч. автора.солнца в каждой из блях, неомраченные безИ вот, так же, как это было утром, на элА затем мгновение — прыжок через века, с + на -. Мне вспомнилась (очевидно, ассоциация по контрасту) — мне вдруг вспомнилась картина в музее: их, тогдашний, двадцатых веков, проИ тотчас же эхо — смех — справа. Обернулся: в глаза мне — белые — необычайно белые и острые зубы, незнакомое женское лицо.— Простите, — сказала она, — но вы так вдохВсе это без улыбки, я бы даже сказал, с некоЯ почему-то смутился и, слегка путаясь, стал логически мотивировать свой смех. Совершенно ясно, что этот контраст, эта непроходимая про— Но почему же непроходимая? (Какие бе— Ну да: ясно! — крикнула (это было поОна:— Вы уверены?Я увидел острым углом вздернутые к вискам брови — как острые рожки икса, опять почему- то сбился; взглянул направо, налево — и...Направо от меня — она, топкая, резкая, упряЭта, справа, 1-330, перехватила, по-видимому, мой растерянный взгляд — и со вздохом:— Да... Увы!В сущности, это «увы» было совершенно уместно. Но опять что-то такое на лице у ней или в голосе... Я с необычайной для меня резкостью сказал:— Ничего не увы. Наука растет, и ясно — если не сейчас, так через пятьдесят, сто лет...— Даже носы у всех...— Да, носы, — я уже почти кричал. — Раз есть — все равно какое основание для зависти... Раз у меня нос «пуговицей», а у другого...— Ну, нос-то у вас, пожалуй, даже и «классиТерпеть не могу, когда смотрят на мои руки: все в волосах, лохматые — какой-то нелепый атавизм. Я протянул руку и — по возможности посторонним голосом — сказал:— Обезьяньи.Она взглянула на руки, потом на лицо:— Да это прелюбопытный аккорд, — она при— Он записан на меня, — радостно-розово отУж лучше бы молчала — это было совершенВ конце проспекта, на аккумуляторной башНа прощание I — все так же иксово — усмех— Загляните послезавтра в аудиториум 112.Я пожал плечами:— Если у меня будет наряд именно на тот ау- диториум, какой вы назвали...Она с какой-то непонятной уверенностью:— Будет.На меня эта женщина действовала так же ненеразложимый иррациональный член. И я был рад остаться хоть ненадолго вдвоем с милой О.Об руку с ней мы прошли четыре линии про— Я бы так хотела сегодня прийти к вам, опуСмешная. Ну что я мог ей сказать? Она была у меня только вчера и не хуже меня знает, что наш ближайший сексуальный день послезавтра. Это просто все то же самое ее «опережение мысли» — как бывает (иногда вредное) опережение подачи искры в двигателе.При расставании я два... нет, буду точен, три раза поцеловал чудесные, синие, не испорченные ни одним облачком глаза.Запись 3-я.Конспект:ПИДЖАК. СТЕНА. СКРИЖАЛЬПросмотрел все написанное вчера — и вижу: я писал недостаточно ясно. То есть все это сожет, вы не знаете даже таких азов, как Часовая Скрижаль, Личные Часы, Материнская Норма, Зеленая Стена, Благодетель. Мне смешно и в то же время очень трудно говорить обо всем этом. Это все равно как если бы писателю какого-ниЯ уверен, дикарь глядел на «пиджак» и думал: «Ну к чему это? Только обуза». Мне кажется, точь-в-точь так же будете глядеть и вы, когда я скажу вам, что никто из нас со времен ДвухсотНо, дорогие, надо же сколько-нибудь думать, это очень помогает. Ведь ясно: вся человеческая история, сколько мы ее знаем, это история перехоЯ допускаю: привычка к этой оседлости полуных один от другого зелеными дебрями. Но что же из этого? После того как у человека отвалился хвост, он, вероятно, тоже не сразу научился сгоСкрижаль... Вот сейчас со стены у меня в комВсе мы ( а может быть, и вы) еще детьми, в школе, читали этот величайший из дошедших до нас памятников древней литературы — «Расв стального шестиколесного героя великой поБуду вполне откровенен: абсолютно точного решения задачи счастья нет еще и у нас: два раза в день — от 16 до 17 и от 21 до 22 единый мощМного невероятного мне приходилось читать и слышать о тех временах, когда люди жили еще в свободном, то есть неорганизованном, диком состоянии. Но самым невероятным мне всегда казалось именно это: как тогдашняя — пусть даже зачаточная — государственная власть могла допустить, что люди жили без всякого подобия нашей Скрижали, без обязательных прогулок, без точного урегулирования сроков еды, вставаВот этого я никак не могу осмыслить: ведь как бы ни был ограничен их разум, но все-таки должА это разве не абсурд, что государство (оно смело называть себя государством!) могло остаучно, как звери. И как звери, вслепую, рожали детей. Не смешно ли: знать садоводство, куроТак смешно, так неправдоподобно, что вот я написал и боюсь: а вдруг вы, неведомые читатеНо первое: я не способен на шутки — во всяК счастью, только изредка. К счастью, это только мелкие аварии деталей: их легко ремонтирука Благодетеля, у нас есть опытный глаз ХраДа, кстати, теперь вспомнил: этот вчерашний, дважды изогнутый, как 8, — кажется, мне слуЗвонят спать: 22.30. До завтра.Запись 4-я.Конспект:ДИКАРЬ С БАРОМЕТРОМ. ЭПИЛЕПСИЯ. ЕСЛИ БЫДо сих пор мне все в жизни было ясно (недаПервое: я действительно получил наряд быть именно в аудиториуме 112, как она мне и говоАудиториум. Огромный, насквозь просолнеч- ный полушар из стеклянных массивов. Циркуостриженных голов. С легким замиранием сердВот — звонок. Мы встали, спели Гимн Еди— Уважаемые нумера! Недавно археологи отТут (повторяю: я пишу, ничего не утаивая) — тут я на некоторое время стал как бы непромо— ...Просто вращая вот эту ручку, любой из вас производит до трех сонат в час. А с каким трудом давалось это вашим предкам. Они могли творить, только доведя себя до припадков «вдохИ дальше — я опять не помню, очень возможОна была в фантастическом костюме древнейэпохи: плотно облегающее черное платье, остро подчеркнуто белое открытых плечей и груди, и эта теплая, колыхающаяся от дыхания тень между... и ослепительные, почти злые зубы...Улыбка — укус, сюда — вниз. Села, заиграла. Дикое, судорожное, пестрое, как вся тогдашняя их жизнь, — ни тени разумной механичности. И конечно, они, кругом меня, правы: все смеютДа, эпилепсия — душевная болезнь — боль. Медленная, сладкая боль — укус — и чтобы еще глубже, еще больнее. И вот, медленно — солнце. Не наше, не это голубовато-хрустальное и равноСидевший рядом со мной покосился влеКак и все, я слышал только нелепую, суетлиС каким наслаждением я слушал затем нашу теперешнюю музыку. (Она продемонстрирована была в конце для контраста.) Хрустальные хрося бесконечных рядов — и суммирующие аккорКак обычно, стройными рядами, по четыре, через широкие двери все выходили из аудитори- ума. Мимо мелькнула знакомая двоякоизогнутая фигура; я почтительно поклонился.Через час должна прийти милая О. Я чувствоВ 21 я опустил шторы — и в ту же минуту вошла немного запыхавшаяся О. Протянула мне свой розовый ротик — и розовый билетик. Я отоПотом показал ей свои «записи» и говорил — кажется, очень хорошо — о красоте квадрата, куба, прямой. Она так очаровательно-розово слу— Милый Д, если бы только вы, если бы...Ну что «если бы»? Что «если бы»? Опять ее старая песня: ребенок. Или, может быть, что- нибудь новое — относительно... относительно той? Хотя уж тут как будто... Нет, это было бы слишком нелепо.Запись 5-я.Конспект:КВАДРАТ. ВЛАДЫКИ МИРА.ПРИЯТНО-ПОЛЕЗНАЯ ФУНКЦИЯОпять не то. Опять с вами, неведомый мой чиВот что: представьте себе — квадрат, живой, прекрасный квадрат. И ему надо рассказать о себе, о своей жизни. Понимаете, квадрату меньше всего пришло бы в голову говорить о том, что у него все четыре угла равны: он этого уже просто не видит — настолько это для него привычно, ежедневно. Вот и я все время в этом квадратном положении. Ну, хоть бы розовые талоны и все с ними связанное: для меня это — равенство четырех углов, но для вас это, может быть, почище, чем бином Ньютона.Так вот. Какой-то из древних мудрецов, разу1. Но в 35-м году — до основания Единого Государства — бы1 Это слово у нас сохранилось только в виде поэтичеНо не ясно ли: блаженство и зависть — это числитель и знаменатель дроби, именуемой счаЕстественно, что, подчинив себе Голод (алНу, дальше там уж техника. Вас тщательно исследуют в лабораториях Сексуального Бюро, точно определяют содержание половых гормонов в крови — и вырабатывают для вас соответствуюЯсно: поводов для зависти нет уже никаких, знаменатель дроби счастья приведен к нулю —дробь превращается в великолепную бесконеч...Странно, я писал сегодня о высочайших вершинах в человеческой истории, я все вреХотелось зачеркнуть все это — потому что это выходит из пределов конспекта. Но потом решил: не зачеркну. Пусть мои записи, как тончайший сейсмограф, дадут кривую даже самых незначиА вот уже абсурд, это уж действительно слеИ мне теперь совершенно ясно: странное чувдратного положения, о каком я говорил вначале. И не во мне икс (этого не может быть) — просто я боюсь, что какой-нибудь икс останется в вас, неведомые мои читатели. Но я верю — вы не буЗапись 6-я.Конспект:СЛУЧАЙ. ПРОКЛЯТОЕ «ЯСНО». 24 ЧАСАПовторяю: я вменил себе в обязанность пиИ, кроме того, нечто случилось со мной. ПравОколо 16 (точнее, без десяти 16) я был дома. Вдруг — телефон.— Д-503? — женский голос.— Да.— Свободны?— Да.— Это я, 1-330. Я сейчас залечу за вами, и мы отправимся в Древний Дом. Согласны?1-ЗЗО... Эта I меня раздражает, отталкивает — почти пугает. Но именно потому-то я и сказал: «Да».Через 5 минут мы были уже на аэро. Синяя майская майолика неба и легкое солнце на своем золотом аэро жужжит следом за нами, не обгоняя и не отставая. Но там, впереди, белеет бельмом облако, нелепое, пухлое, как щеки старинного «купидона», и это как-то мешает. Переднее окошВот уже видны издали мутно-зеленые пятВсе это странное, хрупкое, слепое сооружение одето кругом в стеклянную скорлупу: иначе оно, конечно, давно бы уже рухнуло. У стеклянной двери — старуха, вся сморщенная, и особенно рот: одни складки, сборки, губы уже ушли внутрь, рот как-то зарос — и было совсем неверо— Ну что, милые, домик мой пришли погля— Да, бабушка, опять захотелось, — сказала ей I.Морщинки сияли:— Солнце-то, а? Ну что, что? Ах, проказница, ах, проказница! Зна-ю, знаю! Ну, ладно: одни идите, я уж лучше тут, на солнце...Гм... Вероятно, моя спутница — тут частый гость. Мне хочется что-то с себя стряхнуть — меКогда поднимались по широкой, темной лест— Люблю я ее — старуху эту.— За что?— А не знаю. Может быть — за ее рот. А моЯ пожал плечами. Она продолжала, улыбаясь чуть-чуть, а может быть, даже совсем не улыбаясь:— Я чувствую себя очень виноватой. Ясно, что должна быть не «просто-так-любовь», а «потому- что-любовь». Все стихии должны быть.— Ясно... — начал я, тотчас же поймал себя на этом слове и украдкой заглянул на I: заметила или нет?Она смотрела куда-то вниз; глаза были опущеВспомнилось: вечером, около 22, проходишь по проспекту, и среди ярко освещенных, прозрачЯ открыл тяжелую, скрипучую, непрозрачЯ с трудом выносил этот хаос. Но у моей спут— Это — самая моя любимая... — и вдруг буд— Или еще точнее: государств, — поправил я. — Тысячи микроскопических, вечно воюющих государств, беспощадных, как...— Ну да, ясно... — по-видимому, очень сеМы прошли через комнату, где стояли малень— И подумать: здесь «просто-так-любили», горели, мучились... — (опять опущенная штора глаз). — Какая нелепая, нерасчетливая трата чеОна говорила как-то из меня, говорила мои мысли. Но в улыбке у ней был все время этот разВот остановились перед зеркалом. В этот моПередо мною два жутко-темных окна, и внуко огонь — пылает там какой-то свой «камин» — и какие-то фигуры, похожие...Это, конечно, было естественно: я увидел там отраженным себя. Но было неестественно и не— Знаете что, — сказала I, — выйдите на миЯ вышел, сел. С полочки на стене прямо в лицо мне чуть приметно улыбалась курносая асимметрическая физиономия какого-то из древТам стукнула дверь шкафа, шуршал шелк, я с трудом удерживался, чтобы не пойти туда, и — — точно не помню: вероятно, хотелось наНо она уже вышла. Была в коротком, старин— Послушайте, вы, ясно, хотите оригиналь— Ясно, — перебила I, — быть оригиналь— Да, да, да! Именно. — Я не выдержал. — И вам нечего, нечего...Она подошла к статуе курносого поэта и, за— Не находите ли вы удивительным, что когда-то люди терпели вот таких вот? И не толь— Ясно... То есть я хотел... (Это проклятое «ясно»!)— Ну да, я понимаю. Но ведь, в сущности, это были владыки посильнее их коронованных. Отчего они не изолировали, не истребили их? У нас...— Да, у нас... — начал я. И вдруг она рассмеяПомню — я весь дрожал. Вот — ее схватить —и уж не помню что... Надо было что-нибудь — все равно что — сделать. Я машинально раскрыл свою золотую бляху, взглянул на часы. Без де— Вы не находите, что уже пора? — сколько мог вежливо сказал я.— А если бы я вас попросила остаться здесь со мной?— Послушайте: вы... вы сознаете, что говори— ...И все нумера обязаны пройти устаЯ понял. Я наконец понял, куда вела вся эта игра.— Вот даже как! А вы знаете, что, как всякий честный нумер, я, в сущности, должен немедлен— А не в сущности (острая улыбка-укус). Мне страшно любопытно: пойдете вы в Бюро или нет?— Вы остаетесь? — я взялся за ручку двери. Ручка была медная, и я слышал: такой же мед— Одну минутку... Можно?Она подошла к телефону. Назвала какой-то нумер — я был настолько взволнован, что не за— Я буду вас ждать в Древнем Доме. Да, да, одна...Я повернул медную холодную ручку:— Вы позволите мне взять аэро?— О да, конечно! Пожалуйста...Там, на солнце, у выхода, как растение, дре— А эта ваша — что же, там одна осталась?— Одна.Старухин рот снова зарос. Она покачала гоРовно в 17 я был на лекции. И тут почему-то вдруг понял, что сказал старухе неправду: I была там теперь не одна. Может быть, именно это — что я невольно обманул старуху — так мучило меня и мешало слушать. Да, не одна: вот в чем дело.После 21.30 у меня был свободный час. МожЗапись 7-я.Конспект:РЕСНИЧНЫЙ ВОЛОСОК. ТЭЙЛОР.БЕЛЕНА И ЛАНДЫШНочь. Зеленое, оранжевое, синее; красный королевский инструмент; желтое, как апельсин, платье. Потом — медный Будда; вдруг поднял медные веки — и полился сок: из Будды. И из желтого платья — сок, и по зеркалу капли сока, и сочится большая кровать, и детские кроватки, и сейчас я сам — и какой-то смертельно-сладостПроснулся: умеренный, синеватый свет; бле