j
Название книги | Ленинградская телефонная книжка |
Автор | Шварц |
Год публикации | 2019 |
Издательство | АСТ |
Раздел каталога | Изобразительное и декоративно-прикладное искусство (ID = 185) |
Серия книги | Мемуары |
ISBN | 978-5-17-114625-2 |
EAN13 | 9785171146252 |
Артикул | P_9785171146252 |
Количество страниц | 544 |
Тип переплета | цел. |
Формат | - |
Вес, г | 760 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
Евгений ШварцЛенинградская телефонная книжкаИздательство АСТ МоскваУДК 821.161.1-311.6ББК 84(2Рос=Рус)6-44Ш33Дизайн серии Григория КалугинаВ оформлении книги использованы иллюстрации из фондов РГАЛИ, РИА НовостиПредисловие Вадима ПерельмутераКомментарии Ксении КириленкоШварц, Евгений ЛьвовичШ33 Ленинградская телефонная книжка / Евгений Шварц; предисл. В. Перельмутера, коммент. К. Кириленко. — М.: Издательство АСТ, 2019. — 544 с.; ил. — (Мемуары, дневники, письма)ISBN 978-5-17-114625-2Евгений Шварц - прозаик, сказочник, драматург, сценарист - в этой книДинамичные, пунктирные воспоминания Шварца пересыпаны различУДК 821.161.1-311.6ББК 84(2Рос=Рус)6-44ISBN 978-5-17-114625-2© Е.Л. Шварц (наследники), 2019© В.Г. Перельмутер, предисловие, 2019© Е.И. Исаева, 2019© ООО «Издательство АСТ», 2019«По мере сил подробно и точно...»Нет ничего печальней, чем жить в интересное время.Станислав Ежи Лец...Несколько человек проволокло свое умение работать через все столетия, что уместились между двадцатыми и пятидесятыми годами.Евгений ШварцОн был из тех — нескольких...В пятьдесят четвертом, едва мучительно оправившись от первого инфаркта, Шварц завершил одну из лучших — и самых светлых — своих пьес — «Обыкновенное чудо».Несколько месяцев спустя, в середине января пятьдесят пятого, — в «Дневнике» — была сделана первая, начальная запись «Телефонной книжки» — про Николая Акимова.«Слава безумцам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто они бессмертны, — смерть иной раз отступает от них...» — восклицает в приИ это, по-моему, вовсе не случайно перекликается с тем, что побуМне представляется, что во время и после болезни, реальной угрозы жизни, он впервые всерьез задумался о том, что его не будет. Как не будет и всех тех, в чьем окружении — ближнем и не очень — он живет.Мы все знаем это, но всерьез впервые задумываемся о том — всегда — внезапно. И мысль та в нас остается, пусть и отодвинутою на периферию сознания, ведь иначе она начнет искажать жизнь.Спустя два месяца после начала записей он, перечитывая уже скапопыток, что происходит: «...Я пишу о живых (sic! — В.П.) людях, котоТак жанр возникает из самой формы (не наоборот, потому что поиПочти двести имен. Диапазон персонажей: театр (больше всего), литеetc — и его отношения с ними.Плюс записи телефонов деловых — «Аэропорт», «Детиздат», «Киноetc.Об одних — подробно, несколько дней, разворачивая повествование в чуть ли не отдельный, самостоятельный сюжет с отступлениями в собО других — короче: страница, полторы, от силы — две. Об артистах, о режиссерах, с которыми работал при постановках своих пьес и съемetc.О третьих — всего несколько строк, звонки к ним были редкими и, так сказать, сугубо деловыми. Правда, тут не без исключений. Например,фамилия ветеринара, вскользь упомянутая, по ассоциации выкликает из памяти целую многолетнюю историю о кошках, об их участии — и роли — в жизни семьи Шварца. Или имя телефонного техника, за которым следует рассказ о телефонах, начиная с первого, во всех менявТак сама форма этих воспоминаний начинает всё более энергично участвовать в их содержательности. Потому что многое, по моему впечатлению, чуть ли не добрая половина рассказанного, не возникло бы отчетливо из памяти без импульсов, которые дала эта телефонная книжка.Мы не знаем всего содержимого своей памяти. И удивляемся, когда всплывают эпизоды, вроде бы вовсе незначительные, «случайные», которые ей, памяти, и хранить-то с чего бы? Причем дальнее неожиУ Шварца такими импульсами становятся имена.Так возникает уникальный жанр — воспоминания о живых. ДинаВот он припоминает о встречах с замечательным дирижером Курна ходу какого-то фолианта, спрашивает — что читает. И тот открывает, показывает собеседнику разворот испещренной значками партитуры. То заходит разговор «о неслыханной производительности Баха», и Шварц удивляется, «почему у протестанта Баха есть мессы». И Зандерлинг рассказывает о ссоре Баха с герцогом, у которого служил, и про то, как, получив предложение стать придворным композитором и органистом католического дрезденского двора, написал для него мессу. И про то, что он «оставил почти восемьсот опусов». А на восхищение Шварца удивительными людьми восемнадцатого века возражает: «Просто Бах думал, что он ремесленник. Романтики брали отсюда (и Зандерлинг указал на сердце), а Бах отсюда (и Зандерлинг развел широко руками). У Баха не опускались руки перед величием музыки. Он думал, что он ремесленник».И возникает из краткого этого пояснения — не больше и не меньше — великолепное знание истории европейской культуры, не только музыки, цеховая атмосфера восемнадцатого столетия.И не только слова вспоминаются внятно, но и образ говорящего, его интонация и жесты...Или мимолетная беседа с задумчивым Натаном Альтманом. И тот поведал, что на днях принимали в Союз художников молодую художИли — в обширном фрагменте о Вениамине Каверине — рассказ о том, как приехали однажды к нему на дачу (по соседству с дачей Кавеодаренности, а особый склад всего существа. Для них, моих злейших друзей тех лет, прежде всего просто-напросто не существовало тех закоНазывает обэриутов «злейшими врагами» из всех своих друзей — и задолго, чуть не за полвека до утвердившихся ныне оценок и мнений, пишет о природе и причинах того, что и как они писали.Пишет, зная о трагических судьбах, ведь к середине пятидесятых из троих жив лишь Заболоцкий...Во всех этих телефонно-книжных записях Шварц и впрямь расА после смерти, как говорил Карамзин, «нет лжи».Подчас он откровенно нелицеприятен. Когда искренне огорчен, расНу, например, популярнейший киноартист Павел Кадочников.«Когда я с ним познакомился, был человеком. В середине тридцатых годов я встречал его в Новом ТЮЗе. Тогда он был артист настоящий, с тем послушным воображением, что так удивляет и превращает искусИ люди на улицах его узнавали, он получал сотни писем и поверил, что он такой и есть, и кончился... И он всё улыбался, неудержимо, как влюИли — про известного, «заслуженного» литературоведа: «...НастоИли — про поэта, некогда бывшего поблизости от акмеистов, переВпрочем, таких огорчительных частностей среди записей немного. Однако и говоря о людях, с которыми его связывала длительная приИ сетует: «Ужасно трудно бороться с дальнозоркостью. Ну как можно описывать близких знакомых. Таких близких, что жалко задеть. Не смеешь задеть»... Однако подчас задевает, хотя, естественно, о переКстати — о некоторых — серьезнейших — причинах подобных перемен.В книжке — телефон Союза писателей.Я хочу привести целиком эту недлинную запись, дабы она не проскользила при чтении толстой книги без пристальности, какой, по-моему, заслуживает.«Союз писателей стоит дальше в телефонной книжке. Появился он на свет в 1934 году, и вначале представлялся дружественным после загаЗапись датирована десятым июля пятьдесят шестого. Уже прошел ХХ съезд партии, подведший, как увиделось всем, черту под десятилеИ немного о том, чего в этой «Телефонной книжке» нет. Нет запиИ нет — о Корнее Чуковском. Лишь мимолетное упоминание (в текЕдва ли телефон Корнея Ивановича был в Ленинграде Шварцу неведом — он ведь бывал у Чуковского в середине двадцатых, уже «приблизившись по-настоящему к литературе». А про двадцать втоМного позже Вениамин Каверин назвал этот очерк статьей, «осужА каким иным мог увидеть его Шварц в том году, который сам Чуковский подытожил в «Дневнике» вот так: «1922 год был ужасный год для меня, год всевозможных банкротств, провалов, унижений, обид и болезней. Я чувствовал, что черствею, перестаю верить в жизнь, и что единственное мое спасение — труд. И как я работал! Чего я только не делал! С тоскою, почти со слезами писал “Мойдодыра”. Побитый — писал “Тараканище”. Переделал совершенно в корень свои некрасовские книжки, а также “Футуристов”, “Уайльда”, “Уитмэна”. Основал “СовреВот это состояние, в котором все и всё вокруг враждебно, мешает работать, то есть жить, описано Шварцем, по-моему, замечательно. «По мере сил подробно и точно»...Чуковский, судя по всему, и к «секретарю» своему относился тогда так же — как к неизбежно-досадной, безымянной помехе: в «Дневнике» его Шварц впервые упоминается лишь три года спустя — когда приходитк нему в гости уже работающим в детской литературе, вместе с Юрием Тыняновым...Перечитывая теперь «Ленинградскую телефонную книжку», думаю, что именно «Белый волк» помог Шварцу найти, определить нечто вроде ключа к ее сочинению. Интонацию, которая пришлась впору и в меру этой книге.Воспоминаниям про обыкновенное чудо жизни художника. Среди людей.P.S. По-моему, необходимо почтить, предваряя эту книгу, память замечательного архивиста и текстолога Ксении Николаевны КириВадим Перельмутер1955 год19 январяХотел затеять длинную работу: «Телефонная книжка». Взять нашу длинную черную книжку с алфавитом и, за фамилией фамиАкимов. О нем говорил не раз: ростом мал, глаза острые, внимательные, голубые. Всегда пружина заведена, двигатель на полном ходу. Все ясно в нем. Никакого тумана. Отсюда правди20 январяИ он возразил: «Не осуждай, не осуждай! Это страсть. Не может человек заставить себя расстаться с деньгами — и всё тут». Так же, говоря о ком-то, признал: «Он, как умный человек, позвоАкимов в драке правдив, ясен и смел до того, что проподобное, — исчезает. Охлопков любит говорить, что наше время подобно эпохе Возрождения: сильные люди, борьба страстей и так далее. Эта поэтическая формула разрешает ему куда больше, чем позволяет себе умный человек. Единственный боец, на которого я смотрю в этой свалке с удовольствием, — Акимов. Он не теряет чувства брезгливости, как безобразник эпохи Возрождения, не кричит, кусая врага: «Прекрасное должно быть величаво» (или «Призрак коммунизма бродит по Европе») и, наконец, он чуть ли не единственный имеет в своей области пристрастия, привязан21 январяВ случае удач его мы встречаемся реже, потому что он тогда занят с утра до вечера, он меняет коней — то репетирует, то делает доклады в ВТО, то ведет бешеную борьбу с очередным врагом, то пишет портрет, обычно с очень красивой какой- нибудь девушки. И свалить его с ног могут только грипп, или вечный его враг — живот. Вот каков первый из тех, что записан в моей телефонной книжке. Среди многих моих друзей — вра