j Полное собрание романов в одном томе. Автор Тургенев / Купить книгу, доставка почтой, скачать бесплатно, читать онлайн, низкие цены со скидкой, ISBN 978-5-04-171825-1
логотип Феникс-Букс

Каталог Вход {{total_items}}

{{common_error}}
Нами выполнено {{total_orders}} заказов! Ваш – следующий!
СКИДКИ! При заказе книг на сумму от 1500 руб. – скидка 50% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK,
при заказе книг на сумму от 3000 руб. — скидка 80% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK.

Полное собрание романов в одном томе. (Тургенев)Купить книгу, доставка почтой, скачать бесплатно, читать онлайн, низкие цены со скидкой, ISBN 978-5-04-171825-1

Полное собрание романов в одном томе
Название книги Полное собрание романов в одном томе
Автор Тургенев
Год публикации 2022
Издательство Эксмо
Раздел каталога Историческая и приключенческая литература (ID = 163)
Серия книги Полное собрание сочинений
ISBN 978-5-04-171825-1
EAN13 9785041718251
Артикул P_9785041718251
Количество страниц 992
Тип переплета цел.
Формат -
Вес, г 2640

Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:

Аннотация к книге "Полное собрание романов в одном томе"
автор Тургенев

Книга из серии 'Полное собрание сочинений'

Читать онлайн выдержки из книги "Полное собрание романов в одном томе"
(Автор Тургенев)

К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.

До книги"Полное собрание романов в одном томе"
Вы также смотрели...

Другие книги серии "Полное собрание сочинений"

Другие книги раздела "Историческая и приключенческая литература"

Читать онлайн выдержки из книги "Полное собрание романов в одном томе" (Автор Тургенев)

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
ИВАН •
ТУРГЕНЕВ
Полное собрание романов в одном томе
2022 МОСКВА
УДК 821.161.1-31
ББК 84(2Рос=Рус)1-44
Т87
Оформление серии Н. Ярусоеои
В оформлении обложки использованы фрагменты работ художников Ильи Репина и Станислава Жуковского
Иллюстрация в марке серии: © 11из1еГга СК/ 8киИег81оск.сот Используется по лицензии от 8киИег81оск.сот
Тургенев, Иван Сергеевич.
Т87
Москва : Эксмо, 2022. — 992 с.
13ВН 978-5-04-171825-1
Романы И.С. Тургенева «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Дым», «Новь» — художественная летопись жизни русского народа на протяжении почти полувека. «Тургенев следил с бескорыстной страстью художника за развитием и распространением революционной доктрины, которую он предугадал, распознал и сделал общеизвестной», — заметил Гн де Мопассан. Не случайно романы И. Тургенева и в России, и за рубежом воспринимались как художественный комментарий к русским революционным событиям пореформенной России.
УДК 821.161.1-31
ББК 84(2Рос=Рус)1-44
[ЗВЫ 978-5-04-171825-1
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Предисловие
<к собранию романов в издании 1880 г.>
Решившись в предстоящем издании поместить все написанные мною романы («Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «От1, и ту быстро изме
Позволю себе прибавить несколько кратких замечаний о каждом из этих шести романов, замечаний, не лишенных, быть может, не
«Рудин», написанный мною в деревне, в самый разгар Крымской кампании, имел успех чисто литературный не столько в самой реПом покойный Некрасов, выслушав мое чтение, сказал мне: «Ты
1 «Самый образ и давление времени». (Прим. авт.)
затеял что-то новое; но между нами, по секрету, скучен твой «Рудин». Правда, несколько недель спустя тот же самый Некрасов, говоря со мною о только что написанной им поэме «Саша», заметил, что «ты, мол, увидишь, я в ней до некоторой степени подражаю твоему «Ру
«Дворянское гнездо» имело самый большой успех, который ког
Гораздо меньший успех имело «Накануне» — хотя ни один из моих романов не вызвал столько статей в журналах. (Самою выдаю
Прошу позволения у читателей рассказать — именно по поводу этого «Накануне» — небольшой эпизод из моей литературной жизни.
Почти весь 55-й год (так же как предшествовавшие три года) я безвыездно провел в своей деревне, во Мценском уезде Орловской губернии. Из числа моих соседей самым мне близким человеком был некто Василий Каратеев, молодой помещик двадцати пяти лет. Каратеев был романтик, энтузиаст, большой любитель литературы и музыки, одаренный притом своеобразным юмором, влюбчивый, впечатлительный и прямой. Он воспитывался в Московском универ
Когда настала Крымская война и произошел рекрутский набор на дворянство, названный ополчением, не жаловавшие Каратеева дворя
Прочтя тетрадку Каратеева, я невольно воскликнул: «Вот тот герой, которого я искал!» Между тогдашними русскими такого еще не было. Когда на следующий день я увидел Каратеева, я не только подтвердил ему мое решение исполнить его просьбу — но и поблагодарил его за то, что он вывел меня из затруднения и внес луч света в мои, еще до тех пор темные, соображения и измышления. Каратеев этому об
И вот каким образом болгарин сделался героем моего романа. А гг. критики дружно упрекали меня в деланности и безжизненности этого лица, удивились моей странной затее выбрать именно болга
Об «Отцах и детях», кажется, нет нужды говорить подробно: это
«Дым» хотя успех имел довольно значительный, однако большое возбудил против меня негодованье. Особенно сильны были упреки в недостатке патриотизма, в оскорблении родного края и т. п. Опять появились эпиграммы. Сам Ф. И. Тютчев, дружбой которого я всегда гордился и горжусь доныне, счел нужным написать стихотворение,
в котором оплакивал ложную дорогу, избранную мною. Оказалось, что я одинаково, хотя с различных точек зрения, оскорбил и правую и левую сторону нашей читающей публики. Я несколько усомнился в самом себе и умолк на некоторое время.
Что же касается до «Нови» — то, я полагаю, не для чего наста1. А потом, после известного процесса, оправдавшего большую часть того, что называли моими выдумками, судьи мои принялись толко
Так и оправдались на мне слова покойного Белинского, которые он часто любил повторять: «Всякий человек рано или поздно по
«\\а8 181 бег 1апдеп Кебе киггег 81пп?» — К чему клонится вся эта речь? — спросит, пожалуй, иной читатель. Во-первых, — к оправ
1 Один рецензент пошел еще далее. По поводу некоторых статей о пере
и наивности» — обо всех этих «жалких» словах, которые, из каких бы авторитетных уст они ни исходили, всегда казались мне общи
Париж
1879. Август
Романы
оОо
Рудин
1
Т2 л т л т тп с л
ыло тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко сто- Д- .Л яло на чистом небе; но поля блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло душистой свежестью, и в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали ранние птички. На вер
Она шла, не торопясь и как бы наслаждаясь прогулкой. Кру
Александра Павловна дошла до деревеньки, остановилась у крайней избушки, весьма ветхой и низкой, и, подозвав своего казачка, велела ему войти в нее и спросить о здоровье хозяйки. Он скоро вернулся в сопровождении дряхлого мужика с белой бородой.
— Ну, что? — спросила Александра Павловна.
— Жива еше_ — проговорил старик.
— Можно войти?
— Отчего же? Можно.
Александра Павловна вошла в избу. В ней было тесно, и душно, и дымно. Кто-то закопошился и застонал на лежанке. Александра Павловна оглянулась и увидела в полумраке желтую и сморщенную голову старушки, повязанной клетчатым плат
Александра Павловна приблизилась к старушке и прикосну
— Как ты себя чувствуешь, Матрена? — спросила она, на
— О-ох! — простонала старушка, всмотревшись в Алексан
— Бог милостив, Матрена: может быть, ты поправишься. Ты приняла лекарство, которое я тебе прислала?
Старушка тоскливо заохала и не отвечала. Она не расслы
— Приняла, — проговорил старик, остановившись у двери.
Александра Павловна обратилась к нему.
— Кроме тебя, при ней никого нет? — спросила она.
— Есть девочка — ее внучка, да все вот отлучается. Не по
— Не перевезти ли ее ко мне в больницу?
— Нет! Зачем в больницу! Все одно помирать-то. Пожила довольно; видно, уж так Богу угодно. С лежанки не сходит. Где же ей в больницу? Ее станут поднимать, она и помрет.
— Ох, — застонала больная, — красавица барыня, сиротиночку-то мою не оставь; наши господа далеко, а ты.
Старушка умолкла. Она говорила через силу.
— Не беспокойся, — промолвила Александра Павловна, — все будет сделано. Вот я тебе чаю и сахару принесла. Если за
— Самовар-то? Самовара у нас нету, а достать можно.
— Так достань, а то я пришлю свой. Да прикажи внучке, чтобы она не отлучалась. Скажи ей, что это стыдно.
Старик ничего не отвечал, а сверточек с чаем и сахаром взял в обе руки.
— Ну, прощай, Матрена! — проговорила Александра Пав
ловна. — Я к тебе еще приду, а ты не унывай и лекарство при
Старуха приподняла голову и потянулась к Александре Пав
— Дай, барыня, ручку, — пролепетала она.
Александра Павловна не дала ей руки, нагнулась и поцело
— Смотри же, — сказала она, уходя, старику, — лекарство ей давайте непременно, как написано. И чаем ее напойте.
Старик опять ничего не отвечал и только поклонился.
Свободно вздохнула Александра Павловна, очутившись на свежем воздухе. Она раскрыла зонтик и хотела было идти до
— Здравствуйте, — проговорил он с ленивой усмешкой, — что это вы тут такое делаете, позвольте узнать?
— Я навещала больную. А вы, Михайло Михайлыч?
Человек, называвшийся Михайло Михайлычем, посмотрел ей в глаза и опять усмехнулся.
— Это вы хорошо делаете, — продолжал он, — что боль
— Она слишком слаба: ее нельзя тронуть.
— А больницу свою вы не намерены уничтожить?
— Уничтожить? Зачем?
— Да так.
— Что за странная мысль! С чего это вам в голову пришло?
— Да вы вот с Ласунской все знаетесь и, кажется, находитесь под ее влиянием. А по ее словам, больницы, училища — это все пустяки, ненужные выдумки. Благотворение должно быть лич
Александра Павловна засмеялась.
— Дарья Михайловна умная женщина, я ее очень люблю и уважаю; но и она может ошибаться, и я не каждому ее слову верю.
— И прекрасно делаете, — возразил Михайло Михайлыч, все не слезая с дрожек, — потому что она сама словам своим плохо верит. Я очень рад, что встретил вас.
— А что?
— Хорош вопрос! Как будто не всегда приятно вас встре
Александра Павловна опять засмеялась.
— Чему же вы смеетесь?
— Как чему? Если б вы могли видеть, с какой вялой и хо
— С холодной миной... Вам все огня нужно; а огонь никуда не годится. Вспыхнет, надымит и погаснет.
— И согреет, — подхватила Александра Павловна.
— Ла. и обожжет.
— Ну что ж, что обожжет! И это не беда. Все же лучше, чем.
— А вот посмотрю, то ли вы заговорите, когда хоть раз хо
— Михайло Михайлыч, постойте! — закричала Александра Павловна. — Когда вы у нас будете?
— Завтра; поклонитесь вашему брату.
И дрожки покатились.
Александра Павловна посмотрела вслед Михайлу Михай
«Какой мешок!» — подумала она. Сгорбленный, запыленный, с фуражкой на затылке, из-под которой беспорядочно торчали косицы желтых волос, он действительно походил на большой мучной мешок.
Александра Павловна отправилась тихонько назад по дороге домой. Она шла с опущенными глазами. Близкий топот лошади заставил ее остановиться и поднять голову. Ей навстречу ехал ее брат верхом; рядом с ним шел молодой человек небольшого роста, в легоньком сюртучке нараспашку, легоньком галстучке и легонькой серой шляпе, с тросточкой в руке. Он уже давно улыбался Александре Павловне, хотя и видел, что она шла в раз
— Здравствуйте, Александра Павловна, здравствуйте!
— А! Константин Диомидыч! здравствуйте! — ответила она. — Вы от Дарьи Михайловны?
— Точно так-с, точно так-с, — подхватил с сияющим лицом молодой человек, — от Дарьи Михайловны. Дарья Михайловна послала меня к вам-с; я предпочел идти пешком. Утро такое чудесное, всего четыре версты расстояния. Я прихожу — вас до
ма нет. Мне ваш братец говорит, что вы пошли в Семеновку, и сами собираются в поле; я вот с ними и пошел-с, к вам на
Молодой человек говорил по-русски чисто и правильно, но с иностранным произношением, хотя трудно было опреде
Александра Павловна выслушала его речь до конца и обра
— Сегодня мне всё встречи: сейчас я разговаривала с Леж
— А, с ним! Он ехал куда-нибудь?
— Да; и вообрази, на беговых дрожках, в каком-то полотня
— Кто это? Господин Лежнев? — спросил Пандалевский, как бы удивляясь.
— Да, Михайло Михайлыч Лежнев, — возразил Волын
И Волынцев пустил лошадь рысью.
— С величайшим удовольствием! — воскликнул Константин Диомидыч и предложил Александре Павловне руку.
Она подала ему свою, и оба отправились по дороге в ее усадьбу.
...Вести под руку Александру Павловну доставляло, по- видимому, большое удовольствие Константину Диомидычу; он выступал маленькими шагами, улыбался, а восточные глаза его даже покрылись влагой, что, впрочем, с ним случалось нередко; Константину Диомидычу ничего не стоило умилиться и пролить слезу. И кому бы не было приятно вести под руку хорошенькую женщину, молодую и стройную? Об Александре Павловне вся . ..ая губерния единогласно говорила, что она прелесть, и .. .ая губерния не ошибалась. Один ее прямой, чуть-чуть вздернутый носик мог свести с ума любого смертного, не говоря уж о ее бархатных карих глазках, золотисто-русых волосах, ямках на круглых щечках и других красотах. Но лучше всего в ней бы
— Вас Дарья Михайловна ко мне прислала, говорите вы? — спросила она Пандалевского.
— Да-с, прислала-с, — отвечал он, выговаривая букву с как английское Л, — они непременно желают и велели вас убеди
— Кто это?
— Некто Муффель, барон, камер-юнкер из Петербурга. Да
— Политико-экономическую статью?
— С точки зрения языка-с, Александра Павловна, с точки зре
— Нисколько, и не слыхивала.
— Не слыхивали о таком муже? Удивительно! Я хотел ска
— А не педант этот барон? — спросила Александра Пав
— Никак нет-с; Дарья Михайловна рассказывают, что, напро
Александра Павловна взяла цветок и, пройдя несколько ша
— Так как же-с прикажете доложить Дарье Михайловне, — заговорил Пандалевский, слегка обиженный участью поднесен
— Да мы придем, непременно. А что Наташа?
— Наталья Алексеевна, слава Богу, здоровы-с... Но мы уже прошли поворот к именью Дарьи Михайловны. Позвольте мне раскланяться.
Александра Павловна остановилась.
— А вы разве не зайдете к нам? — спросила она нереши
— Душевно желал-с, но боюсь опоздать. Дарье Михайловне угодно послушать новый этюд Тальберта: так надо приготовить
— Да нет. почему же.
Пандалевский вздохнул и выразительно опустил глаза.
— До свидания, Александра Павловна! — проговорил он, помолчав немного, поклонился и отступил шаг назад.
Александра Павловна повернулась и пошла домой.
Константин Диомидыч также пустился восвояси. С лица его тотчас исчезла вся сладость: самоуверенное, почти суровое выра
ливую крестьянскую девушку, которая выгоняла телят из овса. Константин Диомидыч осторожно, как кот, подошел к девушке и заговорил с ней. Та сперва молчала, краснела и посмеивалась, наконец закрыла губы рукавом, отворилась и промолвила:
— Ступай, барин, право...
Константин Диомидыч погрозил ей пальцем и велел ей при
— Ну что тебе васильков? Венки, что ль, плесть? — возраз
— Послушай, моя любезная красоточка, — начал было Кон
— Да ну, ступай, — перебила его девушка, — баричи вон идут.
Константин Диомидыч оглянулся. Действительно, по дороге бежали Ваня и Петя, сыновья Дарьи Михайловны; за ними шел их учитель, Басистов, молодой человек двадцати двух лет, только что окончивший курс. Басистов был рослый малый, с простым лицом, большим носом, крупными губами и свиными глазками, некрасивый и неловкий, но добрый, честный и прямой. Он оде
Дети Дарьи Михайловны обожали Басистова и уж нисколько его не боялись; со всеми остальными в доме он был на короткой ноге, что не совсем нравилось хозяйке, как она ни толковала о том, что для нее предрассудков не существует.
— Здравствуйте, мои миленькие! — заговорил Константин Диомидыч. — Как вы рано сегодня гулять пошли! А я, — при
— Видели мы, как вы наслаждаетесь природой, — пробор
— Вы материалист: уже сейчас Бог знает о чем думаете. Я вас знаю!
Пандалевский, когда говорил с Басистовым или подобными ему людьми, легко раздражался и букву с произносил чисто, даже с маленьким свистом.
— Что же, вы у этой девки небось дорогу спрашивали? — проговорил Басистов, поводя глазами вправо и влево.
Он чувствовал, что Пандалевский глядит ему прямо в лицо, а это ему было крайне неприятно.
— Я повторяю: вы материалист и больше ничего. Вы не
— Дети! — скомандовал вдруг Басистов. — Видите вы на лугу ракиту: посмотрим, кто скорее до нее добежит. раз! два! три!
И дети бросились во все ноги к раките. Басистов устремился за ними.
«Мужик! — подумал Пандалевский. — Испортит он этих мальчишек. Совершенный мужик!»
И с самодовольствием окинув взглядом свою собственную опрятную и изящную фигурку, Константин Диомидыч ударил раза два растопыренными пальцами по рукаву сюртука, встрях
2
Дом Дарьи Михайловны Ласунской считался чуть ли не пер
Дарья Михайловна приезжала каждое лето к себе в деревню с своими детьми (у нее их было трое: дочь Наталья, семнад
Кстати, читатель, заметили ли вы, что человек, необыкновен
Когда Константин Диомидыч, вытвердив наконец тальбер- говский этюд, спустился из своей чистой и веселенькой комнаты в гостиную, он уже застал все домашнее общество собранным. Салон уже начался. На широкой кушетке, подобрав под себя но
Странный человек был этот господин Пигасов. Озлоблен
рвала мельницу, что мужик себе топором руку отрубил, — он всякий раз с сосредоточенным ожесточением спрашивал: «А как ее зовут?» — то есть как зовут женщину, от которой произошло то несчастие, потому что, по его уверениям, всякому несчастию причиной женщина, стоит только хорошенько вникнуть в дело. Он однажды бросился на колени перед почти незнакомой ему барыней, которая приставала к нему с угощением, и начал слез
ограниченный, но получивший правильное и прочное воспита
— А! СопЩнЮп! — проговорила Дарья Михайловна, как только Пандалевский вошел в гостиную. — А1ехапбппе будет?
— Александра Павловна велели вас благодарить и за осо
— И Волынцев тоже будет?
— И они-с.
— Так как же, Африкан Семеныч, — продолжала Дарья Ми
У Пигасова губы скрутились набок, и он нервически задергал локтем.
— Я говорю, — начал он неторопливым голосом — он в са
— Но это не мешает вам и о них думать, — перебила Дарья Михайловна.
— Я о них умалчиваю, — повторил Пигасов. — Все барыш
— Каким это образом?
Глаза Пигасова засверкали.
— Я ее хватил в бок осиновым колом сзади. Она как взвизг
Все в комнате засмеялись.
— Что вы за пустяки говорите, Африкан Семеныч! — вос
— Ей-богу, колом, пребольшим колом, вроде тех, которые употребляются при защите крепостей.
— Ма18 с’ез^ ипе йоггеиг се с.|ис тоиз бйез 1а, топзхеиг1, — возопила т-11е Бопсоигр грозно посматривая на расхохотавших
— Да не верьте ему, — промолвила Дарья Михайловна, — разве вы его не знаете?
Но негодующая француженка долго не могла успокоиться и все что-то бормотала себе под нос.
— Вы можете мне не верить, — продолжал хладнокровным голосом Пигасов, — но я утверждаю, что я сказал сущую правду. Кому ж это знать, коли не мне? После этого вы, пожалуй, также не поверите, что наша соседка Чепузова, Елена Антоновна, сама, заметьте, сама, мне рассказала, как она уморила своего родного племянника?
— Вот еще выдумали!
— Позвольте, позвольте! Выслушайте и судите сами. Заметь
1 Но ведь это ужасно, то, что вы говорите, сударь (фр.).
вслух — чувствует от этого упражнения испарину и жалуется по
— Ну! — заметила Дарья Михайловна, — взобрался Аф
— Мой конек. А у женщин их целых три, с которых они никогда не слезают — разве когда спят.
— Какие же это три конька?
— Попрек, намек и упрек.
— Знаете ли что, Африкан Семеныч, — начала Дарья Ми
— Обидела, вы хотите сказать? — перебил ее Пигасов.
Дарья Михайловна немного смутилась; она вспомнила о не
— Меня одна женщина точно обидела, — промолвил Пига
— Кто же это такая?
— Мать моя, — произнес Пигасов, понизив голос.
— Ваша мать? Чем же она могла вас обидеть?
— А тем, что родила.
Дарья Михайловна наморщила брови.
— Мне кажется, — заговорила она, — разговор наш прини
Константин Диомидыч сел за фортепьяно и сыграл этюд весьма удовлетворительно. Сначала Наталья Алексеевна слушала со вниманием, потом опять принялась за работу.
— Мег81, с’ез^ 81 сйагтапТ, — промолвила Дарья Михайлов1 2. Что вы задумались, Африкан Семеныч?
— Я думаю, — начал медленно Пигасов, — что есть три разряда эгоистов: эгоисты, которые сами живут и жить дают дру
1 Благодарю, это очаровательно (фр.).
2 Он так изыскан (фр.).
— Как это любезно! Одному я только удивляюсь, Африкан Семеныч, какая у вас самоуверенность в суждениях: точно вы никогда ошибиться не можете.
— Кто говорит! И я ошибаюсь; мужчина тоже может оши
— Я уже это, кажется, слышала от вас... Но позвольте спро
— Никакого, да я и не слушал музыки.
— Ну, ты, батюшка, я вижу, неисправим, хоть брось, — возразила Дарья Михайловна, слегка искажая грибоедовский стих. — Что же вы любите, коли вам и музыка не нравится? Литературу, что ли?
— Я литературу люблю, да только не нынешнюю.
— Почему?
— А вот почему. Я недавно переезжал через Оку на пароме с каким-то барином. Паром пристал к крутому месту: надо было втаскивать экипажи на руках. У барина была коляска претяжелая. Пока перевозчики надсаживались, втаскивая коляску на берег, барин так кряхтел, стоя на пароме, что даже жалко его станови
Дарья Михайловна улыбнулась.
— И это называется воспроизведением современного бы
— А вот женщины, на которых вы так нападаете, — те, по крайней мере, не употребляют громких слов.
Пигасов пожал плечом:
— Не употребляют, потому что не умеют.
Дарья Михайловна слегка покраснела.
— Вы начинаете дерзости говорить, Африкан Семеныч! — заметила она с принужденной улыбкой.
Все затихло в комнате.
— Где это Золотоноша? — спросил вдруг один из мальчи
— В Полтавской губернии, мой милейший, — подхватил Пигасов, — в самой Хохландии. (Он обрадовался случаю пере
— Это что еще? Хорош поэт! — возразила Дарья Михай
— Нимало; да оно и не нужно.
— Как не нужно?
— Да так же, не нужно. Стоит только взять лист бумаги и написать наверху: «Дума»; потом начать так: «Гой, ты доля моя, доля!», или: «Сиде казачино Наливайко на кургане!», а там: «По- пид горою, по-пид зеленою, грае, грае воропае, гоп! гоп!», или что-нибудь в этом роде. И дело в шляпе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет рукою щеку и непременно запла
— Помилуйте! — воскликнул Басистов. — Что вы это такое говорите? Это ни с чем не сообразно. Я жил в Малороссии, лю
— Может быть, а хохол все-таки заплачет. Вы говорите: язык. Да разве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести следующую, первую попавшуюся мне фразу: «Грамматика есть искусство правильно читать и пи
Басистов хотел возражать.
— Оставьте его, — промолвила Дарья Михайловна, — ведь вы знаете, от него, кроме парадоксов, ничего не услышишь.
Пигасов язвительно улыбнулся. Лакей вошел и доложил о приезде Александры Павловны и ее брата.
Дарья Михайловна встала навстречу гостям.
— Здравствуйте, А1ехапбппе! — заговорила она, подходя к ней. — Как вы умно сделали, что приехали. Здравствуйте, Сергей Павлыч!
Волынцев пожал Дарье Михайловне руку и подошел к На
— А что, этот барон, ваш новый знакомый, приедет сегод
— Да, приедет.
— Он, говорят, великий филозоф: так Гегелем и брызжет.
Дарья Михайловна ничего не отвечала, усадила Александру Павловну на кушетку и сама поместилась возле нее.
— Философия, — продолжал Пигасов, — высшая точка зрения! Вот еще смерть моя, эти высшие точки зрения. И что можно увидать сверху? Небось, коли захочешь лошадь купить, не с каланчи на нее смотреть станешь!
— Вам этот барон хотел привезти статью какую-то? — спро
— Да, статью, — отвечала с преувеличенною небрежностью Дарья Михайловна, — об отношениях торговли к промышленно1 И так хорошо говорит по-русски! С’ез^ ип уга! йятепг... П моиз епйаопе!2
— Так хорошо по-русски говорит, — проворчал Пигасов, — что заслуживает французской похвалы.
— Поворчите еще, Африкан Семеныч, поворчите. Это очень идет к вашей взъерошенной прическе. Однако что же он не едет? Знаете ли что, теззхеигз е^ тезбатез3, — прибави
Все общество поднялось и отправилось в сад.
Сад у Дарьи Михайловны доходил до самой реки. В нем бы
Волынцев вместе с Натальей и т-11е ВопсоиЛ забрались в самую глушь сада. Волынцев шел рядом с Натальей и молчал. М-11е Вопсоиг^ следовала немного поодаль.
— Что же вы делали сегодня? — спросил наконец Волын
Он чертами лица очень походил на сестру; но в выражении их было меньше игры и жизни, и глаза его, красивые и ласковые, глядели как-то грустно.
1 Барон столь же любезен, как и учен (фр.).
2 Это настоящий поток. он вас увлекает (фр.).
3 Господа (фр.).
— Да ничего, — отвечала Наталья, — слушала, как Пигасов бранится, вышивала по канве, читала.
— А что такое вы читали?
— Я читала. историю крестовых походов, — проговорила Наталья с небольшой запинкой.
Волынцев посмотрел на нее.
— А! — произнес он наконец. — Это должно быть инте
Он сорвал ветку и начал вертеть ею по воздуху. Они прошли еще шагов двадцать.
— Что это за барон, с которым ваша матушка познакоми
— Камер-юнкер, приезжий; татап его очень хвалит.
— Ваша матушка способна увлекаться.
— Это доказывает, что она еще очень молода сердцем, — заметила Наталья.
— Да. Я скоро пришлю вам вашу лошадь. Она уже почти совсем выезжена. Мне хочется, чтобы она с места поднимала в галоп, и я этого добьюсь.
— Мегс1. Однако мне совестно. Вы сами ее выезжаете. это, говорят, очень трудно.
— Чтобы доставить вам малейшее удовольствие, вы знаете, Наталья Алексеевна, я готов. я. и не такие пустяки.
Волынцев замялся.
Наталья дружелюбно взглянула на него и еще раз сказала: тегсй
— Вы знаете, — продолжал Сергей Павлыч после долгого молчанья, — что нет такой вещи. Но к чему я это говорю! Ведь вы все знаете.
В это мгновение в доме прозвенел колокол.
— Ай! 1а с1осйе би бопег! — воскликнула т-11е Вопсоигй — Кепйопз1
«Оис! боттаде, — подумала про себя старая француженка, взбираясь на ступеньки балкона вслед за Волынцевым и На2...» — что по-русски можно так перевести: ты, мой милый, мил, но плох немножко.
1 А! Звонят к обеду!.. вернемся (фр.).
2 Какая жалость, что этот очаровательный молодой человек так нена
Барон к обеду не приехал. Его прождали с полчаса. Разговор за столом не клеился. Сергей Павлыч только посматривал на На
Басистов катал шарики из хлеба и ни о чем не думал; даже Пигасов молчал и, когда Дарья Михайловна заметила ему, что он очень нелюбезен сегодня, угрюмо ответил: «Когда же я бываю любезным? Это не мое дело... — И, усмехнувшись горько, при
— Браво! — воскликнула Дарья Михайловна. — Пигасов ревнует, заранее ревнует!
Но Пигасов ничего не ответил ей и только посмотрел ис
Пробило семь часов, и все опять собрались в гостиную.
— Видно, не будет, — сказала Дарья Михайловна.
Но вот раздался стук экипажа, небольшой тарантас въехал на двор, и через несколько мгновений лакей вошел в гостиную и подал Дарье Михайловне письмо на серебряном блюдечке. Она пробежала его до конца и, обратясь к лакею, спросила:
— А где же господин, который привез это письмо?
— В экипаже сидит-с. Прикажете принять-с?
— Проси.
Лакей вышел.
— Вообразите, какая досада, — продолжала Дарья Михай
— Дмитрий Николаевич Рудин, — доложил лакей.
3
Вошел человек лет тридцати пяти, высокого роста, несколь
вырос. Он проворно подошел к Дарье Михайловне и, покло
Тонкий звук голоса Рудина не соответствовал его росту и его широкой груди.
— Садитесь... очень рада, — промолвила Дарья Михайлов
— Мое имение в Т... ой губернии, — отвечал Рудин, держа шляпу на коленях, — а здесь я недавно. Я приехал по делу и по
— У кого?
— У доктора. Он мой старинный товарищ по университету.
— А! У доктора. Его хвалят. Он, говорят, свое дело раз
— Я нынешней зимой в Москве с ним встретился и теперь провел у него около недели.
— Он очень умный человек, барон.
— Да-с.
Дарья Михайловна понюхала узелок носового платка, напи
— Вы служите? — спросила она.
— Кто? Я-с?
— Да.
— Нет. Я в отставке.
Наступило небольшое молчание. Общий разговор возобно
— Позвольте полюбопытствовать, — начал Пигасов, обра
— Известно.
— Статья эта трактует об отношениях торговли. или нет, бишь, промышленности к торговле в нашем отечестве. Так, кажется, вы изволили выразиться, Дарья Михайловна?
— Да, она об этом. — проговорила Дарья Михайловна и приложила руку ко лбу.
— Я, конечно, в этих делах судья плохой, — продолжал Пи
— Почему же оно вам так кажется?
Пигасов усмехнулся и посмотрел вскользь на Дарью Михай
— А вам оно ясно? — проговорил он, снова обратив свое лисье личико к Рудину.
— Мне? Ясно.
— Гм... Конечно, это вам лучше знать.
— У вас голова болит? — спросила Александра Павловна Дарью Михайловну.
— Нет. Это у меня так. С’ез^ пегмеих1.
— Позвольте полюбопытствовать, — заговорил опять носо
— Точно так.
— Господин барон Муффель специально занимается поли
Рудин пристально посмотрел на Пигасова.
— Барон в этом деле дилетант, — отвечал он, слегка крас
— Не могу спорить с вами, не зная статьи. Но, смею спро
— В нем есть и факты и рассуждения, основанные на фактах.
— Так-с, так-с. Доложу вам, по моему мнению. а я могу-та- ки при случае свое слово молвить; я три года в Дерите выжил. все эти так называемые общие рассуждения, гипотезы там, систе
— В самом деле! — возразил Рудин. — Ну, а смысл фактов передавать следует?
— Общие рассуждения! — продолжал Пигасов. — Смерть моя эти общие рассуждения, обозрения, заключения! Все это ос
И Пигасов потряс кулаком в воздухе. Пандалевский рас
1 Это нервное (фр.).
— Прекрасно! — промолвил Рудин, — стало быть, по- вашему, убеждений нет?
— Нет — и не существует.
— Это ваше убеждение?
— Да.
— Как же вы говорите, что их нет? Вот вам уже одно на первый случай.
Все в комнате улыбнулись и переглянулись.
— Позвольте, позвольте, однако, — начал было Пигасов...
Но Дарья Михайловна захлопала в ладоши, воскликнула:
«Браво, браво, разбит Пигасов, разбит!» — и тихонько вы
— Погодите радоваться, сударыня: успеете! — заговорил с досадой Пигасов. — Недостаточно сказать с видом превос
— Позвольте, — хладнокровно заметил Рудин, — дело очень просто. Вы не верите в пользу общих рассуждений, вы не верите в убеждения.
— Не верю, не верю, ни во что не верю.
— Очень хорошо. Вы скептик.
— Не вижу необходимости употреблять такое ученое слово. Впрочем.
— Не перебивайте же! — вмешалась Дарья Михайловна.
«Кусь, кусь, кусь!» — сказал про себя в это мгновенье Панда- левский и весь осклабился.
— Это слово выражает мою мысль, — продолжал Рудин. — Вы его понимаете: отчего же не употреблять его? Вы ни во что не верите. Почему же верите вы в факты?
— Как почему? Вот прекрасно! Факты дело известное, вся
— Да разве чувство не может обмануть вас! Чувство вам го
Улыбка опять промчалась по всем лицам, и глаза всех устремились на Рудина. «А он человек неглупый», — подумал каждый.
— Вы всё изволите шутить, — заговорил Пигасов. — Ко
— В том, что я сказал до сих пор, — возразил Рудин, —
к сожалению, слишком мало оригинального. Это все очень дав
— А в чем же? — спросил не без наглости Пигасов.
В споре он сперва подтрунивал над противником, потом ста
— Вот в чем, — продолжал Рудин, — я, признаюсь, не могу не чувствовать искреннего сожаления, когда умные люди при мне нападают.
— На системы? — перебил Пигасов.
— Да, пожалуй, хоть на системы. Что вас пугает так это сло
— Да их узнать, открыть их нельзя. помилуйте!
— Позвольте. Конечно, не всякому они доступны, и челове
— Вот вы куда-с! — перебил растянутым голосом Пига
— Прекрасно! Это в вашей воле. Но заметьте, что самое ва
— Образованность! — говорите вы, — подхватил Пига
— Однако как вы дурно спорите, Африкан Семеныч! — за
— Образованность я защищать не стану, — продолжал, по
1 Это светский человек (фр.).
слишком далеко. Позвольте вам только напомнить старинную поговорку: «Юпитер, ты сердишься: стало быть, ты виноват». Я хотел сказать, что все эти нападения на системы, на общие рассуждения и так далее потому особенно огорчительны, что вместе с системами люди отрицают вообще знание, науку и веру в нее, стало быть, и веру в самих себя, в свои силы. А людям нужна эта вера: им нельзя жить одними впечатлениями, им греш
— Это все слова! — пробормотал Пигасов.
— Может быть. Но позвольте вам заметить, что, говоря: «Это все слова!» — мы часто сами желаем отделаться от необхо
— Чего-с? — спросил Пигасов и прищурил глаза.
— Вы поняли, что я хотел сказать вам, — возразил с неволь
— Честь и место! — отрывисто проговорил Пигасов, по
Рудин посмотрел на него, усмехнулся слегка и умолк.
— Ага! Обратился в бегство! — заговорила Дарья Михайлов
— Николаич.
— Не беспокойтесь, любезный Дмитрий Николаич! Он ни
Рудин пододвинул свое кресло.
— Как это мы до сих пор не познакомились? — продолжала Дарья Михайловна. — Это меня удивляет. Читали ли вы эту книгу? С’ез^ бе Тос4иеД11е, лоиз замех?1
И Дарья Михайловна протянула Рудину французскую бро
Рудин взял тоненькую книжонку в руки, перевернул в ней несколько страниц и, положив ее обратно на стол, отвечал, что,
1 Это Токвиля, вы знаете? (фр.).
собственно, этого сочинения г. Токвиля он не читал, но часто размышлял о затронутом им вопросе. Разговор завязался. Рудин сперва как будто колебался, не решался высказаться, не находил слов, но наконец разгорелся и заговорил. Через четверть часа один его голос раздавался в комнате. Все столпились в кружок около него.
Один Пигасов оставался в отдалении, в углу, подле ками
— Какие у него славные глаза! — шепнул ей Волынцев.
— Да, хороши.
— Жаль только, что руки велики и красны.
Наталья ничего не отвечала.
Подали чай. Разговор стал более общим, но уже по одной внезапности, с которой все замолкали, лишь только Рудин рас
— Вы про него еще одной вещи не знаете, — сказала она ему, указывая на Пигасова, — он ужасный ненавистник женщин,
беспрестанно нападает на них; пожалуйста, обратите его на путь истины.
Рудин посмотрел на Пигасова... поневоле свысока: он был выше его двумя головами. Пигасова чуть не покоробило со зло
— Дарья Михайловна ошибается, — начал он неверным го
— Что же вам могло дать такое дурное мнение о нем? — спросил Рудин.
Пигасов глянул ему прямо в глаза.
— Вероятно, изучение собственного сердца, в котором я с каждым днем открываю все более и более дряни. Я сужу о дру
— Я вас понимаю и сочувствую вам, — возразил Рудин. — Какая благородная душа не испытала жажды самоуничиже
— Покорно благодарю за выдачу моей душе аттестата в бла
— Но это значит — извините за выражение — предпочи
— Да еще бы! — воскликнул Пигасов. — Самолюбие — это и я понимаю, и вы, надеюсь, понимаете, и всякий понимает; а истина — что такое истина? Где она, эта истина?
— Вы повторяетесь, предупреждаю вас, — заметила Дарья Михайловна.
Пигасов поднял плечи.
— Так что ж за беда? Я спрашиваю: где истина? Даже фило
— А вы знаете, что говорит о ней Гегель? — спросил, не возвышая голоса, Рудин.
— Я повторяю, — продолжал разгорячившийся Пигасов, — что я не могу понять, что такое истина. По-моему, ее вовсе и нет на свете, то есть слово-то есть, да самой вещи нету.
— Фи! Фи! — воскликнула Дарья Михайловна. — Как вам
не стыдно это говорить, старый вы грешник! Истины нет? Для чего же жить после этого на свете?
— Да уж я думал, Дарья Михайловна, — возразил с досадой Пигасов, — что вам, во всяком случае, легче было бы жить без истины, чем без вашего повара Степана, который такой мастер варить бульоны! И на что вам истина, скажите на милость? Ведь чепчика из нее сшить нельзя!
— Шутка не возражение, — заметила Дарья Михайловна, — особенно когда сбивается на клевету...
— Не знаю, как истина, а правда, видно, глаза колет, — про
А Рудин заговорил о самолюбии, и очень дельно заговорил. Он доказывал, что человек без самолюбия ничтожен, что са
— Себялюбие, — так заключил он, — самоубийство. Себя
— Не можете ли вы одолжить мне карандашика? — обра
Басистов не тотчас понял, что у него спрашивал Пигасов.
— Зачем вам карандаш? — проговорил он наконец.
— Хочу записать вот эту последнюю фразу господина Ру
— Есть вещи, над которыми смеяться и трунить грешно, Африкан Семеныч! — с жаром проговорил Басистов и отвер
Между тем Рудин подошел к Наталье. Она встала: лицо ее выразило замешательство.
Волынцев, сидевший подле нее, тоже встал.
— Я вижу фортепьяно, — начал Рудин мягко и ласково, как путешествующий принц, — не вы ли играете на нем?
— Да, я играю, — проговорила Наталья, — но не очень хорошо. Вот Константин Диомидыч гораздо лучше меня играет.
Пандалевский выставил свое лицо и оскалил зубы.
— Напрасно вы это говорите, Наталья Алексеевна: вы игра
— Знаете ли вы «Ег1кцп1§»1 Шуберта? — спросил Рудин.
— Знает, знает! — подхватила Дарья Михайловна. — Са
Рудин только наклонил слегка голову и провел рукой по во
Наталья стала возле фортепьяно, прямо напротив Рудина. С первым звуком лицо его приняло прекрасное выражение. Его темно-синие глаза медленно блуждали, изредка останавливаясь на Наталье. Пандалевский кончил.
Рудин ничего не сказал и подошел к раскрытому окну. Ду
— Эта музыка и эта ночь, — заговорил он, — напомнили мне мое студенческое время в Германии: наши сходки, наши серенады.
— А вы были в Германии? — спросила Дарья Михайловна.
— Я провел год в Гейдельберге и около года в Берлине.
— И одевались студентом? Говорят, они там как-то особен
— В Гейдельберге я носил большие сапоги со шпорами и венгерку со шнурками и волосы отрастил до самых плеч. В Берлине студенты одеваются, как все люди.
— Расскажите нам что-нибудь из вашей студенческой жиз
Рудин начал рассказывать. Рассказывал он не совсем удачно. В описаниях его недоставало красок. Он не умел смешить. Впро
Обилие мыслей мешало Рудину выражаться определительно и точно. Образы сменялись образами; сравнения, то неожиданно
1 «Лесной царь» (нем.).
смелые, то поразительно верные, возникали за сравнениями. Не самодовольной изысканностью опытного говоруна — вдохно
Все мысли Рудина казались обращенными в будущее; это придавало им что-то стремительное и молодое. Стоя у окна, не глядя ни на кого в особенности, он говорил, — и, вдохновенный общим сочувствием и вниманием, близостию молодых женщин, красотою ночи, увлеченный потоком собственных ощущений, он возвысился до красноречия, до поэзии. Самый звук его го
— Помню я одну скандинавскую легенду, — так кончил он, — царь сидит с своими воинами в темном и длинном сарае, вокруг огня. Дело происходит ночью, зимой. Вдруг небольшая птичка влетает в раскрытые двери и вылетает в другие. Царь за
Рудин остановился и потупил глаза с улыбкой невольного смущения.
— Уоиз е^ез ип рое^е1, — вполголоса проговорила Дарья Михайловна.
И все с ней внутренне согласились — все, исключая Пига- сова. Не дождавшись конца длинной речи Рудина, он тихонько
1 Вы — поэт (фр.).
взял шляпу и, уходя, озлобленно прошептал стоявшему близ двери Пандалевскому:
— Нет! Поеду к дуракам!
Впрочем, никто его не удерживал и не заметил его отсутствия. Люди внесли ужин, и полчаса спустя все разъехались и разо
Пандалевский, ложась спать и снимая свои вышитые шелком помочи, проговорил вслух: «Очень ловкий человек!» — и вдруг, сурово взглянув на своего казачка-камердинера, приказал ему вы
4
На другое утро Рудин только что успел одеться, как явился к нему человек от Дарьи Михайловны с приглашением пожало
лась просто, но изящно, а 1а шабате Кесатхег1!.. Впрочем, Дарья Михайловна скоро перестала его расспрашивать: она начала ему рассказывать о себе, о своей молодости, о людях, с которыми она зналась. Рудин с участием внимал ее разглагольствованиям, хотя — странное дело! — о каком бы лице ни заговорила Дарья Михайловна, на первом плане оставалась все-таки она, она од
А Рудин слушал, покуривал папироску и молчал, лишь из
Дарья Михайловна изъяснялась по-русски. Она щеголяла знанием родного языка, хотя галлицизмы, французские словеч
Дарья Михайловна утомилась наконец и, прислонясь головой к задней подушке кресел, устремила глаза на Рудина и умолкла.
— Я теперь понимаю, — начал медленным голосом Ру
1 В стиле мадам Рекамье (фр.).
столичной жизни, освежает и укрепляет вас. Я уверен, что вы должны глубоко сочувствовать красотам природы.
Дарья Михайловна искоса посмотрела на Рудина:
— Природа... да... да, конечно... я ужасно ее люблю; но знаете ли, Дмитрий Николаич, и в деревне нельзя без людей. А здесь почти никого нет. Пигасов самый умный человек здесь.
— Вчерашний сердитый старик? — спросил Рудин.
— Да, этот. В деревне, впрочем, и он годится — хоть рас
— Он человек неглупый, — возразил Рудин, — но он на ложной дороге. Я не знаю, согласитесь ли вы со мною, Дарья Ми
— УоПа топ81еиг Рхдаззобб епЩгге1, — проговорила Дарья Михайловна. — Какой вы мастер определять человека! Впрочем, Пигасов, вероятно, и не понял бы вас. А любит он только соб
— И бранит ее для того, чтобы иметь право бранить дру
Дарья Михайловна засмеялась.
— С больной. как это говорится. с больного на здорово
— О бароне? Он хороший человек, с добрым сердцем и знающий. но в нем нет характера. и он весь свой век оста
— Я сама того же мнения, — возразила Дарья Михай2.
1 Вот господин Пигасов и уничтожен (фр.).
2 Между нами. она не очень глубока (фр.).
— Кто еще у вас тут есть? — спросил, помолчав, Рудин.
Дарья Михайловна отряхнула пятым пальцем пепел с пахи
— Да больше почти никого нет. Липина, Александра Пав1. Князя Гарина вы знаете. Вот и все. Есть еще два-три соседа, но те уже совсем ничего. Либо ломаются — претензии страшные, — либо дичатся, или уж некстати развязны. Барынь я, вы знаете, не вижу. Есть еще один сосед, очень, говорят, образованный, даже ученый человек, но чудак ужасный, фантазер. Л1ехапбппе его знает и, кажется, к нему неравнодушна... Вот вам бы занять
— Она очень симпатична, — заметил Рудин.
— Совершенное дитя, Дмитрий Николаич, ребенок настоя2. Если бы я была мужчина, я только в таких бы женщин влюблялась.
— Неужели?
— Непременно. Такие женщины, по крайней мере, свежи, а уж под свежесть подделаться нельзя.
— А подо все другое можно? — спросил Рудин и засмеялся, что с ним случалось очень редко. Когда он смеялся, лицо его принимало странное, почти старческое выражение, глаза ежи
— А кто же такой этот, как вы говорите, чудак, к которому госпожа Липина неравнодушна? — спросил он.
— Некто Лежнев, Михайло Михайлыч, здешний помещик.
Рудин изумился и поднял голову.
— Лежнев, Михайло Михайлыч? — спросил он. — Разве он сосед ваш?
— Да. А вы его знаете?
Рудин помолчал.
— Я его знавал прежде. тому давно. Ведь он, кажется, богатый человек? — прибавил он, пощипывая рукою бахрому кресла.
— Да, богатый, хотя одевается ужасно и ездит на беговых дрожках, как приказчик. Я желала залучить его к себе: он, гово
1 Вполне порядочный человек (фр.).
2 Но это не имеет значения (фр.).
рят, умен; у меня же с ним дело есть... Ведь, вы знаете, я сама распоряжаюсь моим имением?
Рудин наклонил голову.
— Да, сама, — продолжала Дарья Михайловна, — я никаких иностранных глупостей не ввожу, придерживаюсь своего, рус
— Я всегда был убежден, — заметил вежливо Рудин, — в крайней несправедливости тех людей, которые отказывают женщинам в практическом смысле.
Дарья Михайловна приятно улыбнулась.
— Вы очень снисходительны, — промолвила она, — но что бишь я хотела сказать? О чем мы говорили? Да! О Лежневе. У меня с ним дело по размежеванию. Я его несколько раз при
Полог перед дверью тихо распахнулся, и вошел дворецкий, человек высокого роста, седой и плешивый, в черном фраке, белом галстухе и белом жилете.
— Что ты? — спросила Дарья Михайловна и, слегка обра1
— Михайло Михайлыч Лежнев приехали, — доложил дво
— Ах, Боже мой! — воскликнула Дарья Михайловна. — Вот легок на помине. Проси!
Дворецкий вышел.
— Такой чудак, приехал наконец, и то некстати: наш раз
Рудин поднялся с места, но Дарья Михайловна его остано
— Куда же вы? Мы можем толковать и при вас. А я желаю, чтобы вы и его определили, как Пигасова. Когда вы говорите, лоиз уталс/ сотте алес ип Ьигш2. Останьтесь.
Рудин хотел было что-то сказать, но подумал и остался.
Михайло Михайлыч, уже знакомый читателю, вошел в каби
1 Не правда ли, как он похож на Каннинга? (фр.).
2 Вы точно резцом высекаете (фр.).
держал ту же старую фуражку. Он спокойно поклонился Дарье Михайловне и подошел к чайному столу.
— Наконец-то вы пожаловали к нам, мосье Лежнев! — про
Лежнев взглянул на Рудина и как-то странно улыбнулся.
— Я знаю господина Рудина, — промолвил он с неболь
— Мы вместе были в университете, — заметил вполголоса Рудин и опустил глаза.
— Мы и после встречались, — холодно проговорил Лежнев.
Дарья Михайловна посмотрела с некоторым изумлением на обоих и попросила Лежнева сесть. Он сел.
— Вы желали меня видеть, — начал он, — насчет размеже
— Да, насчет размежевания, но я и так-таки желала вас ви
— Очень вам благодарен, — возразил Лежнев, — что же касается до размежевания, то мы с вашим управляющим совер
— Я это знала.
— Только он мне сказал, что без личного свидания с вами бумаги подписать нельзя.
— Да; это у меня так заведено. Кстати, позвольте спросить, ведь у вас, кажется, все мужики на оброке?
— Точно так.
— И вы сами хлопочете о размежевании? Это похвально.
Лежнев промолчал.
— Вот я и явился для личного свидания, — проговорил он.
Дарья Михайловна усмехнулась:
— Вижу, что явились. Вы говорите это таким тоном... Вам, должно быть, очень не хотелось ко мне ехать.
— Я никуда не езжу, — возразил флегматически Лежнев.
— Никуда? А к Александре Павловне вы ездите?
— Я с ее братом давно знаком.
— С ее братом! Впрочем, я никого не принуждаю. Но, из
— Я вас не знаю, Дарья Михайловна, и потому вы мне не нравиться не можете. Дом у вас прекрасный; но признаюсь вам
откровенно, я не люблю стеснять себя. У меня и фрака поря
— По рождению, по воспитанию вы принадлежите к нему, Михайло Михайлыч! Уоиз е1ез без пойез1.
— Рождение и воспитание в сторону, Дарья Михайловна! Дело не в том.
— Человек должен жить с людьми, Михайло Михайлыч! Что за охота сидеть, как Диоген в бочке?
— Во-первых, ему там было очень хорошо; а во-вторых, по
Дарья Михайловна закусила губы.
— Это другое дело! Мне остается только сожалеть о том, что я не удостоилась попасть в число людей, с которыми вы знаетесь.
— Мосье Лежнев, — вмешался Рудин, — кажется, преувели
Лежнев ничего не ответил и только взглянул на Рудина. На
— Итак-с, — начал Лежнев, поднимаясь, — я могу считать наше дело поконченным и сказать вашему управляющему, чтобы он прислал ко мне бумаги.
— Можете. хотя, признаться, вы так нелюбезны. мне бы следовало отказать вам.
— Да это размежевание гораздо выгоднее для вас, чем для меня.
Дарья Михайловна пожала плечами.
— Вы не хотите даже позавтракать у меня? — спросила она.
— Покорно вас благодарю: я никогда не завтракаю, да и то
Дарья Михайловна встала.
— Я вас не удерживаю, — промолвила она, подходя к ок
Лежнев начал раскланиваться.
— Прощайте, мосье Лежнев! Извините, что обеспокоила вас.
— Ничего, помилуйте, — возразил Лежнев и вышел.
— Каков? — спросила Дарья Михайловна у Рудина. — Я слыхала про него, что он чудак; но ведь уж это из рук вон!
— Он страдает той же болезнью, как и Пигасов, — про
1 Вы нашего круга (фр.).
дывался Мефистофелем, этот — циником. Во всем этом много эгоизма, много самолюбия и мало истины, мало любви. Ведь это тоже своего рода расчет: надел на себя человек маску рав
— Ег бе беих!1 — промолвила Дарья Михайловна. — Вы ужасный человек на определения. От вас не скроешься.
— Вы думаете? — промолвил Рудин. — Впрочем, — про
— Вы рассорились?
— Нет. Но мы расстались, и расстались, кажется, навсегда.
— То-то я заметила, что вы во все время его посещения бы2, — должно быть, уже ждет меня. Рекомендую его вам: он прекрасный, преуслужливый молодой человек и в совершенном восторге от вас. До свидания, скег3 Дмитрий Николаевич! Как я благодарна барону за то, что он познакомил меня с вами!
И Дарья Михайловна протянула Рудину руку. Он сперва по
5
Дочь Дарьи Михайловны, Наталья Алексеевна, с первого взгляда могла не понравиться. Она еще не успела развиться, бы
1 Вот и о втором! (фр.).
2 Константин — это и есть мой секретарь (фр.).
3 Дорогой (фр.).
пристально, — точно она себе во всем хотела дать отчет. Она часто оставалась неподвижной, опускала руки и задумывалась; на лице ее выражалась тогда внутренняя работа мыслей... Едва заметная улыбка появится вдруг на губах и скроется; большие темные глаза тихо подымутся. к^и’амех-моиз?»1 — спросит ее т-11е ВопсоиЛ и начнет бранить ее, говоря, что молодой деви2, но не была слиш
Наталья любила Дарью Михайловну и не вполне ей дове
— Тебе нечего от меня скрывать, — сказала ей однажды Дарья Михайловна, — а то бы ты скрытничала: ты таки себе на уме .
Наталья поглядела матери в лицо и подумала: «Для чего же не быть себе на уме?»
Когда Рудин встретил ее на террасе, она вместе с т-11е Вопсоиг^ шла в комнату, чтобы надеть шляпку и отправиться в сад. Утренние ее занятия уже кончились. Наталью переста3 и Комп. Эти романы Дарья Михайловна читала сама. М-11е ВопсоиЛ особенно строго и кисло посматри
1 Что с вами? (фр.).
2 Моя дочь честный малый (фр.).
3 Дюма-сына (Витаз-йй) (фр.).
по понятиям старой француженки, вся история была наполнена непозволительными вещами, хотя она сама из великих мужей древности знала почему-то только одного Камбиза, а из новей
Наталья слегка покраснела при встрече с Рудиным.
— Вы идете гулять? — спросил он ее.
— Да. Мы идем в сад.
— Можно идти с вами?
Наталья взглянула на т-11е ВоисоиЛ.
— Ма18 ссгоипстспг, тоизхенг, алес рЫзц1, — поспешно проговорила старая дева.
Рудин взял шляпу и пошел вместе с ними.
Наталье было сперва неловко идти рядом с Рудиным по одной дорожке; потом ей немного легче стало. Он начал рас
— Вы не скучаете в деревне? — спросил Рудин, окидывая ее боковым взором.
— Как можно скучать в деревне? Я очень рада, что мы здесь. Я здесь очень счастлива.
— Вы счастливы. Это великое слово. Впрочем, это понят
Рудин произнес это последнее слово как-то странно: не то он завидовал Наталье, не то он сожалел о ней.
— Да! Молодость! — прибавил он. — Вся цель науки — дойти сознательно до того, что в молодости дается даром.
Наталья внимательно посмотрела на Рудина: она не поня
— Я сегодня целое утро разговаривал с вашей матушкой, — продолжал он, — она необыкновенная женщина. Я понимаю, почему все наши поэты дорожили ее дружбой. А вы любите стихи? — прибавил он, помолчав немного.
«Он меня экзаменует», — подумала Наталья и промолвила: — Да, очень люблю.
1 Ну, конечно, сударь, с удовольствием (фр.).
— Поэзия — язык богов. Я сам люблю стихи. Но не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас... Взгляните на эти деревья, на это небо — отовсюду веет красотою и жизнью; а где красота и жизнь, там и поэзия.
— Сядемте здесь, на скамью, — продолжал он. — Вот так. Мне почему-то кажется, что, когда вы попривыкнете ко мне (и он с улыбкой посмотрел ей в лицо), мы будем приятели с ва
«Он обращается со мной, как с девочкой», — подумала опять Наталья и, не зная, что сказать, спросила его, долго ли он на
— Все лето, осень, а может быть, и зиму. Я, вы знаете, чело
Наталья изумилась.
— Неужели вы находите, что вам пора отдыхать? — спро
Рудин повернулся лицом к Наталье:
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, — возразила она с некоторым смущени
— Благодарю за лестное мнение, — перебил ее Рудин. — Быть полезным. легко сказать! (Он провел рукою по лицу.) Быть полезным! — повторил он. — Если б даже было во мне твердое убеждение: как я могу быть полезным — если б я да
И Рудин так безнадежно махнул рукою и так печально поник головою, что Наталья невольно спросила себя: полно, его ли восторженные, дышащие надеждой речи она слышала накануне?
— Впрочем, нет, — прибавил он, внезапно встряхнув своей львиной гривой, — это вздор, и вы правы. Благодарю вас, На
И слова его полились рекою. Он говорил прекрасно, горячо, убедительно — о позоре малодушия и лени, о необходимости
делать дело. Он осыпал самого себя упреками, доказывал, что рассуждать наперед о том, что хочешь сделать, так же вредно, как накалывать булавкой наливающийся плод, что это только напрасная трата сил и соков. Он уверял, что нет благородной мысли, которая бы не нашла себе сочувствия, что непонятыми остаются только те люди, которые либо еще сами не знают, чего хотят, либо не стоят того, чтобы их понимали. Он говорил долго и окончил тем, что еще раз поблагодарил Наталью Алек
Эта вольность поразила т-11е ВопсоиЛ, которая, несмотря на сорокалетнее пребывание в России, с трудом понимала по- русски и только удивлялась красивой быстроте и плавности речи в устах Рудина. Впрочем, он в ее глазах был чем-то вроде вир
Она встала и, порывисто поправив на себе платье, объявила Наталье, что пора идти домой, тем более что топзхенг УоНпзобб (так она называла Волынцева) хотел быть к завтраку.
— Да вот и он! — прибавила она, взглянув в одну из аллей, ведущих к дому.
Действительно, Волынцев показался невдалеке.
Он подошел нерешительным шагом, издали раскланялся со всеми и, с болезненным выражением на лице обратясь к Ната
— А! Вы гуляете?
— Да, — отвечала Наталья, — мы уже шли домой.
— А! — произнес Волынцев. — Что ж, пойдемте.
И все пошли к дому.
— Как здоровье вашей сестры? — спросил каким-то особен
— Покорно благодарю. Она здорова. Она сегодня, может быть, будет... Вы, кажется, о чем-то рассуждали, когда я по
— Да, у нас был разговор с Натальей Алексеевной. Она мне сказала одно слово, которое сильно на меня подействовало.
Волынцев не спросил, какое это было слово, и все в глубо
Перед обедом опять составился салон. Пигасов, однако, не приехал. Рудин не был в ударе; он все заставлял Пандалевского играть из Бетховена. Волынцев молчал и поглядывал на пол. Наталья не отходила от матери и то задумывалась, то принима
Ему было тяжело. Он давно любил Наталью и все соби
Запала ли ему в душу мысль, что он, быть может, вовсе не знает нрава Натальи, что она ему еще более чужда, чем он ду
Когда он вошел к сестре, у ней сидел Лежнев.
— Что это ты так рано вернулся? — спросила Александра Павловна.
— Так! Соскучилось.
— Рудин там?
— Там.
Волынцев бросил фуражку и сел.
Александра Павловна с живостью обратилась к нему:
— Пожалуйста, Сережа, помоги мне убедить этого упрямого человека (она указала на Лежнева) в том, что Рудин необыкно
Волынцев промычал что-то.
— Да я нисколько с вами не спорю, — начал Лежнев, — я не сомневаюсь в уме и красноречии господина Рудина; я говорю только, что он мне не нравится.
— А ты разве его видел? — спросил Волынцев.
— Видел сегодня поутру, у Дарьи Михайловны. Ведь он у ней теперь великим визирем. Придет время, она и с ним расстанет
показывает: глядите, мол, батюшка, какие у нас водятся чудаки. Я не заводская лошадь — к выводке не привык. Я взял да уехал.
— Да зачем ты был у ней?
— По размежеванию; да это вздор: ей просто хотелось по
— Вас оскорбляет его превосходство — вот что! — загово
— «О честности высокой говорит.» — подхватил Лежнев.
— Вы меня рассердите, и я заплачу. Я от души сожалею, что не поехала к Дарье Михайловне и осталась с вами. Вы этого не стоите. Полноте дразнить меня, — прибавила она жалобным голосом. — Вы лучше расскажите мне об его молодости.
— О молодости Рудина?
— Ну да. Ведь вы мне сказали, что хорошо его знаете и дав
Лежнев встал и прошелся по комнате.
— Да, — начал он, — я его хорошо знаю. Вы хотите, чтобы я рассказал вам его молодость? Извольте. Родился он в Т...ве от бедных помещиков. Отец его скоро умер. Он остался один у матери. Она была женщина добрейшая и души в нем не чая
Лежнев продолжал расхаживать по комнате; Александра Пав
— Из-за границы, — продолжал он, — Рудин писал к своей матери чрезвычайно редко и посетил ее всего один раз, дней на десять. Старушка и скончалась без него, на чужих руках, но до самой смерти не спускала глаз с его портрета. Я к ней езжал, когда проживал в Т. ве. Добрая была женщина и прегостепри- имная, вишневым вареньем, бывало, все меня потчевала. Она любила своего Митю без памяти. Господа печоринской школы скажут вам, что мы всегда любим тех, которые сами мало спо
собны любить; а мне так кажется, что все матери любят своих детей, особенно отсутствующих. Потом я встретился с Рудиным за границей. Там к нему одна барыня привязалась, из наших рус
Лежнев умолк, провел рукою по лбу и, словно усталый, опу
— А знаете что, Михайло Михайлыч, — начала Александра Павловна, — вы, я вижу, злой человек; право, вы не лучше Пи- гасова. Я уверена, что все, что вы сказали, правда, что вы ниче
Лежнев встал и опять прошелся по комнате.
— Я вовсе не желал заставить вас ужаснуться, Алексан
— А! вот видите. Так обещайте же мне, что вы возобно
— Извольте. Но что же ты молчишь, Сергей Павлыч?
Волынцев вздрогнул и поднял голову, как будто его разбу
— Что мне говорить? Я его не знаю. Притом у меня сегодня голова болит.
— Ты точно что-то бледен сегодня, — заметила Александра Павловна, — здоров ли ты?
— У меня голова болит, — повторил Волынцев и вы
Александра Павловна и Лежнев посмотрели ему вслед и об
6
Прошло два месяца. В течение всего этого времени Рудин почти не выезжал от Дарьи Михайловны. Она не могла обой
— Не люблю я этого умника, — говаривал он, — выражает
Пандалевский побаивался Рудина и осторожно за ним ухажи
Басистов продолжал благоговеть перед Рудиным и ловить на лету каждое его слово. Рудин мало обращал на него внимания. Как-то раз он провел с ним целое утро, толковал с ним о самых важных мировых вопросах и задачах и возбудил в нем живей
а впрочем, не высказывал своего окончательного мнения о нем, что очень смущало Александру Павловну. Она преклонялась перед Рудиным; но и Лежневу она верила. Все в доме Дарьи Михайловны покорялись прихоти Рудина: малейшие желания его исполнялись. Порядок дневных занятий от него зависел. Ни одна рагбе бе рХагзгг1 не составлялась без него. Впрочем, он небольшой был охотник до всяких внезапных поездок и затей и участвовал в них, как взрослые в детских играх, с ласковым и слегка скучающим благоговением. Зато он входил во все: толковал с Дарьей Михайловной о распоряжениях по имению, о воспитании детей, о хозяйстве, вообще о делах; выслушивал ее предположения, не тяготился даже мелочами, предлагал преоб
После самой Дарьи Михайловны Рудин ни с кем так часто и так долго не беседовал, как с Натальей. Он тайком давал ей книги, поверял ее в свои планы, читал ей первые страницы пред
Дарья Михайловна ошибалась. Не как девочка болтала На
1 Увеселительная прогулка (фр.).
майскую поэзию, в германский романтический и философский мир и увлекал ее за собой в те заповедные страны. Неведомые, прекрасные, раскрывались они перед ее внимательным взором; со страниц книги, которую Рудин держал в руках, дивные образы, новые, светлые мысли так и лились звенящими струями ей в душу, и в сердце ее, потрясенном благородной радостью великих ощу
— Скажите, Дмитрий Николаич, — начала она однажды, си
— Не знаю, — возразил Рудин, опуская на колени книгу, которую перелистывал, — если соберусь со средствами, поеду.
Он говорил вяло: он чувствовал усталость и бездействовал с самого утра.
— Мне кажется, как не найти вам средства?
Рудин покачал головой:
— Вам так кажется!
И он значительно глянул в сторону.
Наталья хотела было что-то сказать и удержалась.
— Посмотрите, — начал Рудин и указал ей рукой в окно, — видите вы эту яблоню: она сломилась от тяжести и множества своих собственных плодов. Верная эмблема гения.
— Она сломилась оттого, что у ней не было подпоры, — возразила Наталья.
— Я вас понимаю, Наталья Алексеевна; но человеку не так легко сыскать ее, эту подпору.
— Мне кажется, сочувствие других. во всяком случае, оди
Наталья немного запуталась и покраснела.
— И что вы будете делать зимой в деревне? — поспешно прибавила она.
— Что я буду делать? Окончу мою большую статью — вы знаете — о трагическом в жизни и в искусстве — я вам третьего дня план рассказывал — и пришлю ее вам.
— И напечатаете?
— Нет.
— Как нет? Для кого же вы будете трудиться?
— А хотя бы для вас.
Наталья опустила глаза.
— Это не по моим силам, Дмитрий Николаич!
— О чем, позвольте спросить, статья? — скромно спросил Басистов, сидевший поодаль.
— О трагическом в жизни и в искусстве, — повторил Ру
Рудин охотно и часто говорил о любви. Сначала при сло
— Мне кажется, — робко заметила Наталья, — трагическое в любви — это несчастная любовь.
— Вовсе нет! — возразил Рудин. — Это скорее комиче
И Рудин задумался.
— Что это Сергея Павлыча давно не видать? — спросил он вдруг.
Наталья вспыхнула и нагнула голову к пяльцам.
— Не знаю, — прошептала она.
— Какой это прекраснейший, благороднейший человек! — промолвил Рудин, вставая. — Это один из лучших образцов на
М-11е ВонсоиЛ посмотрела на него вкось своими француз
Рудин прошелся по комнате.
— Заметили ли вы, — заговорил он, круто повернувшись на каблуках, — что на дубе — а дуб крепкое дерево — старые листья только тогда отпадают, когда молодые начинают про
— Да, — медленно возразила Наталья, — заметила.
— Точно то же случается и с старой любовью в сильном сердце: она уже вымерла, но все же держится; только другая, но
Наталья ничего не ответила.
«Что это значит?» — подумала она.
Рудин постоял, встряхнул волосами и удалился.
А Наталья пошла к себе в комнату. Долго сидела она в не
В тот же день и у Александры Павловны происходил разго
— Я вижу, — сказала она ему, — вам Дмитрий Николаевич по-прежнему не нравится. Я нарочно до сих пор вас не расспра
— Извольте, — возразил с обычной флегмой Лежнев, — коли уж вам так не терпится; только, смотрите, не сердитесь...
— Ну, начинайте, начинайте.
— И дайте мне выговорить все до конца.
— Извольте, извольте, начинайте.
— Итак-с, — начал Лежнев, медлительно опускаясь на ди
— Еще бы!
— Он замечательно умный человек, хотя, в сущности, пустой.
— Это легко сказать!
— Хотя, в сущности, пустой, — повторил Лежнев, — но это еще не беда: все мы пустые люди. Я даже не ставлю в вину ему то, что он деспот в душе, ленив, не очень сведущ.
Александра Павловна всплеснула руками.
— Не очень сведущ! Рудин! — воскликнула она.
— Не очень сведущ, — точно тем же голосом повторил Лежнев, — любит пожить на чужой счет, разыгрывает роль, и так далее. это все в порядке вещей. Но дурно то, что он холоден как лед.
— Он, эта пламенная душа, холоден! — перебила Александ
— Да, холоден как лед и знает это и прикидывается пламен
что он играет опасную игру, опасную для него, разумеется; сам копейки, волоска не ставит на карту — а другие ставят душу...
— О ком, о чем вы говорите? Я вас не понимаю, — про
— Худо то, что он не честен. Ведь он умный человек: он должен же знать цену слов своих, а произносит их так, как будто они ему что-нибудь стоят... Спору нет, он красноречив; толь
— Мне кажется, Михайло Михайлыч, для слушателя все рав
— Извините, Александра Павловна, не все равно. Иной ска
— То есть вы не поведете, — перебила Александра Пав
— Да, не поведу, — возразил Лежнев, — хотя, может быть, у меня и большие уши. Дело в том, что слова Рудина так и оста
— Да о ком, о ком вы говорите, Михайло Михайлыч?
Лежнев остановился.
— Вы желаете знать, о ком я говорю? О Наталье Алексеевне. Александра Павловна смутилась на мгновение, но тотчас же усмехнулась.
— Помилуйте, — начала она, — какие у вас всегда стран
— Дарья Михайловна, во-первых, эгоистка и живет для себя; а во-вторых, она так уверена в своем уменье воспитывать детей, что ей и в голову не приходит беспокоиться о них. Фи! Как можно! Одно мгновенье, один величественный взгляд — и все пойдет как по ниточке. Вот что думает эта барыня, которая и ме
— Кокетка! Это вы его называете кокеткой?
— Конечно, его... Ну, скажите сами, Александра Павлов
Александра Павловна с изумлением посмотрела Лежневу в лицо.
— Я не узнаю вас, Михайло Михайлыч, — проговорила она. — Вы покраснели, вы пришли в волнение. Право, тут что- нибудь должно скрываться другое.
— Ну, так и есть! Ты говоришь женщине дело, по убеж
Александра Павловна рассердилась:
— Браво, мосье Лежнев! Вы начинаете преследовать жен
— В том-то и дело, что он даже не Тартюф. Тартюф, тот, по крайней мере, знал, чего добивался; а этот, при всем сво
— Что же, что же он? Доканчивайте вашу речь, несправед
Лежнев встал.
— Послушайте, Александра Павловна, — начал он, — несправедливы-то вы, а не я. Вы досадуете на меня за мои рез
— Говорите, говорите!
— Ну, извольте.
Лежнев принялся ходить медленными шагами по комнате, изредка останавливаясь и наклоняя голову вперед.
— Вы, может быть, знаете, — заговорил он, — а может быть, и не знаете, что я осиротел рано и уже на семнадцатом году не имел над собою набольшего. Я жил в доме тетки в Москве и де
себя, как школьник, и скоро попался в историю. Я вам ее расска
— Это был Рудин? — спросила Александра Павловна.
— Нет, это был не Рудин. это был человек. он уже те
— Что же было такого особенного в этом Покорском? — спросила Александра Павловна.
— Как вам сказать? Поэзия и правда — вот что влекло всех к нему. При уме ясном, обширном он был мил и забавен, как ребенок. У меня до сих пор звенит в ушах его светлое хохотанье, и в то же время он
Пылал полуночной лампадой Перед святынею добра.
Так выразился о нем один полусумасшедший и милейший поэт нашего кружка.
— А как он говорил? — спросила опять Александра Пав
— Он говорил хорошо, когда был в духе, но не удивитель
Лежнев остановился и скрестил руки.
— Покорский и Рудин не походили друг на друга. В Рудине было гораздо больше блеску и треску, больше фраз и, пожалуй, больше энтузиазма. Он казался гораздо даровитее Покорского, а на самом деле он был бедняк в сравнении с ним. Рудин пре
всем, что мы знали, все разбросанное вдруг соединялось, скла
— Нисколько, — медленно возразила Александра Павлов
— Мы с тех пор успели поумнеть, конечно, — продолжал Лежнев, — все это нам теперь может казаться детством. Но, я повторяю, Рудину мы тогда были обязаны многим. Покорский был несравненно выше его, бесспорно; Покорский вдыхал в нас всех огонь и силу, но он иногда чувствовал себя вялым и мол
— Сядьте, — проговорила Александра Павловна, — что вы, как маятник, по комнате ходите?
— Этак мне лучше, — возразил Лежнев. — Ну-с, попав в кружок Покорского, я, доложу вам, Александра Павловна, я совсем переродился: смирился, расспрашивал, учился, радо
о будущности человечества, о поэзии — говорим мы иногда вздор, восхищаемся пустяками; но что за беда!.. Покорский сидит, поджав ноги, подпирает бледную щеку рукой, а глаза его так и светятся. Рудин стоит посередине комнаты и гово
Лежнев умолк; его бесцветное лицо раскраснелось.
— Но отчего же, когда вы поссорились с Рудиным? — за
— Я с ним не поссорился; я с ним расстался, когда узнал его окончательно за границей. А уже в Москве я бы мог рассориться с ним. Он со мной уже тогда сыграл недобрую штуку.
— Что такое?
— А вот что. Я. как бы это сказать. к моей фигуре оно нейдет. но я всегда был очень способен влюбиться.
— Вы?
— Я. Это странно, не правда ли? А между тем оно так. Ну-с, вот я и влюбился тогда в одну очень миленькую девочку. Да что вы на меня так глядите? Я бы мог сказать вам о себе вещь гораздо более удивительную.
— Какую это вещь, позвольте узнать?
— А хоть бы вот какую вещь. Я в то, московское-то время, хаживал по ночам на свидание... с кем бы вы думали? С моло
— И перестали ходить на свидание с липой? — спросила Александра Павловна.
— Перестал. Девушка эта была предобренькое и прехоро
— Вы хорошо описываете, — заметила с усмешкой Алек
— А вы очень строгий критик, — возразил Лежнев. — Ну-с, жила эта девушка со стариком отцом. Впрочем, я в подробно
Рудин пожелал познакомиться с моим предметом; да чуть ли не я сам настоял на том, чтобы представить его.
— Ну, вижу, вижу теперь, в чем дело, — перебила Алексан
— И проиграли бы пари, Александра Павловна: вы ошибае
— Неужели? — воскликнула Александра Павловна.
— Да, и, заметьте, с моего согласия сделал — вот что чудно!.. Помню до сих пор, какой хаос носил я тогда в голове: просто все кружилось и переставлялось, как в камер-обскуре: бе
— И так вы и расстались с вашей девицей? — спросила Александра Павловна, наивно склонив головку набок и припод
— Расстался. и нехорошо расстался, оскорбительно, не
— А признайтесь, вы все-таки не могли простить Руди
— Какое! — перебил Лежнев. — Я плакал, как ребенок, ког
— Что же именно вы открыли в нем?
— Да все то, о чем говорил вам с час тому назад. Впро
— На моего брата! А что?
— Да посмотрите на него. Разве вы ничего не замечаете?
Александра Павловна потупилась.
— Вы правы, — промолвила она, — точно. брат. с не
— Тише! Он, кажется, идет сюда, — произнес шепотом Леж
— Каким это образом?
— А вот каким образом. Знаете ли, что именно такие де
— Ну уж это, мне кажется, вы в поэзию вдаетесь. Такому флегматику, как вы, пожалуй, и я покажусь вулканом.
— Ну нет! — проговорил с улыбкой Лежнев. — А что до характера — у вас, слава Богу, характера нет вовсе.
— Это еще что за дерзость?
— Это? Это величайший комплимент, помилуйте.
Волынцев вошел и подозрительно посмотрел на Лежнева и на сестру. Он похудел в последнее время. Они оба загово
7
На другой день было воскресенье, и Наталья поздно встала. Накануне она была очень молчалива до самого вечера, втайне стыдилась слез своих и очень дурно спала. Сидя, полуодетая, перед своим маленьким фортепьяно, она то брала аккорды, ед
Небо почти все очистилось, когда Наталья пошла в сад. От него веяло свежестью и тишиной, той кроткой и счастливой ти
Наталья шла вдоль пруда по длинной аллее серебристых то
Она смутилась. Он посмотрел ей в лицо.
— Вы одни? — спросил он.
— Да, я одна, — отвечала Наталья, — впрочем, я вышла на минуту. Мне пора домой.
— Я вас провожу.
И он пошел с ней рядом.
— Вы как будто печальны? — промолвил он.
— Я?.. А я хотела вам заметить, что вы, мне кажется, не в духе.
— Может быть... это со мною бывает. Мне это извинитель
— Почему же? Разве вы думаете, что мне не от чего быть печальной?
— В ваши годы надо наслаждаться жизнью.
Наталья сделала несколько шагов молча.
— Дмитрий Николаевич! — проговорила она.
— Что?
— Помните вы. сравнение, которое вы сделали вчера. помните. с дубом.
— Ну да, помню. Что же?
Наталья взглянула украдкой на Рудина:
— Зачем вы. что вы хотели сказать этим сравнением?
Рудин наклонил голову и устремил глаза вдаль.
— Наталья Алексеевна! — начал он с свойственным ему сдержанным и значительным выражением, которое всегда застав
Рудин помолчал немного.
— То, что я вам сказал вчера, — продолжал он, — может быть до некоторой степени применено ко мне, к теперешнему моему положению. Но опять-таки об этом говорить не стоит. Эта сторона жизни для меня уже исчезла. Мне остается теперь тащиться по знойной и пыльной дороге, со станции до станции, в тряской телеге. Когда я доеду, и доеду ли — Бог знает. По
— Неужели же, Дмитрий Николаевич, — перебила его На
— О нет! Я жду многого, но не для себя. От деятельности, от блаженства деятельности я никогда не откажусь; но я отказал
счастие не имеют ничего общего. Любовь (при этом слове он пожал плечом) ... любовь — не для меня; я... ее не стою; жен
— Я понимаю, — промолвила Наталья, — кто стремится к великой цели, уже не должен думать о себе; но разве женщина не в состоянии оценить такого человека? Мне кажется, напротив, женщина скорее отвернется от эгоиста. Все молодые люди, эти юноши, по-вашему, все — эгоисты, все только собою заняты, даже когда любят. Поверьте, женщина не только способна по
Щеки Натальи слегка зарумянились, и глаза ее заблестели. До знакомства с Рудиным она никогда бы не произнесла такой длинной речи и с таким жаром.
— Вы не раз слышали мое мнение о призвании женщин, — возразил с снисходительной улыбкой Рудин. — Вы знаете, что, по-моему, одна Жанна д’Арк могла спасти Францию. но дело не в том. Я хотел поговорить о вас. Вы стоите на пороге жиз
Наталья вся вспыхнула и ничего не сказала. Рудин остано
— Вы не сердитесь на меня? — спросил он.
— Нет, — проговорила она, — но я никак не ожидала.
— Впрочем, — продолжал он, — вы можете не отвечать мне. Ваша тайна мне известна.
Наталья почти с испугом взглянула на него.
— Да. да; я знаю, кто вам нравится. И я должен сказать — лучшего выбора вы сделать не могли. Он человек прекрасный; он сумеет оценить вас; он не измят жизнью — он прост и ясен душою. он составит ваше счастие.
— О ком говорите вы, Дмитрий Николаич?
— Будто вы не понимаете, о ком я говорю? Разумеется, о Волынцеве. Что ж? Разве это неправда?
Наталья отвернулась немного от Рудина. Она совершенно растерялась.
— Разве он не любит вас? Помилуйте! Он не сводит с вас глаз, следит за каждым вашим движением; да и, наконец, раз
— Дмитрий Николаич! — перебила его Наталья, в смуще
— Я ошибаюсь? — повторил Рудин. — Не думаю. Я с вами познакомился недавно; но я уже хорошо вас знаю. Что же значит перемена, которую я вижу в вас, вижу ясно? Разве вы та
— Может быть, — ответила Наталья едва внятно, — но вы все-таки ошибаетесь.
— Как это? — спросил Рудин.
— Оставьте меня, не спрашивайте меня! — возразила На
Ей самой стало страшно всего того, что она вдруг почув
Рудин догнал и остановил ее.
— Наталья Алексеевна! — заговорил он, — этот разговор не может так кончиться: он слишком важен и для меня. Как мне понять вас?
— Оставьте меня! — повторила Наталья.
— Наталья Алексеевна, ради Бога!
На лице Рудина изобразилось волнение. Он побледнел.
— Вы все понимаете, вы и меня должны понять! — сказала Наталья, вырвала у него руку и пошла, не оглядываясь.
— Одно только слово! — крикнул ей вслед Рудин.
Она остановилась, но не обернулась.
— Вы меня спрашивали, что я хотел сказать вчерашним сравнением. Знайте же, я обманывать вас не хочу. Я говорил о себе, о своем прошедшем — и о вас.
— Как? Обо мне?
— Да, о вас; я, повторяю, не хочу вас обманывать. Вы те
Наталья вдруг закрыла лицо руками и побежала к дому.
Она так была потрясена неожиданной развязкой разговора с Рудиным, что и не заметила Волынцева, мимо которого про
бежала. Он стоял неподвижно, прислонясь спиной к дереву. Четверть часа тому назад он приехал к Дарье Михайловне и за
«Это так не кончится», — подумали оба.
Волынцев пошел на самый конец сада. Ему горько и тошно стало; а на сердце залег свинец, и кровь по временам поднима
За столом все шло как-то неладно. Наталья, вся бледная, едва держалась на стуле и не поднимала глаз. Волынцев сидел, по обыкновению, возле нее и время от времени принужденно заго
— Я, — прибавил он со вздохом, — принадлежу к числу куцых, и, что досаднее всего, я сам отрубил себе хвост.
— То есть вы хотите сказать, — заметил небрежно Рудин, — что, впрочем, уже давно до вас сказал Ларошфуко: будь уверен в себе, другие в тебя поверят. К чему тут было примешивать хвост, я не понимаю.
— Позвольте же каждому, — резко заговорил Волынцев, и глаза его загорелись, — позвольте каждому выражаться, как
ему вздумается. Толкуют о деспотизме... По-моему, нет хуже деспотизма так называемых умных людей. Черт бы их побрал!
Всех изумила выходка Волынцева, все притихли. Рудин по
«Эге! Да и ты куц!» — подумал Пигасов; а у Натальи душа замерла от страха. Дарья Михайловна долго, с недоумением, по
Волынцев уехал скоро после обеда. Раскланиваясь с Ната
— Отчего вы так смущены, словно виноваты? Вы ни перед кем виноваты быть не можете!..
Наталья ничего не поняла и только посмотрела ему вслед. Перед чаем Рудин подошел к ней и, нагнувшись над столом, как будто разбирая газеты, шепнул:
— Все это как сон, не правда ли? Мне непременно нуж
Героем вечера был Пигасов. Рудин уступил ему поле сра
— Как же это вы были масоном, Филипп Степаныч? — спросил его Пигасов.
— Известно как: носил длинный ноготь на пятом пальце.
Но больше всего смеялась Дарья Михайловна, когда Пигасов пустился рассуждать о любви и уверять, что и о нем вздыхали, что одна пылкая немка называла его даже «аппетитным Афри- канчиком и хрипунчиком». Дарья Михайловна смеялась, а Пи
ей десять дней сряду, что у ней в устах рай, а в очах блаженство и что остальные женщины перед ней простые тряпки, и на один
В половине десятого Рудин уже был в беседке. В далекой и бледной глубине неба только что проступали звездочки; на западе еще алело — там и небосклон казался ясней и чище; по
Рудин стоял, скрестив руки на груди, и слушал с напряжен
Рудин бросился к ней, взял ее за руки. Они были холодны, как лед.
— Наталья Алексеевна! — заговорил он трепетным шепо
Руки Натальи слабо дрогнули в его руках.
— Я люблю вас, — повторил он, — и как я мог так долго обманываться, как я давно не догадался, что люблю вас!.. А вы?.. Наталья Алексеевна, скажите, вы?..
Наталья едва переводила дух.
— Вы видите, я пришла сюда, — проговорила она наконец.
— Нет, скажите, вы любите меня?
— Мне кажется. да. — прошептала она.
Рудин еще крепче стиснул ее руки и хотел было привлечь ее к себе.
Наталья быстро оглянулась.
— Пустите меня, мне страшно — мне кажется, кто-то нас подслушивает. Ради Бога, будьте осторожны. Волынцев дога
— Бог с ним! Вы видели, я и не отвечал ему сегодня. Ах, Наталья Алексеевна, как я счастлив! Теперь уж ничто нас не разъединит!
Наталья взглянула ему в глаза.
— Пустите меня, — прошептала она, — мне пора.
— Одно мгновенье, — начал Рудин.
— Нет, пустите, пустите меня.
— Вы как будто меня боитесь?
— Нет; но мне пора.
— Так повторите, по крайней мере, еще раз.
— Вы говорите, вы счастливы? — спросила Наталья.
— Я? Нет человека в мире счастливее меня! Неужели вы со
Наталья приподняла голову. Прекрасно было ее бледное ли
— Знайте же, — сказала она, — я буду ваша.
— О Боже! — воскликнул Рудин.
Но Наталья уклонилась и ушла. Рудин постоял немного, по
— Я счастлив, — произнес он вполголоса. — Да, я счаст
Он выпрямил свой стан, встряхнул кудрями и пошел про
А между тем в сиреневой беседке тихонько раздвинулись кусты и показался Пандалевский. Он осторожно оглянулся, по
8
Возвратясь домой, Волынцев был так уныл и мрачен, так нео
Волынцев и к утру не повеселел. Он хотел было после чаю отправиться на работы, но остался, лег на диван и принялся чи
влечения не чувствовал, а стихов просто боялся. «Это непонятно, как стихи», — говаривал он и, в подтверждение слов своих, при
И до конца печальных дней Ни гордый опыт, ни рассудок Не изомнут рукой своей Кровавых жизни незабудок.
Александра Павловна тревожно посматривала на своего бра
Волынцев бросил книгу на пол и поднял голову.
— Кто приехал? — спросил он.
— Рудин, Дмитрий Николаич, — повторил слуга. Волынцев встал.
— Проси, — промолвил он, — а ты, сестра, — прибавил он, обратясь к Александре Павловне, — оставь нас.
— Да почему же? — начала она.
— Я знаю, — перебил он с запальчивостью, — я прошу тебя.
Вошел Рудин. Волынцев холодно поклонился ему, стоя по
— Вы меня не ждали, признавайтесь, — начал Рудин и по
Губы его слегка подергивало. Ему было неловко; но он ста
— Я вас не ждал, точно, — возразил Волынцев, — я скорее после вчерашнего дня мог ждать кого-нибудь — с поручением от вас.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — промолвил Рудин, садясь, — и очень рад вашей откровенности. Этак гораздо луч
— Нельзя ли без комплиментов? — заметил Волынцев.
— Я желаю объяснить вам, зачем я приехал.
— Мы с вами знакомы: почему же вам и не приехать ко мне? Притом же вы не в первый раз удостаиваете меня своим посе
— Я приехал к вам как благородный человек к благородно
— Да в чем же дело? — проговорил Волынцев, который все еще стоял в прежнем положении и сумрачно глядел на Рудина, изредка подергивая концы усов.
— Позвольте. я приехал за тем, чтобы объясниться, конеч
— Отчего нельзя?
— Здесь замешано третье лицо.
— Какое третье лицо?
— Сергей Павлыч, вы меня понимаете.
— Дмитрий Николаич, я вас нисколько не понимаю.
— Вам угодно.
— Мне угодно, чтобы вы говорили без обиняков! — под
Он начинал сердиться не на шутку.
Рудин нахмурился.
— Извольте. мы одни. Я должен вам сказать — впрочем, вы, вероятно, уже догадываетесь (Волынцев нетерпеливо пожал плечами), — я должен вам сказать, что я люблю Наталью Алек
Волынцев побледнел, но ничего не ответил, отошел к окну и отвернулся.
— Вы понимаете, Сергей Павлыч, — продолжал Рудин, — что если бы я не был уверен.
— Помилуйте! — поспешно перебил Волынцев. — Я ни
Волынцев продолжал глядеть в окно. Голос его звучал глухо.
Рудин встал.
— Я вам скажу, Сергей Павлыч, почему я решился приехать к вам, почему я не почел себя даже вправе скрыть от вас на
Волынцев скрестил руки на груди, как бы усиливаясь укро
— Сергей Павлыч! — продолжал Рудин. — Я огорчил вас, я это чувствую... но поймите нас... поймите, что мы не имели другого средства доказать вам наше уважение, доказать, что мы умеем ценить ваше прямодушное благородство. Откровенность, полная откровенность со всяким другим была бы неуместна, но с вами она становится обязанностью. Нам приятно думать, что наша тайна в ваших руках.
Волынцев принужденно захохотал.
— Спасибо за доверенность! — воскликнул он. — Хотя, прошу заметить, я не желал ни знать вашей тайны, ни своей вам выдать, а вы ею распоряжаетесь, как своим добром. Но, по
Рудин немного смутился.
— Нет, я не сообщил Наталье Алексеевне моего намерения; но, я знаю, она разделяет мой образ мыслей.
— Все это прекрасно, — заговорил, помолчав немного, Во
— Я ничего не хочу. или нет! Я хочу одного: я хочу, чтобы вы не считали меня коварным и хитрым человеком, чтобы вы по
И Рудин приблизился к Волынцеву.
— Извините меня, милостивый государь, — промолвил Во
Рудин взял шляпу с окна.
— Сергей Павлыч! — проговорил он печально. — Прощай
— Это уже слишком! — воскликнул Волынцев и затрясся от гнева. — Я нисколько не напрашивался на ваше доверие, а по
Рудин хотел что-то сказать, но только руками развел, покло
— Можно войти к тебе? — послышался у двери голос Александры Павловны.
Волынцев не тотчас отвечал и украдкой провел рукой по лицу.
— Нет, Саша, — проговорил он слегка изменившимся голо
Полчаса спустя Александра Павловна опять подошла к двери.
— Михайло Михайлыч приехал, — сказала она, — хочешь ты его видеть?
— Хочу, — ответил Волынцев, — пошли его сюда.
Лежнев вошел.
— Что — ты нездоров? — спросил он, усаживаясь на кресла возле дивана.
Волынцев приподнялся, оперся на локоть, долго, долго по
— Ну, брат, удивил ты меня, — проговорил Лежнев, как только Волынцев кончил свой рассказ. — Много странностей ожидал я от него, но уж это. Впрочем, узнаю его и тут.
— Помилуй! — говорил взволнованный Волынцев. — Ведь это просто наглость! Ведь я чуть-чуть его за окно не выбросил. Похвастаться, что ли, он хотел передо мной или струсил? Да с какой стати? Как решиться ехать к человеку.
Волынцев закинул руки за голову и умолк.
— Нет, брат, это не то, — спокойно возразил Лежнев. — Ты вот мне не поверишь, а ведь он это сделал из хорошего по
— С какой торжественностью он вошел и говорил, ты себе представить не можешь!..
— Ну, да без этого уж нельзя. Он сюртук застегивает, словно священный долг исполняет. Я бы посадил его на необитаемый остров и посмотрел бы из-за угла, как бы он там распоряжаться стал. А все толкует о простоте!
— Да скажи мне, брат, ради Бога, — спросил Волынцев, — что это такое, философия, что ли?
— Как тебе сказать? С одной стороны, пожалуй, это точно философия, а с другой, — уж это совсем не то. На философию всякий вздор сваливать тоже не приходится.
Волынцев взглянул на него.
— А не солгал ли он, как ты думаешь?
— Нет, сын мой, не солгал. А впрочем, знаешь ли что? До
— Пожалуй, — возразил Волынцев. — Саша, войди! — крикнул он.
Александра Павловна вошла. Он схватил ее руку и крепко прижал ее к своим губам.
Рудин вернулся домой в состоянии духа смутном и странном. Он досадовал на себя, упрекал себя в непростительной опро
Раскаяние грызло Рудина.
«Черт меня дернул, — шептал он сквозь зубы, — съездить к этому помещику! Вот пришла мысль! Только на дерзости на
А в доме Дарьи Михайловны происходило что-то необык
почти не видал: она сидела в своей комнате с т-11е ВопсогиТ... Встретясь с ним в столовой, она так печально на него посмотре
Он недолго дожидался разрешения этой загадки. Возвраща
«Приходите завтра в седьмом часу утра, не позже, к Авдю- хину пруду, за дубовым лесом. Всякое другое время невозможно. Это будет наше последнее свидание, и все будет кончено, если. Приходите. Надо будет решиться.
Р. 8. Если я не приду, значит, мы не увидимся больше: тогда я вам дам знать.»
Рудин задумался, повертел записку в руках, положил ее под подушку, разделся, лег, но заснул не скоро, спал чутким сном, и не было еще пяти часов, когда он проснулся.
9
Авдюхин пруд, возле которого Наталья назначила свидание Рудину, давно перестал быть прудом. Лет тридцать тому назад его прорвало, и с тех пор его забросили. Только по ровному и плоскому дну оврага, некогда затянутому жирным илом, да по остаткам плотины можно было догадаться, что здесь был пруд.
Тут же существовала усадьба. Она давным-давно исчезла. Две огромных сосны напоминали о ней; ветер вечно шумел и угрю
Солнце уже давно встало, когда Рудин пришел к Авдюхину пруду; но невеселое было утро. Сплошные тучи молочного цвета покрывали все небо; ветер быстро гнал их, свистя и взвизгивая. Рудин начал ходить взад и вперед по плотине, покрытой цеп
Он ходил по плотине, а Наталья спешила к нему прямо че
— Барышня! Барышня! Вы себе ноги замочите, — говорила ей горничная Маша, едва поспевая за ней.
Наталья не слушала ее и бежала без оглядки.
— Ах, как бы не подсмотрели нас! — твердила Маша. — Уж и тому дивиться надо, как мы из дому-то вышли. Как бы мамзель не проснулась... Благо, недалеко... А уж они ждут-с, — при
Наталья остановилась.
— Подожди здесь, Маша, у сосен, — промолвила она и спу
Рудин подошел к ней и остановился в изумлении. Такого вы
— Дмитрий Николаич, — начала она, — нам время терять некогда. Я пришла на пять минут. Я должна сказать вам, что матушка все знает. Господин Пандалевский подсмотрел нас тре
— Боже мой! — воскликнул Рудин. — Это ужасно. Что же сказала ваша матушка?
— Она не сердилась на меня, не бранила меня, только по
— Только?
— Да, и объявила мне, что она скорее согласится видеть ме
— Неужели она это сказала?
— Да; и еще прибавила, что вы сами нисколько не желаете жениться на мне, что вы только так, от скуки, приволокнулись за мной и что она этого от вас не ожидала; что, впрочем, она сама виновата: зачем позволила мне так часто видеться с вами. что она надеется на мое благоразумие, что я ее очень удивила. да уже я и не помню всего, что она говорила мне.
Наталья произнесла все это каким-то ровным, почти беззвуч
— А вы, Наталья Алексеевна, что вы ей ответили? — спро
— Что я ей ответила? — повторила Наталья. — Что вы те
— Боже мой! Боже мой! — возразил Рудин. — Это жестоко!
Так скоро!.. Такой внезапный удар!.. И ваша матушка пришла в такое негодование?
— Да. да, она слышать о вас не хочет.
— Это ужасно! Стало быть, никакой надежды нет?
— Никакой.
— За что мы так несчастливы! Гнусный этот Пандалевский!.. Вы меня спрашиваете, Наталья Алексеевна, что я намерен де
— Вы думаете, мне легко? — проговорила Наталья.
Рудин начал ходить по плотине. Наталья не спускала с него глаз.
— Ваша матушка вас не расспрашивала? — промолвил он наконец.
— Она меня спросила, люблю ли я вас.
— Ну. и вы?
Наталья промолчала.
— Я не солгала.
Рудин взял ее за руку.
— Всегда, во всем благородна и великодушна! О, сердце девушки — это чистое золото! Но неужели ваша матушка так решительно объявила свою волю насчет невозможности нашего брака?
— Да, решительно. Я уж вам сказала, она убеждена, что вы сами не думаете жениться на мне.
— Стало быть, она считает меня за обманщика! Чем я за
И Рудин схватил себя за голову.
— Дмитрий Николаич! — промолвила Наталья. — Мы тра
— Да какой совет могу я дать вам, Наталья Алексеевна?
— Какой совет? Вы мужчина; я привыкла верить, я до конца буду верить вам. Скажите мне, какие ваши намерения?
— Мои намерения? Ваша матушка, вероятно, откажет мне от дому.
— Может быть. Она уже вчера объявила мне, что должна бу
— На какой вопрос?
— Как вы думаете, что нам надобно теперь делать?
— Что нам делать? — возразил Рудин. — Разумеется, по
— Покориться, — медленно повторила Наталья, и губы ее побледнели.
— Покориться судьбе, — продолжал Рудин. — Что же де
Наталья вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Рудин при
— Наталья Алексеевна! Милая Наталья! — заговорил он с жаром, — не плачьте, ради Бога, не терзайте меня, утешьтесь.
Наталья подняла голову.
— Вы мне говорите, чтобы я утешилась, — начала она, и гла
Ее голос прервался.
— Но, Наталья Алексеевна, — начал смущенный Рудин, — вспомните. я не отказываюсь от слов моих. только.
— Вы спрашивали меня, — продолжала она с новой си
— Клянусь вам, Наталья Алексеевна. уверяю вас. — твер
Но она его не слушала.
— Зачем же вы не остановили меня? Зачем вы сами. Или вы не рассчитывали на препятствия? Мне стыдно говорить об этом. но ведь все уже кончено.
— Вам надо успокоиться, Наталья Алексеевна, — начал бы
— Вы так часто говорили о самопожертвовании, — переби
Краска бросилась в лицо Рудину. Неожиданная восторжен
— Вы слишком раздражены теперь, Наталья Алексеевна, — начал он, — вы не можете понять, как вы жестоко оскорбляете меня. Я надеюсь, что со временем вы отдадите мне справедли
— Может быть, может быть, — перебила Наталья, — мо
— Остановитесь, ради Бога, Наталья Алексеевна, умоляю вас. Я не заслуживаю вашего презрения, клянусь вам. Войдите же и вы в мое положение. Я отвечаю за вас и за себя. Если б я не любил вас самой преданной любовью — да Боже мой! — я бы тотчас сам предложил вам бежать со мною. Рано или поздно матушка ваша простит нас. и тогда. Но прежде чем думать о собственном счастье.
Он остановился. Взор Натальи, прямо на него устремленный, смущал его.
— Вы стараетесь мне доказать, что вы честный человек, Дмитрий Николаич, — промолвила она, — я в этом не сомнева
— Я не ожидал, Наталья Алексеевна.
— А! Вот когда вы проговорились! Да, вы не ожидали всего этого — вы меня не знали. Не беспокойтесь. вы не любите меня, а я никому не навязываюсь.
— Я вас люблю! — воскликнул Рудин.
Наталья выпрямилась.
— Может быть; но как вы меня любите? Я помню все ваши слова, Дмитрий Николаич. Помните, вы мне говорили, без полного равенства нет любви... Вы для меня слишком вы
— Наталья Алексеевна, вы уходите? Неужели мы так расста
Он протянул к ней руки. Она остановилась. Его умоляющий голос, казалось, поколебал ее.
— Нет, — промолвила она наконец, — я чувствую, что-то во мне надломилось. Я шла сюда, я говорила с вами точно в горячке; надо опомниться. Этому не должно быть, вы сами сказали, этого не будет. Боже мой, когда я шла сюда, я мысленно прощалась с моим домом, со всем моим прошедшим, — и что же? Кого я встретила здесь? Малодушного человека. И почему вы знали, что я не в состоянии буду перенести разлуку с семей
Она быстро повернулась и побежала к Маше, которая уже давно начала беспокоиться и делать ей знаки.
— Вы трусите, я не я! — крикнул Рудин вслед Наталье.
Она уже не обращала на него внимания и спешила через по
А Рудин долго еще стоял на плотине. Наконец он встрепе
Легкий стук беговых дрожек заставил Рудина поднять глаза. К нему навстречу, на неизменном своем рысачке, ехал Лежнев.
Рудин молча с ним раскланялся и, как пораженный внезапной мыслью, свернул с дороги и быстро пошел по направлению к дому Дарьи Михайловны.
Лежнев дал ему отойти, посмотрел вслед за ним и, подумав немного, тоже поворотил назад свою лошадь — и поехал обрат
10
Волынцев встал часу в десятом и, узнав, что Лежнев сидит у него на балконе, очень удивился и велел его попросить к себе.
— Что случилось? — спросил он его. — Ведь ты хотел к се
— Да, хотел, да встретил Рудина. Один шагает по полю, и лицо такое расстроенное. Я взял да и вернулся.
— Ты вернулся оттого, что встретил Рудина?
— То есть, правду сказать, я сам не знаю, почему я вернулся; вероятно, потому, что о тебе вспомнил: хотелось с тобой поси
Волынцев горько усмехнулся.
— Да, о Рудине нельзя теперь подумать, не подумав также и обо мне. Человек! — крикнул он громко. — Дай нам чаю.
Приятели начали пить чай. Лежнев заговорил было о хозяй
Вдруг Волынцев вскочил с кресел и с такой силой ударил по столу, что чашки и блюдечки зазвенели.
— Нет! — воскликнул он. — Я этого дольше выносить не в силах! Я вызову этого умника, и пусть он меня застрелит, либо уж я постараюсь влепить пулю в его ученый лоб.
— Что ты, что ты, помилуй! — пробормотал Лежнев. — Как можно так кричать! Я чубук уронил. Что с тобой?
— А то, что я слышать равнодушно имени его не могу: вся кровь у меня так и заходит.
— Полно, брат, полно! Как тебе не стыдно! — возразил Лежнев, поднимая с полу трубку. — Брось! Ну его!..
— Он меня оскорбил, — продолжал Волынцев, расхаживая по комнате, — да! Он оскорбил меня. Ты сам должен с этим согласиться. На первых порах я не нашелся: он озадачил меня; да и кто мог ожидать этого? Но я ему докажу, что шутить со
мной нельзя... Я его, проклятого философа, как куропатку за
— Много ты этим выиграешь, как же! Я уж о сестре твоей не говорю. Известно, ты обуреваем страстью. где тебе о сестре думать! Да в отношении к другой особе, — что ты думаешь, убивши философа, ты дела свои поправишь?
Волынцев бросился в кресла.
— Так уеду я куда-нибудь! А то здесь тоска мне просто серд
— Уедешь. вот это другое дело! Вот с этим я согласен. И знаешь ли, что я тебе предлагаю? Поедем-ка вместе — на Кавказ или так просто в Малороссию, галушки есть. Славное, брат, дело!
— Да; а сестру-то с кем оставим?
— А почему Александре Павловне не поехать с нами? Ей- богу, отлично выйдет. Ухаживать за ней, уж за это я берусь! Ни в чем недостатка иметь не будет; коли захочет, каждый вечер се
— Ты все шутишь, Миша!
— Вовсе не шучу. Это тебе блестящая мысль в голову пришла.
— Нет! Вздор! — вскрикнул опять Волынцев. — Я драться, драться с ним хочу!..
— Опять! Экой ты, брат, сегодня с колером!..
Человек вошел с письмом в руке.
— От кого? — спросил Лежнев.
— От Рудина, Дмитрия Николаевича. Ласунских человек привез.
— От Рудина? — повторил Волынцев. — К кому?
— К вам-с.
— Ко мне. подай.
Волынцев схватил письмо, быстро распечатал его, стал чи
— Что такое? — спросил Лежнев.
— Прочти, — проговорил Волынцев вполголоса и протянул ему письмо.
Лежнев начал читать. Вот что писал Рудин:
«Милостивый государь, Сергей Павлович!
Я сегодня уезжаю из дома Дарьи Михайловны, и уезжаю на
А. Р.».
«Р. 8. Должные мною вам двести рублей я вышлю, как только приеду к себе в деревню, в Т. ую губернию. Также прошу вас не говорить при Дарье Михайловне об этом письме».
«Р. Р 8. Еще одна последняя, но важная просьба: так как я теперь уезжаю, то, я надеюсь, вы не будете упоминать перед На
— Ну что ты скажешь? — спросил Волынцев, как только Лежнев окончил письмо.
— Что тут сказать! — возразил Лежнев. — Воскликнуть по- восточному: «Аллах! Аллах!» — и положить в рот палец изум
— А каковы он фразы отпускает! — воскликнул Волын
Лежнев ничего не ответил; одни глаза его улыбнулись. Во
— Я хочу съездить к Дарье Михайловне, — промолвил он, — я хочу узнать, что все это значит...
— Погоди, брат: дай ему убраться. К чему тебе опять с ним сталкиваться? Ведь он исчезает — чего тебе еще? Лучше поди-ка ляг да усни; ведь ты, чай, всю ночь с боку на бок проворочался. А теперь дела твои поправляются.
— Из чего ты это заключаешь?
— Да так мне кажется. Право, усни, а я пойду к твоей се
— Я вовсе спать не хочу. С какой стати мне спать!.. Я луч
— И то добре. Поезжай, брат, поезжай, осмотри поля.
И Лежнев отправился на половину Александры Павловны. Он застал ее в гостиной. Она ласково его приветствовала. Она всегда радовалась его приходу; но лицо ее осталось печально. Ее беспокоило вчерашнее посещение Рудина.
— Вы от брата? — спросила она Лежнева. — Каков он се
— Ничего, поехал поля осматривать.
Александра Павловна помолчала.
— Скажите, пожалуйста, — начала она, внимательно рассма
— Приезжал Рудин? — подхватил Лежнев. — Знаю: он при
Александра Павловна подняла голову.
— Как — проститься?
— Да. Разве вы не слыхали? Он уезжает от Дарьи Михай
— Уезжает?
— Навсегда; по крайней мере, он так говорит.
— Да помилуйте, как же это понять, после всего того.
— А это другое дело! Понять этого нельзя, но оно так. Должно быть, что-нибудь там у них произошло. Струну слиш
— Михайло Михайлыч! — начала Александра Павловна. — Я ничего не понимаю; вы, мне кажется, смеетесь надо мной.
— Да ей-богу же нет. Говорят вам, он уезжает и даже письменно извещает об этом своих знакомых. Оно, если хоти
осуществиться одному удивительнейшему предприятию, о кото
— Что такое? Какое предприятие?
— А вот какое. Я предлагал вашему брату поехать для раз
— Вот прекрасно! — воскликнула Александра Павловна. — Воображаю себе, как бы вы за мною ухаживали. Да вы бы меня с голоду уморили.
— Вы это потому так говорите, Александра Павловна, что не знаете меня. Вы думаете, что я чурбан, чурбан совершенный, деревяшка какая-то; а известно ли вам, что я способен таять, как сахар, дни простаивать на коленях?
— Вот это бы я, признаюсь, посмотрела!
Лежнев вдруг поднялся.
— Да выдьте за меня замуж, Александра Павловна, вы все это и увидите.
Александра Павловна покраснела до ушей.
— Что вы это такое сказали, Михайло Михайлыч? — по
— А то я сказал, — ответил Лежнев, — что уже давным-дав
Александра Павловна хотела было удержать Лежнева, но он проворно ушел, без шапки отправился в сад, оперся на калитку и начал глядеть куда-то.
— Михайло Михайлыч! — раздался за ним голос горнич
Михайло Михайлыч обернулся, взял горничную, к велико
11
Вернувшись домой, тотчас после встречи с Лежневым, Рудин заперся в своей комнате и написал два письма: одно — к Во
перемарывал и переделывал и, тщательно списав его на тонком листе почтовой бумаги, сложил его как можно мельче и поло
Человек скоро вернулся и доложил, что Дарья Михайловна приказала его просить. Рудин пошел к ней.
Она приняла его в кабинете, как в первый раз, два месяца тому назад. Но теперь она не была одна: у ней сидел Пандалев- ский, скромный, свежий, чистый и умиленный, как всегда.
Дарья Михайловна любезно встретила Рудина, и Рудин лю
Донесение Пандалевского очень ее расстроило. Светская спесь в ней зашевелилась. Рудин, бедный, нечиновный и пока неизвестный человек, дерзал назначить свидание ее дочери — дочери Дарьи Михайловны Ласунской!!
— Положим, он умен, он гений, — говорила она, — да что же это доказывает? После этого всякий может надеяться быть моим зятем?
— Я долго глазам своим не верил, — подхватил Пандалев- ский. — Как это не знать своего места, удивляюсь!
Дарья Михайловна очень волновалась, и Наталье досталось от нее.
Она попросила Рудина сесть. Он сел, но уже не как прежний Рудин, почти хозяин в доме, даже не как хороший знакомый, а как гость, и не как близкий гость. Все это сделалось в одно мгновение. Так вода внезапно превращается в твердый лед.
— Я пришел к вам, Дарья Михайловна, — начал Рудин, — поблагодарить вас за ваше гостеприимство. Я получил сегодня известие из моей деревеньки и должен непременно сегодня же ехать туда.
Дарья Михайловна пристально посмотрела на Рудина.
«Он предупредил меня, должно быть, догадывается, — поду
— Неужели? — промолвила она громко. — Ах, как это не
— Я не знаю, Дарья Михайловна, удастся ли мне быть в Мо
«Ага, брат! — подумал в свою очередь Пандалевский. — Дав
— Вы, стало быть, неудовлетворительные известия из вашей деревни получили? — произнес он с обычной расстановкой.
— Да, — сухо возразил Рудин.
— Неурожай, может быть?
— Нет... другое... Поверьте, Дарья Михайловна, — приба
— И я, Дмитрий Николаич, всегда с удовольствием буду вспоминать наше знакомство с вами. Когда вы едете?
— Сегодня, после обеда.
— Так скоро!.. Ну, желаю вам счастливого пути. Впрочем, если ваши дела не задержат вас, может быть, вы еще нас заста
— Я едва ли успею, — возразил Рудин и встал. — Извините меня, — прибавил он, — я не могу тотчас выплатить мой долг вам; но как только приеду в деревню.
— Полноте, Дмитрий Николаич! — перебила его Дарья Ми
Пандалевский достал из кармана жилета золотые часики с эмалью и посмотрел на них, осторожно налегая розовой ще
— Два часа и тридцать три минуты, — промолвил он.
— Пора одеваться, — заметила Дарья Михайловна. — До свиданья, Дмитрий Николаич!
Рудин встал. Весь разговор между ним и Дарьей Михайлов
Рудин вышел. Он теперь знал по опыту, как светские люди даже не бросают, а просто роняют человека, ставшего им не
Он наскоро уложился и с нетерпением начал ожидать мгнове
Наконец пробило шесть часов и подали тарантас Рудина. Он стал торопливо прощаться со всеми. На душе у него было очень скверно. Не ожидал он, что так выедет из этого дома: его как будто выгоняли. «Как это все сделалось! И к чему было спешить? А впрочем, один конец», — вот что думал он, раскла
Он проворно сбежал с лестницы, вскочил на тарантас. Ба
— Помните ли вы, — начал Рудин, как только тарантас вы
Басистов стиснул руку Рудину, и сердце честного юноши забилось сильно в его растроганной груди. До самой станции говорил Рудин о достоинстве человека, о значении истинной свободы — говорил горячо, благородно и правдиво, — и когда наступило мгновение разлуки, Басистов не выдержал, бросился ему на шею и зарыдал. У самого Рудина полились слезы; но он плакал не о том, что расставался с Басистовым, и слезы его были самолюбивые слезы.
...Наталья ушла к себе и прочла письмо Рудина.
«Любезная Наталья Алексеевна, — писал он ей, — я решил
Я расстаюсь с вами, вероятно, навсегда, и оставить вам о себе память еще хуже той, которую я заслуживаю, было бы слишком горько. Вот для чего я пишу к вам. Я не хочу ни оправдываться, ни обвинять кого бы то ни было, кроме самого себя: я хочу, по мере возможности, объясниться... Происшествия последних дней были так неожиданны, так внезапны.
Сегодняшнее свидание послужит мне памятным уроком. Да, вы правы: я вас не знал, а я думал, что знаю вас! В течение моей жизни я имел дело с людьми всякого рода, я сближался со мно
Я и прежде любил одну женщину, и она меня любила. Чувство мое к ней было сложно, как и ее ко мне; но так как она сама не была проста, оно и пришлось кстати. Истина мне тогда не сказалась: я не узнал ее и теперь, когда она предстала передо мною. Я ее узнал наконец, да слишком поздно. Прошедшего не воротишь. Наши жизни могли бы слиться — и не сольются никогда. Как доказать вам, что я мог бы полюбить вас настоящей любовью — любовью сердца, не воображения, — когда я сам не знаю, способен ли я на такую любовь!
Мне природа дала много — я это знаю и из ложного стыда не стану скромничать перед вами, особенно теперь, в такие горь
комическая моя судьба: я отдаюсь весь, с жадностью, вполне — и не могу отдаться. Я кончу тем, что пожертвую собой за ка
Я еще ни перед кем так не высказывался — это моя исповедь.
Но довольно обо мне. Мне хочется говорить о вас, дать вам несколько советов: больше я ни на что не годен. Вы еще молоды; но, сколько бы вы ни жили, следуйте всегда внушени
Признаюсь вам, Наталья Алексеевна, мне очень тяжело. Я никогда не обманывал себя в свойстве того чувства, которое я внушал Дарье Михайловне; но я надеялся, что нашел хотя вре
(Здесь Рудин рассказал было Наталье свое посещение у Во
Я остаюсь одинок на земле для того, чтобы предаться, как вы сказали мне сегодня поутру с жестокой усмешкой, другим, более свойственным мне занятиям. Увы! Если б я мог действи
падала, и потому я точно недостоин вас. Я не стою того, чтобы вы для меня отторглись от вашей сферы... А впрочем, все это, может быть, к лучшему. Из этого испытания я, может быть, вы
Желаю вам полного счастия. Прощайте! Иногда вспоминай
Руди,»,».
Наталья опустила письмо Рудина к себе на колени и долго сидела неподвижно, устремив глаза на пол. Письмо это, яснее всех возможных доводов, доказало ей, как она была права, когда по
Слезы навернулись на глазах Натальи. Не всегда благотворны бывают слезы. Отрадны и целебны они, когда, долго накипев в груди, потекут они наконец, — сперва с усилием, потом все легче, все слаще; немое томление тоски разрешается ими. Но есть слезы холодные, скупо льющиеся слезы: их по капле вы
Прошло часа два. Наталья собралась с духом, встала, отерла глаза, засветила свечку, сожгла на ее пламени письмо Рудина до конца и пепел выкинула за окно. Потом она раскрыла наудачу Пушкина и прочла первые попавшиеся ей строки (она часто за
Кто чувствовал, того тревожит Призрак невозвратимых дней. Тому уж нет очарований, Того змея воспоминаний, Того раскаянье грызет.
Она постояла, посмотрела с холодной улыбкой на себя в зер
Дарья Михайловна, как только ее увидела, повела ее в каби
Внезапный, тоже не совсем понятный отъезд Рудина снял большую тяжесть с ее сердца; но она ожидала слез, истериче
— Ну, что, дитя, — начала Дарья Михайловна, — как ты сегодня?
Наталья посмотрела на мать свою.
— Ведь он уехал. твой предмет. Ты не знаешь, отчего он так скоро собрался?
— Маменька! — заговорила Наталья тихим голосом. — Даю вам слово, что, если вы сами не будете упоминать о нем, от меня вы никогда ничего не услышите.
— Стало быть, ты сознаешься, что была виновата передо мною?
Наталья опустила голову и повторила:
— Вы от меня никогда ничего не услышите.
— Ну, смотри же! — возразила с улыбкой Дарья Михайлов
Наталья поднесла руку Дарьи Михайловны к своим губам, а Дарья Михайловна поцеловала ее в наклоненную голову.
— Слушайся всегда моих советов, не забывай, что ты Ласун- ская и моя дочь, — прибавила она, — и ты будешь счастлива. А теперь ступай.
Наталья вышла молча. Дарья Михайловна поглядела ей вслед и подумала: «Она в меня — тоже будет увлекаться: та18 е11е аига ШО1П8 ДаЬапбоп1». И Дарья Михайловна погрузилась в воспоми
Потом она велела кликнуть т-11е Бопсоиг^ и долго сидела с ней, запершись вдвоем. Отпустив ее, она позвала Пандалевско- го. Ей непременно хотелось узнать настоящую причину отъезда Рудина. но Пандалевский ее успокоил совершенно. Это было по его части.
На другой день Волынцев с сестрой приехал к обеду. Дарья Михайловна была всегда очень любезна с ним, а на этот раз она особенно ласкова с ним обращалась. Наталье было невыносимо тяжело; но Волынцев так был почтителен, так робко с ней за
День прошел тихо, довольно скучно, но все, разъезжаясь, по
Да, все попали в прежнюю колею. все, кроме Натальи. Оставшись наконец одна, она с трудом дотащилась до своей кровати и, усталая, разбитая, упала лицом на подушки. Ей так горько, и противно, и пошло казалось жить, так стыдно ей стало самой себя, своей любви, своей печали, что в это мгновение она бы, вероятно, согласилась умереть. Много еще предстояло ей тяжелых дней, ночей бессонных, томительных волнений; но она была молода — жизнь только начиналась для нее, а жизнь рано или поздно свое возьмет. Какой бы удар ни поразил человека, он в тот же день, много на другой — извините за грубость вы
Наталья страдала мучительно, она страдала впервые. Но первые страдания, как первая любовь, не повторяются — и сла
12
Минуло около двух лет. Настали первые дни мая. На балконе своего дома сидела Александра Павловна, но уже не Липина, а Лежнева; она более года как вышла замуж за Михайла Ми
1 Но она будет более сдержанна (фр.).
следнее время. Перед балконом, от которого в сад вели ступень
Возле Александры Павловны сидел на балконе старый наш знакомец, Пигасов. Он заметно поседел с тех пор, как мы рас
Вдруг Пигасов засмеялся.
— Чему вы, Африкан Семеныч? — спросила Александра Павловна.
— Да так. Вчера, слышу я, один мужик говорит жене — а она, этак, разболталась: «Не скрыни!..» Очень это мне понра
— А вы все такой же, Африкан Семеныч: все нападаете на нас, бедных. Знаете ли, ведь это в своем роде несчастье, право. Я о вас сожалею.
— Несчастье? Что вы это изволите говорить! Во-первых, по- моему, на свете только три несчастья и есть: жить зимой в холод
— Хорошо вы ведете себя, нечего сказать! Не дальше как вчера Елена Антоновна мне на вас жаловалась.
— Вот как-с! А что она вам такое говорила, позвольте узнать?
— Она говорила мне, что вы в течение целого утра на все ее вопросы только и отвечали, что «чего-с? чего-с?» да еще таким пискливым голосом.
Пигасов засмеялся.
— А ведь хорошая эта была мысль, согласитесь, Александра Павловна... а?
— Удивительная! Разве можно быть этак с женщиной не
— Как? Елена Антоновна, по-вашему, женщина?
— Что же она по-вашему?
— Барабан, помилуйте, обыкновенный барабан, вот по ко
— Ах, да! — перебила Александра Павловна, желая пере
— С чем?
— С окончанием тяжбы. Глиновские луга остались за вами.
— Да, за мною, — мрачно возразил Пигасов.
— Вы столько лет этого добивались, а теперь словно недо
— Доложу вам, Александра Павловна, — медленно промол
Александра Павловна только плечами пожала.
— Нянюшка, — начала она, — я думаю, Мише пора спать лечь. Подай его сюда.
И Александра Павловна занялась своим сыном, а Пигасов отошел, ворча, на другой угол балкона.
Вдруг невдалеке, по дороге, идущей вдоль сада, показался Михайло Михайлыч на своих беговых дрожках. Перед лошадью его бежали две огромные дворные собаки: одна желтая, другая серая; он недавно завел их. Они беспрестанно грызлись и жи
— Глядь-ка, Саша, — закричал Лежнев издали своей же
Александра Павловна не сразу узнала человека, сидевшего за спиной ее мужа.
— А! Господин Басистов! — воскликнула она наконец.
— Он, он, — отвечал Лежнев, — и какие славные вести привез. Вот погоди, сейчас узнаешь.
И он въехал во двор.
Несколько мгновений спустя он с Басистовым явился на балконе.
— Ура! — воскликнул он и обнял жену. — Сережа же
— На ком? — с волнением спросила Александра Павловна.
— Разумеется, на Наталье. Вот приятель привез это изве
— Они спать хотят, — заметила няня.
— Да-с, — промолвил Басистов, подойдя к Александре Павловне, — я сегодня приехал из Москвы, по поручению Дарьи Михайловны — счеты по имению ревизовать. А вот и письмо.
Александра Павловна поспешно распечатала письмо своего брата. Оно состояло в нескольких строках. В первом порыве ра
Подали чай, усадили Басистова. Расспросы посыпались на него градом. Всех, даже Пигасова, обрадовало известие, приве
— Скажите, пожалуйста, — сказал между прочим Лежнев, — до нас доходили слухи о каком-то господине Корчагине. Стало быть, это был вздор?
(Корчагин был красивый молодой человек — светский лев, чрезвычайно надутый и важный: он держался необыкновенно величественно, точно он был не живой человек, а собственная своя статуя, воздвигнутая по общественной подписке.)
— Ну, нет, не совсем вздор, — с улыбкой возразил Баси
— Да ведь я его знаю, — подхватил Пигасов, — ведь он махровый болван, с треском болван... помилуйте! Ведь если б все люди были на него похожи, надо бы большие деньги брать, чтобы согласиться жить. помилуйте!
— Может быть, — возразил Басистов, — а в свете он играет роль не из последних.
— Ну, все равно! — воскликнула Александра Павловна. — Бог с ним! Ах, как я рада за брата!.. И Наталья весела, счастлива?
— Да-с. Она спокойна, как всегда, — вы ведь ее знаете, — но, кажется, довольна.
Вечер прошел в приятных и оживленных разговорах. Сели за ужин.
— Да, кстати, — спросил Лежнев у Басистова, наливая ему лафиту, — вы знаете, где Рудин?
— Теперь наверное не знаю. Он приезжал прошлой зимой в Москву на короткое время, потом отправился с одним семей
— Не пропадет! — подхватил Пигасов. — Где-нибудь сидит да проповедует. Этот господин всегда найдет себе двух или трех поклонников, которые будут его слушать разиня рот и давать ему взаймы деньги. Посмотрите, он кончит тем, что умрет где- нибудь в Царевококшайске или в Чухломе — на руках преста
— Вы очень резко о нем отзываетесь, — заметил вполголоса и с неудовольствием Басистов.
— Ничуть не резко! — возразил Пигасов. — А совершенно справедливо. По моему мнению, он просто не что иное, как лизоблюд. Я забыл вам сказать, — продолжил он, обращаясь к Лежневу, — ведь я познакомился с этим Терлаховым, с кото
— Прошу меня исключить из числа таких друзей! — с жа
— Ну, вы — другое дело! О вас и речи нет.
— А что такое вам рассказывал Терлахов? — спросила Алек
— Да многое рассказывал: всего не упомнишь. Но самый лучший вот какой случился с Рудиным анекдот. Беспрерывно развиваясь (эти господа всё развиваются; другие, например, про
И Пигасов засмеялся.
— Вы старый циник! — заметила с досадой Александра Павловна. — А я более и более убеждаюсь в том, что про Рудина даже те, которые его бранят, ничего дурного сказать не могут.
— Ничего дурного? Помилуйте! А его вечное житье на чу
— Послушайте, Африкан Семеныч! — начал Лежнев, и ли
Александра Павловна и Пигасов с изумлением посмотрели
на Лежнева, а Басистов встрепенулся весь, покраснел от радости и глаза вытаращил.
— Я знаю его хорошо, — продолжал Лежнев, — недостатки его мне хорошо известны. Они тем более выступают наружу, что сам он не мелкий человек.
— Рудин — гениальная натура! — подхватил Басистов.
— Гениальность в нем, пожалуй, есть, — возразил Леж
— Браво! Браво! — воскликнул Басистов. — Как это спра
— Вы слышите? — продолжал Лежнев, обращаясь к Пига- сову. — Какого вам еще доказательства нужно? Вы нападаете на
философию; говоря о ней, вы не находите довольно презри
Все чокнулись с Лежневым. Басистов сгоряча чуть не разбил своего стакана и осушил его разом, а Александра Павловна по
— Я, Михайло Михайлыч, и не подозревал, что вы так крас
— Я вовсе не красноречив, — возразил Лежнев не без до
— Как же, все у ней! Она выхлопотала ему очень выгодное место.
Лежнев усмехнулся.
— Вот этот не умрет в нищете, за это можно поручиться.
Ужин кончился. Гости разошлись. Оставшись наедине с своим мужем, Александра Павловна с улыбкой посмотрела ему в лицо.
— Как ты хорош был сегодня, Миша! — промолвила она, лаская его рукою по лбу. — Как ты умно и благородно говорил! Но сознайся, что ты немного увлекся в пользу Рудина, как пре
— Лежачего не бьют. а я тогда боялся, как бы он тебе го
— Нет, — простодушно возразила Александра Павловна, — он мне казался всегда слишком ученым, я боялась его и не знала, что говорить в его присутствии. А ведь Пигасов довольно зло подсмеялся над ним сегодня, сознайся?
— Пигасов? — проговорил Лежнев. — Я оттого именно и заступился так горячо за Рудина, что Пигасов был тут. Он смеет называть Рудина лизоблюдом! А по-моему, его роль, роль Пига- сова, во сто раз хуже. Имеет независимое состояние, надо всем издевается, а уж как льнет к знатным да к богатым! Знаешь ли, что этот Пигасов, который с таким озлоблением все и всех ругает, и на философию нападает, и на женщин, — знаешь ли ты, что он, когда служил, брал взятки, и как еще! А! Вот то-то вот и есть!
— Неужели? — воскликнула Александра Павловна. — Этого я никак не ожидала!.. Послушай, Миша, — прибавила она, по
— Что?
— Как ты думаешь? Будет ли брат счастлив с Натальей?
— Как тебе сказать. вероятности все есть. Командовать будет она — между нами таить это не для чего, — она умней его; но он славный человек и любит ее от души. Чего же больше? Ведь вот мы друг друга любим и счастливы, не правда ли?
Александра Павловна улыбнулась и стиснула руку Михайле Михайлычу.
В тот самый день, когда все, рассказанное нами, происхо
ских лошадей. На облучке торчал, упираясь искоса ногами в ва
— Когда же это мы до станции доедем? — спросил он му
— А вот, батюшка, — заговорил мужик и еще сильнее за
— Ты, кажется, очень плохо едешь, — заметил Рудин, — мы с самого утра тащимся и никак доехать не можем. Ты бы хоть спел что-нибудь.
— Да что будешь делать, батюшка! Лошади, вы сами видите, заморенные. опять жара. А петь мы не можем: мы не ямщики. Барашек, а барашек! — воскликнул вдруг мужичок, обращаясь к прохожему в бурой свитчонке и стоптанных лаптишках. — Посторонись, барашек.
— Вишь ты. кучер! — пробормотал ему вслед прохожий и остановился. — Московская косточка! — прибавил он голосом, исполненным укоризны, тряхнул головой и заковылял далее.
— Куда ты! — подхватил мужичок с расстановкой, дергая коренную. — Ах ты, лукавая! Право, лукавая.
Измученные лошаденки кое-как доплелись наконец до по
Один мой знакомый, много покатавшийся на своем веку по России, сделал замечание, что если в станционной комнате на стенах висят картинки, изображающие сцены из «Кавказского пленника» или русских генералов, то лошадей скоро достать можно; но если на картинках представлена жизнь известного игрока Жоржа де Жермани, то путешественнику нечего надеять
мию, когда он, будучи уже старцем, убивает, высоко взмахнув стулом, в хижине с крутою крышей, своего сына. В комнате, куда вошел Рудин, висели именно эти картины из «Тридцати лет, или Жизни игрока». На крик его явился смотритель, заспан
— Как же вы говорите, что лошадей нет, — промолвил Ру
— У нас никуда лошадей нет, — отвечал смотритель. — А вы куда едете?
— В ... ск.
— Нет лошадей, — повторил смотритель и вышел вон.
Рудин с досадой приблизился к окну и бросил фуражку на стол. Он не много изменился, но пожелтел в последние два го
Платье на нем было изношенное и старое, и белья не вид
Он принялся читать надписи по стенам. известное развле
— Лошадей в . ск нет и долго еще не будет, — заговорил он, — а вот в . ов есть обратные.
— В . ов? — промолвил Рудин. — Да помилуйте! Это мне совсем не по дороге. Я еду в Пензу, а . ов лежит, кажется, в на
— Что ж? Вы из Тамбова можете тогда проехать, а не то из ...ова как-нибудь свернете.
Рудин подумал.
— Ну, пожалуй, — проговорил он наконец, — велите за
Лошадей скоро подали. Рудин вынес свой чемоданчик, взлез на телегу, сел, понурился по-прежнему. Было что-то беспомощ
Эпилог
Прошло еще несколько лет.
Был осенний холодный день. К крыльцу главной гостиницы губернского города С... а подъехала дорожная коляска; из нее, слегка потягиваясь и покряхтывая, вылез господин, еще не по
Слуга Лежнева, малый молодой, курчавый и краснощекий, в серой шинели, подпоясанной голубым кушачком, и мягких ва
— Ну вот, брат, мы и доехали, — промолвил Лежнев, — а ты все боялся, что шина с колеса соскочит.
— Доехали! — возразил слуга, силясь улыбнуться через поднятый воротник шинели. — А уж отчего эта шина не со
— Никого здесь нет? — раздался голос в коридоре.
Лежнев вздрогнул и стал прислушиваться.
— Эй! Кто там? — повторил голос.
Лежнев встал, подошел к двери и быстро отворил ее.
Перед ним стоял человек высокого роста, почти совсем се
— Рудин! — воскликнул он с волнением.
Рудин обернулся. Он не мог разобрать черты Лежнева, сто
— Вы меня не узнаете? — заговорил Лежнев.
— Михайло Михайлыч! — воскликнул Рудин и протянул руку, но смутился и отвел ее было назад.
Лежнев поспешно ухватился за нее своими обеими.
— Войдите, войдите ко мне! — сказал он Рудину и ввел его в нумер.
— Как вы изменились! — произнес Лежнев, помолчав и не
— Да, говорят! — возразил Рудин, блуждая по комнате взо
— Благодарствуйте, хорошо. Но какими судьбами вы здесь?
— Я? Это долго рассказывать. Собственно, сюда я зашел случайно. Я искал одного знакомого. Впрочем, я очень рад.
— Где вы обедаете?
— Я? Не знаю. Где-нибудь в трактире. Я должен сегодня же выехать отсюда.
— Должны?
Рудин значительно усмехнулся.
— Да-с, должен. Меня отправляют к себе в деревню на жи
— Пообедайте со мной.
Рудин в первый раз взглянул прямо в глаза Лежневу.
— Вы мне предлагаете с собой обедать? — проговорил он.
— Да, Рудин, по-старинному, по-товарищески. Хотите? Не ожидал я вас встретить, и Бог знает, когда мы увидимся опять. Не расстаться же нам с вами так!
— Извольте, я согласен.
Лежнев пожал Рудину руку, кликнул слугу, заказал обед и ве
В течение обеда Лежнев и Рудин, как бы сговорившись, все толковали о студенческом своем времени, припоминали многое и многих — мертвых и живых. Сперва Рудин говорил неохот
— Ну, теперь, — начал он, — рассказывайте-ка мне все, что с вами случилось с тех пор, как я вас не видал.
Рудин посмотрел на Лежнева.
«Боже мой! — подумал опять Лежнев. — Как он изменился, бедняк!»
Черты Рудина изменились мало, особенно с тех пор, как мы видели его на станции, хотя печать приближающейся старости
уже успела лечь на них; но выражение их стало другое. Иначе глядели глаза; во всем существе его, в движениях, то замедлен
— Рассказать вам все, что со мною случилось? — заговорил он. — Всего рассказать нельзя и не стоит... Маялся я много, скитался не одним телом — душой скитался. В чем и в ком я не разочаровался, Бог мой! С кем не сближался! Да, с кем! — по
— Послушайте, — перебил его Лежнев, — мы когда-то го
Рудин встрепенулся, приподнялся, а в глазах его промелькну
— Выпьем, — сказал он, — спасибо тебе, брат, выпьем.
Лежнев и Рудин выпили по бокалу.
— Ты знаешь, — начал опять, с ударением на слове «ты» и с улыбкою, Рудин, — во мне сидит какой-то червь, который грызет меня и гложет и не даст мне успокоиться до конца. Он наталкивает меня на людей — они сперва подвергаются моему влиянию, а потом.
Рудин провел рукой по воздуху.
— С тех пор как я расстался с вами. с тобою, я переис
— Выдержки в тебе не было, — проговорил, как бы про себя, Лежнев.
— Как ты говоришь, выдержки во мне не было!.. Строить я никогда ничего не умел; да и мудрено, брат, строить, когда и почвы-то под ногами нету, когда самому приходится собствен
Рудин откинул назад свои седые и уже жидкие волосы тем самым движением руки, каким он некогда отбрасывал свои тем
— Ну, слушай, — начал он. — Сошелся я в Москве с одним довольно странным господином. Он был очень богат и владел обширными поместьями; не служил. Главная, единственная его страсть была любовь к науке, к науке вообще. До сих пор я по
— Как у Ласунской, помнишь, — заметил Лежнев с добро
— Какое! Там я знал, в душе, что из слов моих ничего не выйдет; а тут. тут совсем другое поле раскрывалось передо мною. Я навез с собою агрономических книг. правда, я до конца не прочел ни одной. ну, и приступил к делу. Сначала
оно не пошло, как я и ожидал, а потом оно как будто и пошло. Мой новый друг все помалчивал да посматривал, не мешал мне, то есть до известной степени не мешал мне. Он принимал мои предложения и исполнял их, но с упорством, туго, с тайной не
— То есть бросил насущный кусок хлеба, — проговорил Лежнев и положил обе руки на плечи Рудину.
— Да, и очутился опять легок и гол в пустом пространстве. Лети, мол, куда хочешь. Эх, выпьем!
— За твое здоровье! — промолвил Лежнев, приподнялся и поцеловал Рудина в лоб. — За твое здоровье и в память По- корского. Он также умел остаться нищим.
— Вот тебе и нумер первый моих похождений, — начал спустя немного Рудин. — Продолжать, что ли?
— Продолжай, пожалуйста.
— Эх! Да говорить-то не хочется. Устал я говорить, брат. Ну, однако, так и быть. Потолкавшись еще по разным местам. кстати, я бы мог рассказать тебе, как я попал было в секретари к благонамеренному сановному лицу и что из этого вышло; но
это завело бы нас слишком далеко... Потолкавшись по разным местам, я решился сделаться наконец. не смейся, пожалуйста. деловым человеком, практическим. Случай такой вышел: я со
— Нет, не слыхал. Но, помилуй, Рудин, как же ты, с сво
— Знаю, брат, что не в том; а впрочем, в чем оно состоит- то?.. Но если б ты видел Курбеева! Ты, пожалуйста, не вооб
— На какое, позволь узнать?
Рудин опустил глаза:
— Ты засмеешься.
— Почему же? Нет, не засмеюсь.
— Мы решились одну реку в К. ой губернии превратить в судоходную, — проговорил Рудин с неловкой улыбкой.
— Вот как! Стало быть, этот Курбеев капиталист?
— Он был беднее меня, — возразил Рудин и тихо поникнул своей седой головой.
Лежнев захохотал, но вдруг остановился и взял за руку Ру
— Извини меня, брат, пожалуйста, — заговорил он, — но я этого никак не ожидал. Ну, что ж, это предприятие ваше так и осталось на бумаге?
— Не совсем. Начало исполнения было. Мы наняли работ
— Ну! — заметил Лежнев. — Я думаю, добить твой послед
— Не мудрено, точно.
Рудин глянул в окно.
— А проект, ей-богу, был недурен и мог бы принесть огром
— Куда же Курбеев этот делся? — спросил Лежнев.
— Он? Он в Сибири теперь, золотопромышленником сде
— Может быть; но ты вот уж, наверное, состояния себе не составишь.
— Я? Что делать! Впрочем, я знаю, я всегда в глазах твоих был пустым человеком.
— Ты? Полно, брат!.. Было время, точно, когда мне в глаза бросались одни твои темные стороны; но теперь, поверь мне, я научился ценить тебя. Ты себе состояния не составишь... Да я люблю тебя за это. помилуй!
Рудин слабо усмехнулся.
— В самом деле?
— Я уважаю тебя за это! — повторил Лежнев. — Понима
Оба помолчали.
— Что ж, переходить к нумеру третьему? — спросил Рудин.
— Сделай одолжение.
— Изволь. Нумер третий и последний. С этим нумером я только теперь разделался. Но не наскучил ли я тебе?
— Говори, говори.
— Вот видишь ли, — начал Рудин, — я однажды подумал на досуге. досуга-то у меня всегда много было. я подумал: све
— Еще бы!
— На других всех пунктах я более или менее срезался. от
Рудин остановился и вздохнул.
— Чем жить даром, не лучше ли постараться передать дру
новому делу. Хлопотно мне было достать место; частных уроков давать я не хотел; в низших училищах мне делать было нечего. Наконец мне удалось достать место преподавателя в здешней гимназии.
— Преподавателя — чего? — спросил Лежнев.
— Преподавателя русской словесности. Скажу тебе, ни за одно дело не принимался я с таким жаром, как за это. Мысль действовать на юношество меня воодушевила. Три недели про
— Ее нет у тебя? — перебил Лежнев.
— Нет: затерялась куда-то. Она вышла недурна и понрави
— И имел успех? — спросил Лежнев.
— Имел большой успех. Слушатели приходили толпами. Я им передавал все, что у меня было в душе. Между ними было три-четыре мальчика действительно замечательных; остальные меня понимали плохо. Впрочем, сознаться надо, что и те, кото
таких женщин. Ей уже было лет под сорок; но она верила в до
— Жив и, вообрази, женился на мещанке, которая, говорят, его бьет.
— Поделом! Ну, а Наталья Алексеевна здорова?
— Да.
— Счастлива?
— Да.
Рудин помолчал.
— О чем бишь я говорил. да! Об учителе математики. Он меня возненавидел, сравнивал мои лекции с фейерверком, под
Наступило молчание. Оба приятеля сидели, понурив головы.
Первый заговорил Рудин.
— Да, брат, — начал он, — я теперь могу сказать с Коль
высказать все, чего я желаю. Мне решительно скрывать нечего: я вполне, и в самой сущности слова, человек благонамеренный; я смиряюсь, хочу примениться к обстоятельствам, хочу мало
— Загадку! — повторил Лежнев. — Да, это правда. Ты и для меня был всегда загадкой. Даже в молодости, когда, бывало, по
— Слова, всё слова! Дел не было! — прервал Рудин.
— Дел не было! Какие же дела.
— Какие дела? Слепую бабку и все ее семейство своими тру
— Да; но доброе слово — тоже дело.
Рудин посмотрел молча на Лежнева и тихо покачал головой. Лежнев хотел было что-то сказать и провел рукой по лицу. — Итак, ты едешь в деревню? — спросил он наконец.
— В деревню.
— Да разве у тебя осталась деревня?
— Там что-то такое осталось. Две души с половиною. Угол есть, где умереть. Ты, может быть, думаешь в эту минуту: «И тут не обошелся без фразы!» Фраза точно меня сгубила, она заела меня, я до конца не мог от нее отделаться. Но то, что я сказал, не фраза. Не фраза, брат, эти белые волосы, эти морщины; эти прорванные локти — не фраза. Ты всегда был строг ко мне, и ты был справедлив; но не до строгости теперь, когда уже все кончено, и масла в лампаде нет, и сама лампада разбита, и вот- вот сейчас докурится фитиль. Смерть, брат, должна примирить наконец.
Лежнев вскочил.
— Рудин! — воскликнул он. — Зачем ты мне это говоришь? Чем я заслужил это от тебя? Что я за судья такой и что бы я был за человек, если б, при виде твоих впалых щек и морщин, слово
фраза — могло прийти в голову? Ты хочешь знать, что я думаю о тебе? Изволь! Я думаю: вот человек... с его способностями чего бы не мог он достигнуть, какими земными выгодами не об
— Я возбуждаю твое сожаление, — промолвил глухо Рудин.
— Нет, ты ошибаешься. Ты уважение мне внушаешь — вот что. Кто тебе мешал проводить годы за годами у этого помещи
— Я родился перекати-полем, — продолжал Рудин с уны
— Это правда; но ты не можешь остановиться не оттого, что в тебе червь живет, как ты сказал мне сначала. Не червь в тебе живет, не дух праздного беспокойства: огонь любви к истине в тебе горит, и, видно, несмотря на все твои дрязги, он горит в тебе сильнее, чем во многих, которые даже не считают себя эгоистами, а тебя, пожалуй, называют интриганом. Да я первый на твоем месте давно бы заставил замолчать в себе этого червя и примирился бы со всем; а в тебе даже желчи не прибавилось, и ты, я уверен, сегодня же, сейчас, готов опять приняться за но
— Нет, брат, я теперь устал, — проговорил Рудин. — С ме
— Устал! Другой бы умер давно. Ты говоришь, смерть при
— Ты, брат, совсем другой человек, нежели я, — перебил Рудин со вздохом.
— Наши дороги разошлись, — продолжал Лежнев, — мо
руки, а ты должен был выйти на поле, засучить рукава, тру1
Приятели чокнулись стаканами и пропели растроганными и фальшивыми, прямо русскими голосами старинную студен
— Вот ты теперь в деревню едешь, — заговорил опять Леж
Рудин встал.
— Спасибо тебе, брат, — продолжал он. — Спасибо! Не забуду я тебе этого. Да только приюта я не стою. Испортил я свою жизнь и не служил мысли, как следует.
— Молчи! — продолжал Лежнев. — Каждый остается тем, чем сделала его природа, и больше требовать от него нельзя! Ты назвал себя Вечным Жидом. А почему ты знаешь, может быть, тебе и следует так вечно странствовать, может быть, ты ис
— Еду! Прощай. Спасибо. А кончу я скверно.
— Это знает Бог. Ты решительно едешь?
— Еду. Прощай. Не поминай меня лихом.
— Ну, не поминай же лихом и меня. и не забудь, что я сказал тебе. Прощай.
Приятели обнялись. Рудин быстро вышел.
1 Давайте веселиться! (лат.)
Лежнев долго ходил взад и вперед по комнате, остановил
А на дворе поднялся ветер и завыл зловещим завываньем, тяжело и злобно ударяясь в звенящие стекла. Наступила долгая, осенняя ночь. Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть теплый уголок... И да поможет Господь всем бесприютным скитальцам!
В знойный полдень 26 июня 1848 года, в Париже, когда уже восстание «национальных мастерских» было почти подавлено, в одном из тесных переулков предместия св. Антония баталион линейного войска брал баррикаду. Несколько пушечных выстре
— Пепз!1 — сказал один из убегавших тзигдез2 другому, — оп лтп бе Шег 1е Ро1опа183.
— Бфге!4 — ответил тот, и оба бросились в подвал дома, у которого все ставни были закрыты и стены пестрели следами пуль и ядер.
Этот «Ро1опа18» был — Дмитрий Рудин.
1855
1 Смотрите-ка! (фр.)
2 Инсургентов (фр.).
3 Поляка убили (фр.).
4 Черт возьми! (фр.)
Дворянское гнездо
1
Весенний, светлый день клонился к вечеру, небольшие ро
Перед раскрытым окном красивого дома, в одной из крайних улиц губернского города О... (дело происходило в 1842 году), сидели две женщины: одна лет пятидесяти, другая уже старушка, семидесяти лет.
Первую из них звали Марьей Дмитриевной Калитиной. Ее муж, бывший губернский прокурор, известный в свое время де
тельство. При доме находился большой сад; одной стороной он выходил прямо в поле, за город. «Стало быть, — решил Ка
Марья Дмитриевна в молодости пользовалась репутацией миленькой блондинки; и в пятьдесят лет черты ее не были ли
Старушка, сидевшая с Марьей Дмитриевной под окошком, была та самая тетка, сестра ее отца, с которою она провела не
— О чем ты это? — спросила она вдруг Марью Дмитриев
— Так, — промолвила та. — Какие чудесные облака!
— Так тебе их жалко, что ли?
Марья Дмитриевна ничего не отвечала.
— Что это Гедеоновский нейдет? — проговорила Марфа Тимофеевна, проворно шевеля спицами (она вязала большой шерстяной шарф). — Он бы повздыхал вместе с тобою — не то соврал бы что-нибудь.
— Как вы всегда строго о нем отзываетесь! Сергей Петро
— Почтенный! — повторила с укоризной старушка.
— И как он покойному мужу был предан! — проговорила Марья Дмитриевна. — До сих пор вспомнить о нем равнодушно не может.
— Еще бы! Тот его за уши из грязи вытащил, — проворчала Марфа Тимофеевна, и спицы еще быстрее заходили в ее руках.
— Глядит таким смиренником, — начала она снова, — го
— Кто же без греха, тетушка? Эта слабость в нем есть, ко
— Да, он ручки у тебя все лижет. По-французски не гово
Марья Дмитриевна поправила свои локоны. Марфа Тимофе
— Что это у тебя, никак седой волос, мать моя? Ты побрани свою Палашку. Чего она смотрит?
— Уж вы, тетушка, всегда... — пробормотала с досадой Ма
— Сергей Петрович Гедеоновский! — пропищал красноще
2
Вошел человек высокого роста, в опрятном сюртуке, коро
скрипу. Он поклонился сперва хозяйке дома, потом Марфе Ти
— А Елизавета Михайловна здоровы?
— Да, — отвечала Марья Дмитриевна, — она в саду.
— И Елена Михайловна?
— Леночка в саду тоже. Нет ли чего новенького?
— Как не быть-с, как не быть-с, — возразил гость, медленно моргая и вытягивая губы. — Гм!.. да вот пожалуйте, есть новость, и преудивительная: Лаврецкий Федор Иваныч приехал.
— Федя! — воскликнула Марфа Тимофеевна. — Да ты, пол
— Никак нет-с, я их самолично видел.
— Ну, это еще не доказательство.
— Очень поздоровели, — продолжал Гедеоновский, пока
— Поздоровел, — произнесла с расстановкой Марья Дми
— Да-с, — возразил Гедеоновский, — другой на его месте и в свет-то показаться посовестился бы.
— Это отчего? — перебила Марфа Тимофеевна. — Это что за вздор? Человек возвратился на родину — куда ж ему деться прикажете? И благо он в чем виноват был!
— Муж всегда виноват, сударыня, осмелюсь вам доложить, когда жена нехорошо ведет себя.
— Это ты, батюшка, оттого говоришь, что сам женат не был.
Гедеоновский принужденно улыбнулся.
— Позвольте полюбопытствовать, — спросил он после не
Марфа Тимофеевна быстро взглянула на него.
— А тому назначается, — возразила она, — кто никогда не сплетничает, не хитрит и не сочиняет, если только есть на свете такой человек. Федю я знаю хорошо; он только тем и виноват, что баловал жену. Ну, да и женился он по любви, а из этих из любовных свадеб ничего путного никогда не выходит, — приба
— Вот она всегда так, — проговорила Марья Дмитриевна, проводив свою тетку глазами, — всегда!
— Лета ихние! Что делать-с! — заметил Гедеоновский. — Вот они изволят говорить: кто не хитрит. Да кто нонеча не хи
Марья Дмитриевна слабо улыбнулась и протянула Гедеонов- скому свою пухлую руку с отделенным пятым пальчиком. Он приложился к ней губами, а она пододвинула к нему свое кресло и, слегка нагнувшись, спросила вполголоса:
— Так видели вы его? В самом деле он — ничего, здоров, весел?
— Весел-с, ничего-с, — возразил Гедеоновский шепотом.
— А не слыхали вы, где его жена теперь?
— В последнее время в Париже была-с; теперь, слышно, в итальянское государство переселилась.
— Это ужасно, право, — Федино положение; я не знаю, как он переносит. Случаются, точно, несчастья со всяким; но ведь его, можно сказать, на всю Европу распубликовали.
Гедеоновский вздохнул.
— Да-с, да-с. Ведь она, говорят, и с артистами, и с пияни- стами, и как там по-ихнему, со львами да со зверями знакомство вела. Стыд потеряла совершенно...
— Очень, очень жалко, — проговорила Марья Дмитриев
— Как же-с, как же-с. Как мне не знать-с всего, что до ваше
— Придет он к нам, как вы думаете?
— Должно полагать-с; а впрочем, они, слышно, к себе в де
Марья Дмитриевна подняла глаза к небу.
— Ах, Сергей Петрович, Сергей Петрович, как я подумаю, как нам, женщинам, нужно осторожно вести себя!
— Женщина женщине рознь, Марья Дмитриевна. Есть, к не
клетчатый синий платок и начал его развертывать.) Такие жен
— Матап, татап, — вскричала, вбегая в комнату, смазливая девочка лет одиннадцати, — к нам Владимир Николаич верхом едет!
Марья Дмитриевна встала; Сергей Петрович тоже встал и по
— Какая у него чудесная лошадь! — продолжала девочка. — Он сейчас был у калитки и сказал нам с Лизой, что к крыльцу подъедет.
Послышался топот копыт, и стройный всадник на красивом гнедом коне показался на улице и остановился перед раскрытым окном.
3
— Здравствуйте, Марья Дмитриевна! — воскликнул звучным и приятным голосом всадник. — Как вам нравится моя новая покупка?
Марья Дмитриевна подошла к окну.
— Здравствуйте, Шз1бетаг! Ах, какая славная лошадь! У кого вы ее купили?
— У ремонтера. Дорого взял, разбойник.
— Как ее зовут?
— Орландом. Да это имя глупо; я хочу переменить. Ей Ыен, ей Ыен, топ дагуоп...1 Какой неугомонный!
Конь фыркал, переступал ногами и махал опененною мордой.
— Леночка, погладьте ее, не бойтесь.
Девочка протянула из окна руку, но Орланд вдруг взвился на дыбы и бросился в сторону. Всадник не потерялся, взял коня в шенкеля, вытянул его хлыстом по шее и, несмотря на его со
— Ггепех дагбе, ргепех дагбе2, — твердила Марья Дмитри
1 Ну, ну, мой мальчик (фр.).
2 Осторожнее, осторожнее (фр.).
— Леночка, поласкайте его, — возразил всадник, — я не позволю ему вольничать.
Девочка опять протянула руку и робко коснулась трепетав
— Браво! — воскликнула Марья Дмитриевна. — А теперь слезьте и придите к нам.
Всадник лихо повернул коня, дал ему шпоры и, проскакав коротким галопом по улице, въехал на двор. Минуту спустя он вбежал, помахивая хлыстиком, из двери передней в гостиную; в то же время на пороге другой двери показалась стройная, вы
4
Молодой человек, с которым мы только что познакомили читателей, прозывался Владимиром Николаичем Паншиным. Он служил в Петербурге чиновником по особым поручениям в министерстве внутренних дел. В город О... он приехал для исполнения временного казенного поручения и состоял в рас1, как выражаются петербургские парижане. Владимир Николаич с пятнадцатилетнего возраста уже умел не смущаясь войти в любую гостиную, приятно повертеться в ней
1 Это — самый шик (фр.).
и кстати удалиться. Отец Паншина доставил сыну своему много связей; тасуя карты между двумя робберами или после удачного «большого шлема», он не пропускал случая запустить словеч1. Заветная область раскрылась перед ним. Паншин скоро понял тайну светской на
Паншин любезно раскланялся со всеми находившимися в комнате, пожал руку у Марьи Дмитриевны и у Лизаветы Михай
1 Очаровательный малый (фр.).
ловны, слегка потрепал Гедеоновского по плечу и, повернувшись на каблуках, поймал Леночку за голову и поцеловал ее в лоб.
— И вы не боитесь ездить на такой злой лошади? — спро
— Помилуйте, она пресмирная; а вот, я доложу вам, чего я боюсь: я боюсь играть в преферанс с Сергеем Петровичем; вчера у Беленицыных он обыграл меня в пух.
Гедеоновский засмеялся тоненьким и подобострастным сме
— Вы изволите говорить, что я обыграл вас, — промолвил Гедеоновский, — а на прошлой неделе кто у меня выиграл две
— Злодей, злодей, — перебил его Паншин с ласковой, но чуть-чуть презрительной небрежностью и, не обращая более на него внимания, подошел к Лизе.
— Я не мог найти здесь увертюру Оберона, — начал он. — Беленицына только хвасталась, что у ней вся классическая му
— Зачем же после? — вмешалась Марья Дмитриевна. — От
— Слушаю-с, — промолвил Паншин с какой-то светлой и сладкой улыбкой, которая у него и появлялась и пропадала вдруг, — пододвинул коленом стул, сел за фортепьяно и, взяв
Луна плывет высоко над землею Меж бледных туч;
Но движет с вышины волной морскою Волшебный луч.
Моей души тебя признало море Своей луной,
И движется — и в радости и в горе — Тобой одной.
Тоской любви, тоской немых стремлений Душа полна;
Мне тяжело... Но ты чужда смятений, Как та луна.
Второй куплет был спет Паншиным с особенным выраже1. Когда он кончил, Лиза похвалила мотив, Марья Дмитриевна сказала: «Прелестно», а Ге- деоновский даже крикнул: «Восхитительно! И поэзия, и гармония одинаково восхитительны!..» Леночка с детским благоговением посмотрела на певца. Словом, всем присутствовавшим очень понравилось произведение молодого дилетанта; но за дверью гостиной в передней стоял только что пришедший, уже старый человек, которому, судя по выражению его потупленного лица и движениям плечей, романс Паншина, хотя и премиленький, не доставил удовольствия. Подождав немного и смахнув пыль с са
— А! Христофор Федорыч, здравствуйте! — воскликнул прежде всех Паншин и быстро вскочил со стула. — Я и не по
— Я не слушиль, — произнес дурным русским языком во
— Вы, мосье Лемм, — сказала Марья Дмитриевна, — приш
— Нет, не Лисафет Михайловне, а Елен Михайловне.
1 Замирая (ит.).
— А! Ну, что ж — прекрасно. Леночка, ступай наверх с го
Старик пошел было вслед за девочкой; но Паншин остано
— Не уходите после урока, Христофор Федорыч, — сказал он, — мы с Лизаветой Михайловной сыграем бетховенскую со
Старик проворчал себе что-то под нос, а Паншин продолжал по-немецки, плохо выговаривая слова:
— Мне Лизавета Михайловна показала духовную кантату, которую вы ей поднесли, — прекрасная вещь! Вы, пожалуйста, не думайте, что я не умею ценить серьезную музыку, — напро
Старик покраснел до ушей, бросил косвенный взгляд на Лизу и торопливо вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна попросила Паншина повторить романс; но он объявил, что не желает оскорблять ушей ученого немца, и предложил Лизе заняться бетховенскою сонатой. Тогда Ма
5
Христофор Теодор Готлиб Лемм родился в 1786 году, в ко
восьмом году переселился он в Россию. Его выписал большой барин, который сам терпеть не мог музыки, но держал оркестр из чванства. Лемм прожил у него лет семь в качестве капель
великих композиторов своей родины, если б жизнь иначе его повела; но не под счастливой звездой он родился! Он много написал на своем веку — и ему не удалось увидеть ни одного своего произведения изданным; не умел он приняться за дело, как следовало, поклониться кстати, похлопотать вовремя. Как- то, давным-давно тому назад, один его поклонник и друг, тоже немец и тоже бедный, издал на свой счет две его сонаты — да и те остались целиком в подвалах музыкальных магазинов; глухо и бесследно провалились они, словно их ночью кто в реку бро
6
Паншин громко и решительно взял первые аккорды сона
— Что с вами? — спросил он.
— Зачем вы не сдержали своего слова? — сказала она. — Я вам показала кантату Христофора Федорыча под тем услови
— Виноват, Лизавета Михайловна, — к слову пришлось.
— Вы его огорчили — и меня тоже. Теперь он и мне до
— Что прикажете делать, Лизавета Михайловна! От младых ногтей не могу видеть равнодушно немца: так и подмывает меня его подразнить.
— Что вы это говорите, Владимир Николаич! Этот немец, бедный, одинокий, убитый человек — и вам его не жаль? Вам хочется дразнить его?
Паншин смутился.
— Вы правы, Лизавета Михайловна, — промолвил он. — Всему виною — моя вечная необдуманность. Нет, не возражайте мне; я себя хорошо знаю. Много зла мне наделала моя необду
Паншин помолчал. С чего бы ни начинал он разговор, он обыкновенно кончал тем, что говорил о самом себе, и это вы
— Вот и в вашем доме, — продолжал он, — матушка ваша, конечно, ко мне благоволит — она такая добрая; вы... впрочем, я не знаю вашего мнения обо мне; зато ваша тетушка просто меня терпеть не может. Я ее тоже, должно быть, обидел каким- нибудь необдуманным, глупым словом. Ведь она меня не любит, не правда ли?
— Да, — произнесла Лиза с небольшой запинкой, — вы ей не нравитесь.
Паншин быстро провел пальцами по клавишам; едва замет
— Ну, а вы? — промолвил он. — Я вам тоже кажусь эго
— Я вас еще мало знаю, — возразила Лиза, — но я вас не считаю за эгоиста; я, напротив, должна быть благодарна вам.
— Знаю, знаю, что вы хотите сказать, — перебил ее Пан
но все же вы полагаете, что я — как бишь это сказано? — для красного словца не пожалею ни отца, ни приятеля.
— Вы рассеянны и забывчивы, как все светские люди, — промолвила Лиза, — вот и все.
Паншин немного нахмурился.
— Послушайте, — сказал он, — не будемте больше гово1. Я тоже артист, хотя плохой, и это, а именно то, что я плохой артист, — я вам докажу сейчас же на деле. Начнем же.
— Начнем, пожалуй, — сказала Лиза.
Первое абадю прошло довольно благополучно, хотя Пан
— Нет! — Воскликнул он. — Я не могу сегодня играть; хо
Лиза встала, закрыла фортепьяно и обернулась к Паншину.
— Что же мы будем делать? — спросила она.
— Узнаю вас в этом вопросе! Вы никак не можете сидеть сложа руки. Что ж, если хотите, давайте рисовать, пока еще не совсем стемнело. Авось другая муза — муза рисования, как бишь ее звали? позабыл. будет ко мне благосклоннее. Где ваш аль
Лиза пошла в другую комнату за альбомом, а Паншин, остав
— Ага! — воскликнул он. — Я вижу, вы начали срисовывать мой пейзаж — и прекрасно. Очень хорошо! Вот тут только — дайте-ка карандаш — не довольно сильно положены тени. Смот
1 И я тоже художник (ит.).
И Паншин размашисто проложил несколько длинных штри
— В рисунке, да и вообще в жизни, — говорил Паншин, сгибая голову то направо, то налево, — легкость и смелость — первое дело.
В это мгновение вошел в комнату Лемм и, сухо поклонив
— Куда же вы, любезный Христофор Федорыч? Разве вы не остаетесь чай пить?
— Мне домой, — проговорил Лемм угрюмым голосом, — голова болит.
— Ну, что за пустяки — останьтесь. Мы с вами поспорим о Шекспире.
— Голова болит, — повторил старик.
— А мы без вас принялись было за бетховенскую сонату, — продолжал Паншин, любезно взяв его за талию и светло улы
— Вы бы опять спел сфой романце лутчи, — возразил Лемм, отводя руки Паншина, и вышел вон.
Лиза побежала вслед за ним. Она догнала его на крыльце.
— Христофор Федорыч, послушайте, — сказала она ему по- немецки, провожая его до ворот по зеленой короткой травке двора, — я виновата перед вами — простите меня.
Лемм ничего не отвечал.
— Я показала Владимиру Николаевичу вашу кантату; я была уверена, что он ее оценит, — и она точно очень ему понрави
Лемм остановился.
— Это ничего, — сказал он по-русски и потом прибавил на родном своем языке: — Но он не может ничего понимать: как вы этого не видите? Он дилетант — и все тут!
— Вы к нему несправедливы, — возразила Лиза, — он все понимает и сам почти все может сделать.
— Да, все второй нумер, легкий товар, спешная работа. Это нравится, и он нравится, и сам он этим доволен — ну и браво.
А я не сержусь; эта кантата и я — мы оба старые дураки; мне немножко стыдно, но это ничего.
— Простите меня, Христофор Федорыч, — проговорила снова Лиза.
— Ничего, ничего, — повторил он опять по-русски, — вы добрая девушка... а вот кто-то к вам идет. Прощайте. Вы очень добрая девушка.
И Лемм уторопленным шагом направился к воротам, в кото
7
— Вы меня не узнаете, — промолвил он, снимая шляпу, — а я вас узнал, даром что уже восемь лет минуло с тех пор, как я вас видел в последний раз. Вы были тогда ребенок. Я Лаврец
— Матушка будет очень рада, — возразила Лиза, — она слышала о вашем приезде.
— Ведь вас, кажется, зовут Елизаветой? — промолвил Лав
— Да.
— Я помню вас хорошо; у вас уже тогда было такое лицо, которого не забываешь; я вам тогда возил конфекты.
Лиза покраснела и подумала: какой он странный! Лаврец
— Здравствуйте, здравствуйте, мой милый соизт!1 — вос
1 Кузен (фр.).
— Здравствуйте, моя добрая кузина, — возразил Лаврецкий и дружелюбно пожал ее протянутую руку. — Как вас господь милует?
— Садитесь, садитесь, мой дорогой Федор Иваныч. Ах, как я рада! Позвольте, во-первых, представить вам мою дочь, Лизу.
— Я уж сам отрекомендовался Лизавете Михайловне, — пе
— Мсье Паншин. Сергей Петрович Гедеоновский. Да садитесь же! Гляжу на вас и, право, даже глазам не верю. Как здоровье ваше?
— Как изволите видеть: процветаю. Да и вы, кузина, — как бы вас не сглазить, — не похудели в эти восемь лет.
— Как подумаешь, сколько времени не видались, — меч
— Я приехал теперь из Берлина, — возразил Лаврецкий, — и завтра же отправляюсь в деревню — вероятно, надолго.
— Вы, конечно, в Лавриках жить будете?
— Нет, не в Лавриках; а есть у меня, верстах в двадцати пяти отсюда, деревушка; так я туда еду.
— Это деревушка, что вам от Глафиры Петровны досталась?
— Та самая.
— Помилуйте, Федор Иваныч! У вас в Лавриках такой чу
Лаврецкий чуть-чуть нахмурил брови.
— Да. но и в той деревушке есть флигелек; а мне пока больше ничего не нужно. Это место — для меня теперь самое удобное.
Марья Дмитриевна опять до того смешалась, что даже вы
— Слава богу, — возразила Марья Дмитриевна, — а что?
— Так, мне показалось, что вам не по себе.
Марья Дмитриевна приняла вид достойный и несколько оби
равно; видно, тебе, мой батюшка, все как с гуся вода; иной бы с горя исчах, а тебя еще разнесло». Марья Дмитриевна сама с со
Лаврецкий действительно не походил на жертву рока. От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сло
Паншин между тем продолжал поддерживать разговор. Он навел речь на выгоды сахароварства, о котором недавно прочел две французские брошюрки, и с спокойной скромностью при
— А ведь это Федя! — раздался вдруг в соседней комнате за полураскрытой дверью голос Марфы Тимофеевны. — Фе
— Мне ничего не нужно, — поспешно проговорил Лав
— Ну, хоть чаю напейся, мой батюшка. Господи Боже мой! Приехал невесть откуда, и чашки чаю ему не дадут. Лиза, пойди похлопочи, да поскорей. Я помню, маленький он был обжора страшный, да и теперь, должно быть, покушать любит.
— Мое почтение, Марфа Тимофеевна, — промолвил Пан
— Извините меня, государь мой, — возразила Марфа Ти
к Лаврецкому, — только нос у тебя отцовский был, отцовским и остался. — Ну — и надолго ты к нам?
— Я завтра еду, тетушка.
— Куда?
— К себе, в Васильевское.
— Завтра?
— Завтра.
— Ну коли завтра, так завтра. С богом — тебе лучше знать. Только ты, смотри, зайди проститься. — Старушка потрепала его по щеке. — Не думала я дождаться тебя; и не то чтоб я умирать собиралась; нет — меня еще годов на десять, пожалуй, хватит: все мы, Пестовы, живучи; дед твой покойный, бывало, двужильными нас прозывал; да ведь господь тебя знал, сколько б ты еще за границей проболтался. Ну, а молодец ты, молодец; чай, по-прежнему десять пудов одной рукой поднимаешь? Твой батюшка покойный, извини, уж на что был вздорный, а хорошо сделал, что швейцарца тебе нанял; помнишь, вы с ним на кулач
Все встали и отправились на террасу, за исключением Геде- оновского, который втихомолку удалился. Во все продолжение разговора Лаврецкого с хозяйкой дома, Паншиным и Марфой Тимофеевной он сидел в уголке, внимательно моргая и с дет
В тот же день, в одиннадцать часов вечера, вот что проис
на и положив лицо на руки; старушка, стоя перед ним, изредка и молча гладила его по волосам. Более часу провел он у ней, простившись с хозяйкой дома; он почти ничего не сказал своей старинной доброй приятельнице, и она его не расспрашивала... Да и к чему было говорить, о чем расспрашивать? Она и так все понимала, она и так сочувствовала всему, чем переполнялось его сердце.
8
Федор Иванович Лаврецкий (мы должны попросить у чи
он взял ее из соседнего семейства, по отцовскому выбору и при1 эмиграции, — и кончила тем, что чуть не семидесяти лет вышла замуж за этого финь-флёра; перевела на его имя все свое состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй а 1а КюйеНеи, окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчи
1 Самый цвет (фр.).
его фраки, жабо, книги, его флейта, его опрятность, в которой недаром чуялась ему гадливость; он то и дело жаловался и вор
Настойчивая, властолюбивая, она и слышать не хотела о за
Некоторые не попадут в ад
Духи Рождества на Трэдд-стрит (Трэдд-стрит #6)
Возможна доставка книги в , а также в любой другой город страны Почтой России, СДЭК, ОЗОН-доставкой или транспортной компанией.
{{searchData}}
whatsup