j
Название книги | Любовь во время чумы/м/ |
Автор | Маркес |
Год публикации | 2022 |
Издательство | АСТ |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | мЭксклюзивная классика |
ISBN | 978-5-17-092007-5 |
EAN13 | 9785170920075 |
Артикул | P_9785170920075 |
Количество страниц | 544 |
Тип переплета | мяг. м |
Формат | - |
Вес, г | 1520 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
ГАБРИЭЛЬ ГАРСИА МАРКЕСЛЮБОВЬ ВО ВРЕМЯ ЧУМЫИЗДАТЕЛЬСТВО ACT МОСКВАУДК 821.134.2-31(861)ББК 84(7Кол)-44Г20Серия «Эксклюзивная классика»Gabriel Garda MarquezEL AMOR EN LOS TIEMPOS DEL COLERAПеревод с испанского Л. П. СинянскойСерийное оформление А. В. Фереза, Е. Д. Ферез Печатается с разрешения наследников автора и литературного агентства Agencia Literaria Carmen Balcells, S.A.Гарсиа Маркес, Габриэль.Г20: [роман] / Габриэль Гарсиа Маркес ; [пер с исп. Л.П. Синянской]. — Мо: Издательство АСТ, 2022. — 544 с. — (ЭксклюISBN 978-5-17-092007-5История любви, побеждающей все — время и проСмуглая красавица Фермина отвергла юношескую любовь друга детства Флорентино Арисы и предпочла стать супругой доктора Хувеналя Урбино — ученого, меч— чумы. Но Флорентино не теряет надежды. Он ждет — ждет и любит. И неистовая сила его любви лишь крепнет с годами.Такая любовь достойна восхищения. О ней слагают песни и легенды.Страсть — как смысл жизни. Верность — как суть са...УДК 821.134.2-31(861)ББК 84(7Кол)-44ISBN 978-5-17-092007-5© Gabriel Garcia Marquez, and Heirs of Gabriel Garcia Marquez, 1985© Перевод. Л. П. Синянская, 2011© Издание на русском языке AST Publishers, 2022Посвящается, конечно же, МерседесЭти селенья уже обрели свою коронованную богиню.Леандро ДиасТак было всегда: запах горького миндаля навоТруп, прикрытый одеялом, лежал на походной раскладной кровати, где Херемия де Сент-Амур всегда спал, а рядом, на табурете, стояла кювета, в которой он выпарил яд. На полу, привязанное к ножке кровати, распростерлось тело огромного дога, черного, с белой грудью; рядом валялись коприкрытым красной бумагой. Третья кювета, с фиксажем, стояла около трупа. Куда ни глянь — старые газеты и журналы, стопки стеклянных неПолицейский комиссар опередил его, он уже был тут, вместе с молоденьким студентом-медии борода, живот, пересеченный давним швом, за— Что же ты струсил? — сказал он ему. — Ведь самое страшное давно позади.Он снова накрыл его одеялом и вернул себе ветолько самым старым и самым знаменитым в гоРаспоряжения, которые он отдал комиссару и практиканту, были коротки и точны. Вскрытия делать не нужно. Запаха, еще стоявшего в доме, было довольно, чтобы определить: смерть причи— Когда вам попадется такой, — сказал он практиканту, — обратите внимание: обычно у них в сердце песок.Потом он обратился к комиссару и говорил с ним, как с подчиненным. Велел ему в обход всех инстанций похоронить тело сегодня же вечером и притом в величайшей тайне. И сказал: «Я пере— Если не найдете, не беда, — сказал он. — Я возьму все расходы на себя.Он приказал сообщить журналистам, что фо— Я так понял, что человек этот был святой, — сказал он.— Случай еще более редкий, — сказал доктор Урбино. — Святой безбожник. Но это — дела Божьи.Вдалеке, на другом конце города, зазвонили колокола собора, созывая на торжественную служОгромный фотографический аппарат на подНа письменном столике, рядом с банкой, где хранились курительные трубки старого морского волка, лежала шахматная доска с незаконченной партией. И доктор Урбино, хоть и спешил, хоть и был в тяжелом расположении духа, не удержался от искушения рассмотреть ее. Он знал, что партия игралась накануне вечером, потому что Херемия де Сент-Амур играл в шахматы каждый вечер с одним из по меньшей мере трех разных партнеров и всегда доигрывал партию до конца, а потом складывал фигуры и убирал доску в ящик письВ шесть утра, совершая последний обход, ноча когда закончил чтение, казалось, будто он воз— Ничего особенного, — сказал он. — ПоследЭто была полуправда, но они приняли ее за полную, потому что он велел им поднять одну из плиток кафельного пола и там они обнаружили затрепанную тетрадь расходов и ключи от сейфа. Денег оказалось не так много, как они думали, но более чем достаточно для оплаты похорон и раз— Третий раз в жизни, с тех пор как помню сеИ он остался еще на несколько минут, чтобы решить все вопросы, хотя с трудом сдерживал жепрофессионалы, и безвестные любители, сообщит и другим, не столь близким друзьям, возможно, они пожелают прийти на похороны. До предсмертДоктору Хувеналю Урбино легко было следоникто не видел, чтобы снять страх от стольких пеВ течение часа у себя в кабинете он готовился к занятиям по общей клинике, которые вел в Мебои в сердце. В редких случаях после занятий у неОбедал он почти всегда дома, затем следовала десятиминутная сиеста: сидя на террасе, выходивПосле первого своего возвращения из Европы он стал ездить в фамильном ландо, запряженном парой золотистых рысаков, а когда экипаж прине желал отойти от дел, хотя ясно понимал, что вызывали его исключительно в безнадежных слуДень у него был расписан по минутам, так что его жена во время врачебного обхода больных всегда знала, куда в экстренном случае послать к нему человека с поручением. В молодости он, случалось, после обхода больных задерживался в приБлагодаря доктору Херемия де Сент-Амур мог стать здесь тем, чем он стал. Доктор Урбино был его безоговорочным заступником, поручителем на все случаи жизни и не давал себе даже труда полюбопытствовать, кто он такой, чем занимается и с каких бесславных войн вернулся таким жалА все — из-за шахмат. Сначала они играли в семь вечера, после ужина, и партнер, ввиду свос каждым разом фора становилась все меньше, поОсобенным днем у него было воскресенье. Утром он шел к главной службе в собор, потом возвращался домой и отдыхал — читал на террасе. Лишь в неотложных случаях он навещал больного в воскресенье и уже много лет не принимал никавернулся к первой странице и снова погрузился в омут нежеланных откровений, которые могли бы переменить всю жизнь, даже в его возрасте, есПогода начала портиться с раннего утра, было свежо и облачно, но дождя до полудня, похоже, не предвиделось. Желая добраться кратчайшим пубашке, доктор Урбино упорно требовал от своего носить бархатную ливрею и цилиндр, точно у цирХотя доктор Хувеналь Урбино и любил свой город почти маниакальной любовью, хотя и знал его как никто другой, всего считаные разы нались до места, за коляской бежала шумная ватага голых ребятишек, потешавшихся над театральным нарядом кучера, которому то и дело приходилось отпугивать их хлыстом. Доктор Урбино, пригото- вясь к доверительному разговору, слишком поздно понял, что простодушие в его возрасте — вещь опасная.Снаружи этот дом без номера ничем не отлиник еще в том столетии, дом номер 26 на улочке Монмартра. Женщина села напротив и заговорила на неродном для нее испанском.— Этот дом — ваш дом, доктор, — сказала она. — Не ждала, что это случится так скоро.Доктор Урбино почувствовал себя преданным. Он взглянул на нее участливо, сердцем увидел ее глубокий траур, ее достойную скорбь и понял, что приход его бесполезен, ибо она гораздо больше его знала, что в предсмертном письме сообщал в свое оправдание Херемия де Сент-Амур. Вот оно что! Она была с ним совсем незадолго до смерти, она была рядом с ним почти двадцать лет, ее предвое взрослых и свободных людей, не имевших в прошлом ничего, что бы их сдерживало, и живНакануне вечером они были в кино, каждый сам покупал себе билет, и сидели отдельно, как они делали по крайней мере дважды в месяц с тех пор, как иммигрант-итальянец дон Галилео Дарал Херонимо Арготе, как он предполагал. И изум— Мастерская партия!Она уверяла, что заслуга не ее, видно, Херемия де Сент-Амур был поглощен думами о смерти и двигал фигуры безучастно. Когда они кончили играть, было около четверти двенадцатого — уже смолкли музыка и танцы, — он попросил оставить его одного. Он хочет написать письмо доктору Ху- веналю Урбино, самому уважаемому из всех из— Значит, вы знали! — воскликнул он.Она не только знала это, она помогала ему пе— Ваш долг был сообщить о его намерени— Я не могла сделать этого, — оскорбилась она. — Я слишком любила его.Доктор Урбино, полагавший, что знал обо всем на свете, никогда не слыхал ничего подобного, к тому же высказанного так непосредственно. Он посмотрел на нее в упор, стараясь всеми пятью чувствами запечатлеть ее в памяти такой, какойона была в тот момент: в черном с ног до головы, невозмутимо-бесстрашная, с глазами как у змеи и с розой за ухом, она казалась речным божеством. Давным-давно, на безлюдном морском берегу на Гаити, где они лежали обнаженные после того, как любили друг друга, Херемия де Сент-Амур вдруг прошептал: «Никогда не буду старым». Она поняИ в самом деле, ему исполнилось шестьдесят в этом году, 23 января, и тогда он наметил себе крайний срок — канун Троицы, главного пре— Вчера вечером, когда я уходила, он как будОна хотела увести с собой пса, но он посмоему, и она оправдалась тем, что хотела потом, гля— Вспоминай обо мне розой, — сказал он.Она пришла домой чуть за полночь. Лежа на кровати, одетая, курила, давая ему время законИ она еще более утвердила его в этой мысли. Она не пойдет на похороны, ибо так обещала возчто не жалуясь, в этой морильне для бедняков, где некогда была счастлива.Всю дорогу домой доктор Хувеналь Урбино не мог отделаться от этих слов: «морильня для беднясвары, дрались жестоко и кроваво. Это была та саОсвобождение от испанского владычества, а затем отмена рабства способствовали благородСловом, жизнь колониального города, котоНа другом берегу бухты, в богатом квартале Ла-Манга, дом доктора Хувеналя Урбино жил словно в ином времени. Дом был большим и прося вид на стоялые воды, где догнивали выброшензаглушения шагов покрывали турецкие ковры, куОднако ничто в доме не могло сравниться с торжественным убранством библиотеки, котостал самым прохладным под свирепым солнцем Ла-Манги, и было отрадно провести сиесту в поИ тем не менее доктор Урбино не был счастлив в то утро, вернувшись домой еще до десяти часов, после двух встреч, из-за которых он не только пропустил воскресную праздничную службу, но и, того гляди, мог утратить состояние духа, свойями, каких не имел в семье никто, даже дети в нежном младенческом возрасте.Он жил в доме уже более двадцати лет, и никто не знал, сколько лет он прожил на свете до этого. Днем, отдохнув в послеобеденную сиесту, доктор Урбино садился с ним на выходившей во двор теранглийские туристы, в те поры во множестве заТо, что попугай сохранил все привилегии и после исторической дерзости, окончательно дособны на страшные жестокости по отношению к людям. Он говорил, что собаки вовсе не верны, а угодливы, что кошки — предательское племя, что павлины — вестники смерти, попугаи ара — всего-навсего обременительное украшение, кроФермина Даса, его супруга, которой к этому времени исполнилось семьдесят два года и котоностью очей и красноречивостью жестов, однако отделалась от него Фермина Даса не по этой приВ коридорах дома в клетках сидели всевозможуспехами своих общественных и культурных заОказывается, внезапно взбесился сторожевой пес: в припадке бешенства он рвал в клочья всех без разбору животных, попадавшихся на пути, поФермина Даса впервые признала правоту мужа в домашнем деле и постаралась потом очень долго не заговаривать с ним о животных. Она утешалась цветными вкладками из «Истории естествознаной комнате и не унесли столовое серебро, кото— В этот дом не войти больше никому, кто не умеет говорить, — сказал он.Он сказал так, желая положить конец хитроПопугай был хорош, гораздо более легкий, чем казался, голова желтая, а язык — черный, единствать, он склонил голову перед изобретательностью жены и только дивился, какое удовольствие довыловить половником, обваренного, облезшего, но еще живого. С тех пор его стали держать в клетТри часа его не могли поймать. К каким только хитростям и уловкам не прибегали служанки, и домашние и соседские, чтобы заставить его спуДо самого недавнего времени пожары гасили добровольцы как попало: хватали лестницы, какибранные Лигой общественного благоустройства, почетным президентом которой был Хувеналь УрФермина Даса уже надела свободное шелковое платье, присборенное на бедрах, и ожерелье из нашею; ноги обула в атласные туфли на высоком каДоктор Урбино застал ее перед трюмо под медее. Она не помнила, когда начала помогать ему одеваться, а потом уже и одевать его, но хорошо знала, что вначале делала это из любви, однако лет пять назад стала делать по необходимости, потому что он уже не мог одеваться сам. Они только что отпраздновали свою золотую свадьбу и уже не умели жить друг без друга ни минуты и ни минуты не думать друг о друге; это неумение становилось тем больше, чем больше наваливалась на них стаСовсем другой, наверное, могла бы стать жизнь для них обоих, знай они заведомо, что в семейной жизни куда легче уклониться от катастроф, нежепела по утрам веселое пробуждение супруга. Она изо всех сил цеплялась за тонкие ниточки сна, чтобы не открывать глаза навстречу новому рокоНикто не спал так красиво, как она, — будто летела в танце, прижав одну руку ко лбу, — но нине спит с пяти утра. И в тех редких случаях, когда, шаря в потемках, он не находил на привычном месте своих шлепанцев, она вдруг сонным голоПокрутившись в постели, она зажигала свет, уже не щадя себя, счастливая первой победой, одержанной в наступающем дне. По сути дела, оба участвовали в этой игре, таинственной и извраНачалось все повседневно просто. Доктор Ху- веналь Урбино вошел в спальню из ванной — в ту пору он еще мылся сам, без помощи — и начал одеваться, не зажигая света. Она, как всегда в это время, плавала в теплом полусне, точно зародыш в материнском чреве, — глаза закрыты, дыхание легкое, и рука, словно в священном танце, прижа— Неделю уже, наверное, моюсь без мыла.Тогда она окончательно проснулась, вспомнила, что мыла нет, и подумала, что положит потом, но потом забыла и вспомнила о мыле только на следующий день. На третий день произошло то же самое. Конечно, прошла не неделя, как сказал он, чтобы усугубить ее вину, но три непростительных дня пробежали, и ярость оттого, что заметили ее промах, окончательно вывела ее из себя. Как обыч— Я моюсь каждый день, — закричала она в гневе, — и все эти дни мыло было!Он достаточно хорошо знал ее методы ведения войны, но на этот раз не выдержал. Сославшись на дела, он перешел жить в служебное помещение благотворительной больницы и приходил домой только переодеться перед посещением больных на дому. Услышав, что он пришел, она уходила на кухню, притворяясь, будто занята делом, и не выЭтот неприятный случай, разумеется, дал им основание вспомнить множество других мелочных ссор, случившихся в тревожную пору иных предся сеньору архиепископу — надо так надо, — и пусть Господь Бог, верховный судия, решит, бы— Пошел он в задницу, сеньор архиепископ!Оскорбительный выкрик потряс основы гороВозле кабинета не было ванной комнаты, и конфликт исчерпал себя — теперь он не шумел спозаранку, он входил в ванную после того, какподготовится к утренним занятиям, и на самом деле старался не разбудить супругу. Не раз перед сном они одновременно шли в ванную и тогда чи— Дай мне спать здесь, — сказал он. — Было мыло в мыльнице, было.Когда уже в излучине старости они вспоминаОн был первым мужчиной в жизни Фермины Дасы, которого она слышала, когда он мочился. Это произошло в первую брачную ночь в каюте парохода, который вез их во Францию; она лежаэто, поскольку с годами его струя слабела, а она никак не могла смириться с тем, что он орошает края унитаза каждый раз, когда им пользуется. Доктор Урбино пытался убедить ее, приводя довоК тому времени ему уже было трудно управвремя он велел убрать ее из гигиенических сообраВ то воскресенье, на Троицу, когда доктор Ху- веналь Урбино приподнял одеяло над трупом Хе- ремии де Сент-Амура, ему открылось нечто такое, чего он, врач и верующий, до тех пор не постиг данею и по праву и без всякого права щупал ее собФермина Даса не дала ему заразить себя мрачдетским фотографом, самым популярным во всей провинции, что однажды выиграл в шахматы у че— Словом, всего лишь беглый из Кайенны, приговоренный к пожизненному заключению за страшное преступление, — сказал доктор УрбиОн дал ей письмо, тайну которого хотел унести с собой в могилу, но она спрятала сложенные пошил сделать то же самое в силу столь же серьезных причин, мой долг был бы поступить так, как по— Ты ничего не понимаешь, — сказал он. — Возмутило меня не то, кем он оказался, и не то, что он сделал, а то, что он столько лет обманыЕго глаза затуманились невольными слезами, но она сделала вид, что ничего не заметила.— И правильно делал, — возразила она. — Скажи он правду, ни ты, ни эта бедная женщина, да и никто в городе не любил бы его так, как его любили.Она пристегнула ему к жилету цепочку часов. Подтянула узел галстука и заколола его булавкой с топазом. Потом платком, смоченным одеколо— Поторопись, — сказала она, беря его под руАминта Дечамис, супруга доктора Ласидеса Оливельи, и семь их дочерей старались наперебой предусмотреть все детали, чтобы парадный обед по случаю двадцатипятилетнего юбилея стал обского архитектора, который прошелся по городу злым ураганом новаторства и, кроме всего прочеXVII века. В доме было шесть спален, два зала, столовая и гостиная, просторные, хорошо проветривавшиеся, однако они оказались бы тесго дате выпуска, выбрали воскресенье на Троицу, чтобы придать празднику должное величие.Приготовления начались за три месяца, бояДоктор Хувеналь Урбино с трудом добрался сквозь учиненный бурей разгром вместе с последлацканы. Место напротив занял доктор Ласидес Оливелья, пятидесятилетний мужчина с женоСеньора Оливелья, боясь, как бы жара кому не повредила, обежала весь дом, умоляя всех снять за обедом пиджаки, однако никто не решился подать пример. Архиепископ обратил внимание доктора Урбино на то, что этот обед в определенном смысзидента из своей партии после сорокапятилетнего правления консерваторов. Доктор Урбино не был с этим согласен: президент-либерал не казался ему ни лучше, ни хуже президента-консерватора, пожалуй, только одевается похуже. Однако он не стал возражать архиепископу, хотя ему и хотелось бы отметить, что на этот обед ни один человек не был приглашен за его образ мыслей, приглашали сюда по заслугам и родовитости, а заслуги рода всегда стояли выше удач в политических хитроЛивень перестал внезапно, как и начался, и сразу же на безоблачном небе запылало солнце, но короткая буря была свирепа: с корнем выворощенный грозой воздух. Оркестру, расположившеКвартет Школы изящных искусств начал свою программу в парадной тишине, которой хватило лишь на первые такты моцартовской «Охоты». Разговоры становились все громче, шумели неВторая вещь программы — «Девушка и смерть» Шуберта, как показалось доктору, была исполнена излишне драматично. Он слушал ее с напряжениего видел, но не помнил где. Такое с ним случаИспытав облегчение от того, что одержал еще одну победу над старостью, он отдался прозрачноДоктор Урбино улыбнулся ей с другого берега сво— И что еще хуже, — сказал он, — при помоСказав это, он почувствовал, как жалость сноке, которого узнал долгими вечерами за шахмаРечи были короткими и изящными. Духовой оркестр заиграл популярные мелодии, не предусвать. В зале оставались только гости, сидевшие за почетным столом над последней рюмкой бренди, которую доктор Урбино тотчас же вслед за тостом осушил. Никто не помнил, чтобы с ним случалось такое раньше, разве что после рюмки превосходмени было в обрез для священной сиесты доктора, чтобы затем успеть на погребение.Он поспал в сиесту, но мало и плохо, потому что, придя домой, обнаружил, что разор от пожарРазбудила его печаль. Не та, которую он испыНе из науки, но из собственного опыта доктор Хувеналь Урбино знал, что у большинства смерФермина Даса тем временем занималась прислоновой кости для разрезания бумаги, который он забыл в спальне. Но когда нож принесли, док— Бесстыдник! — крикнул доктор Урбино. Попугай ответил точно таким же голосом: — От бесстыдника слышу, доктор.Он продолжал разговаривать с попугаем, не теряя его из виду, а сам осторожно, чтобы не спугна трех ступенях террасы. Попугай не шелохнулся. Он сидел так низко, что доктор протянул ему пал— Святое Причастие! — воскликнула она. — Да он же убьется!Доктор Урбино ухватил попугая за горло, по«Ca y est»1. И тут же выпустил его из рук, потому что лестница выскользнула у него1 Дело сделано (фр.). — Здесь и далее примеч. пер.из-под ног, и он, на мгновение зависнув в воздухе, понял ясно и окончательно, что он умер, умер без покаяния и причастия, не успев проститься, умер в четыре часа семь минут пополудни, в воскресеФермина Даса на кухне пробовала готовив— Один Бог знает, как я тебя любил.Эта смерть всем запала в память, и не без осследняя эпидемия, разразившаяся в стране в то время, когда он находился в Европе, менее чем за три месяца скосила четверть городского насележе принадлежала идея создания Художественного центра, который был основан Школой изящных искусств и располагается в том же самом здании и поныне.Лишь ему удалось то, что считалось невозможв памяти досадные мелочи во имя возвеличивания непреходящего. Без сомнения, это была одна из самых заразительных идей доктора, оперная лихоДоктор Хувеналь Урбино не принял ни одного официального поста, хотя ему предлагали не один и на любых условиях, и яростно критиковал тех врачей, которые использовали свой профессиоми, в то время как нация истекает кровью в неТолько два его поступка не соответствовали этому образу. Первый — переезд в новый дом в квартале новоявленных богачей из старинного особняка маркиза Касальдуэро, на протяжении более чем века бывшего их родовым гнездом. Втона общественных зданиях, и на всех церквях колоно на университетской площади как символ ненаС первого же момента стало ясно, что овдовевСмерть принесла в дом свой распорядок. Все ценные вещи были убраны с глаз, на голых стенах остались лишь следы висевших когда-то картин. Стулья — свои и одолженные у соседей — были придвинуты к стенам по всему дому, от залы до спален, опустевшие комнаты казались огромныди библиотеки, на письменном столе своего отца, без гроба лежал тот, кто некогда был Хувеналем Урбино де ла Калье, лежал с лицом, на котором застыл ужас, в черном плаще и с боевой шпагой рыцаря ордена Гроба Господня. Подле него, в глуНелегко ей было владеть собою все это время, с того момента как она услыхала крик Дианы Паршенно невольный, имел место в воскресенье, в одиннадцать ночи, когда привезли епископский гроб, еще пахнувший корабельной свежестью, с медными ручками, выстланный изнутри стеганым шелком. Доктор Урбино Даса велел немедля за— Мы увидимся очень скоро, — сказала она ему.Флорентино Ариса, затерявшийся в толпе знав столовую влетел беглый попугай с дерзко заОн был таким, каким выглядел: внимательноВ ту ночь он был одет так, как застала его весть о смерти доктора Урбино, другими словами, как обычно, несмотря на адскую июньскую жару: темповерх целлулоидного воротничка, фетровая шляведенном для самоубийц, карибские беженцы днем раньше похоронили Херемию де Сент-Амура, а рядом с ним — его пса, согласно воле покойного.Флорентино Ариса был в числе тех немногих, которые остались до конца погребальной церемоС большинством гостей Фермина Даса попроло его от всех былых воспоминаний. Но радость была недолгой: он прижал шляпу к сердцу и, дро— Фермина, — сказал он, — полстолетия я ждал этой возможности: еще раз повторить клятву в вечной моей к тебе любви и верности.Фермина Даса решила бы, что перед ней сума— Ступай прочь, — сказала она ему. — И чтоб до конца твоей жизни я тебя больше не видела. — Она снова распахнула дверь на улицу, дверь, котоИ когда услыхала, что одинокие шаги на улице затихли, медленно заперла дверь на засов и на все запоры и, оставшись одна, прямо взглянула в лиспать в этой постели одной с той ночи, как она потеряла девственность. А все оставшееся здесь от мужа подглядывало, как она плачет: и узорчатые с помпонами шлепанцы, и его пижама, лежавшая на подушке, и зияющее пустотой зеркало, в котоФлорентино Ариса, напротив, ни на миг не переставал думать о ней с той поры, как Фермина Даса бесповоротно отвергла его после их бурной и трудной любви; а с той поры прошли пятьдесят