Название книги | Темные аллеи |
Автор | Бунин |
Год публикации | 2021 |
Издательство | АСТ |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | Лучшая мировая классика |
ISBN | 978-5-17-121347-3 |
EAN13 | 9785171213473 |
Артикул | P_9785171213473 |
Количество страниц | 352 |
Тип переплета | цел. |
Формат | - |
Вес, г | 520 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
ИВАНБУНИНИВАНБУНИНАТемные аллеиИздательство ACT МоскваУДК 821.161.1-32ББК 84(2Рос=Рус)6-44Б91Бунин, Иван Алексеевич.Б91 Темные аллеи / Иван Алексеевич Бунин. — Москва : Издательство АСТ, 2022. — 352 с.ISBN 978-5-17-121347-3 (C.: Лучшая мировая классика)Серийное оформление и компьютерный дизайн В. ВоронинаISBN 978-5-17-064353-0 (C.: Русская классика)Серийное оформление А.А. КудрявцеваКомпьютерный дизайн В.А. Воронина«Темные аллеи» (1937—1945) — самая известная книга Бунина, соНаверное, никто ни до, ни после Бунина не создал в литературе таСамые известные рассказы «Темных аллей» — «Генрих», «Чистый понедельник», «Натали», «В Париже». Но, без сомнения, вы, читая эту вдохновенную, увлекательную книгу, сами выберете ту историю, котоУДК 821.161.1-32ББК 84(2Рос=Рус)6-44ISBN 978-5-17-064353-0 (Русская классика)ISBN 978-5-17-121347-3 (Лучшая мировая классика) © ООО «Издательство «АСТ», 2022Tемные аллеигIТЕМНЫЕ АЛЛЕИВ холодное осеннее ненастье, на одной из больших тульКогда лошади стали, он выкинул из тарантаса ногу в во— Налево, ваше превосходительство, — грубо крикнул с козел кучер, и он, слегка нагнувшись на пороге от своего выВ горнице было тепло, сухо и опрятно: новый золотистый образ в левом углу, под ним покрытый чистой суровой скаПриезжий сбросил на лавку шинель и оказался еще строй— Эй, кто там!Тотчас вслед затем в горницу вошла темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольным, как у гусы— Добро пожаловать, ваше превосходительство, — сказаПриезжий мельком глянул на ее округлые плечи и на лег— Самовар. Хозяйка тут или служишь?— Хозяйка, ваше превосходительство.— Сама, значит, держишь?— Так точно. Сама.— Что ж так? Вдова, что ли, что сама ведешь дело?— Не вдова, ваше превосходительство, а надо же чем-ни— Так, так. Это хорошо. И как чисто, приятно у тебя.Женщина все время пытливо смотрела на него, слегка щурясь.— И чистоту люблю, — ответила она. — Ведь при госпоОн быстро выпрямился, раскрыл глаза и покраснел.— Надежда! Ты? — сказал он торопливо.— Я, Николай Алексеевич, — ответила она.— Боже мой, Боже мой! — сказал он, садясь на лавку и в упор глядя на нее. — Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не видались? Лет тридцать пять?— Тридцать, Николай Алексеевич. Мне сейчас сорок во— Вроде этого... Боже мой, как странно!— Что странно, сударь?— Но все, все... Как ты не понимаешь!Усталость и рассеянность его исчезли, он встал и реши— Ничего не знаю о тебе с тех самых пор. Как ты сюда попала? Почему не осталась при господах?— Мне господа вскоре после вас вольную дали.— А где жила потом?— Долго рассказывать, сударь.— Замужем, говоришь, не была?— Нет, не была.— Почему? При такой красоте, которую ты имела?— Не могла я этого сделать.— Отчего не могла? Что ты хочешь сказать?— Что ж тут объяснять. Небось помните, как я вас любила.Он покраснел до слез и, нахмурясь, опять зашагал.— Все проходит, мой друг, — забормотал он. — Любовь, молодость — все, все. История пошлая, обыкновенная. С го— Что кому Бог дает, Николай Алексеевич. Молодость у всякого проходит, а любовь — другое дело.Он поднял голову и, остановясь, болезненно усмехнулся:— Ведь не могла же ты любить меня весь век!— Значит, могла. Сколько ни проходило времени, все од— Ах, как хороша ты была! — сказал он, качая головой. — Как горяча, как прекрасна! Какой стан, какие глаза! Помнишь, как на тебя все заглядывались?— Помню, сударь. Были и вы отменно хороши. И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку. Как же можно та— А! Все проходит. Все забывается.— Вое проходит, да не все забывается.— Уходи, — сказал он, отворачиваясь и подходя к окну. — Уходи, пожалуйста.И, вынув платок и прижав его к глазам, скороговоркой прибавил:— Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, простила.Она подошла к двери и приостановилась:— Нет, Николай Алексеевич, не простила. Раз разговор наш коснулся до наших чувств, скажу прямо: простить я вас никогда не могла. Как не было у меня ничего дороже вас на свете в ту пору, так и потом не было. Оттого-то и простить мне вас нельзя. Ну да что вспоминать, мертвых с погоста не носят.— Да, да, не к чему, прикажи подавать лошадей, — ответи... Впрочем, все это тоже самая обыкновенная, пошлая исОна подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у нее.— Прикажи подавать...Когда поехали дальше, он хмуро думал: «Да, как прелестК закату проглянуло бледное солнце. Кучер гнал рысцой, все меняя черные колеи, выбирая менее грязные, и тоже что- то думал. Наконец сказал с серьезной грубостью:— А она, ваше превосходительство, все глядела в окно, как мы уезжали. Верно, давно изволите знать ее?— Давно, Клим.— Баба — ума палата. И все, говорят, богатеет. Деньги в рост дает.— Это ничего не значит.— Как не значит! Кому ж не хочется получше пожить! Если с совестью давать, худого мало. И она, говорят, справед— Да, да, пеняй на себя... Погоняй, пожалуйста, как бы не опоздать нам к поезду...Низкое солнце желто светило на пустые поля, лошади ровно шлепали по лужам. Он глядел на мелькавшие подковы, сдвинув черные брови, и думал:«Да, пеняй на себя. Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные! «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи...» Но, Боже мой, что же было бы дальше? Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?»И, закрывая глаза, качал головой.20 октября 1938КАВКАЗПриехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затвор— Я только на одну минуту...Она была бледна прекрасной бледностью любящей взвол— Мне кажется, — говорила она, — что он что-то подозревает, что он даже знает что-то, — может быть, прочитал какое-нибудь ваше письмо, подобрал ключ к моему столу... Я думаю, что он на все способен при его жестоком, самолюбивом характере. Раз он мне прямо сказал: «Я ни перед чем не остановлюсь, защищая свою честь, честь мужа и офицера!» Теперь он почему-то следит буквально за каждым моим шагом, и, чтобы наш план удался, я должна быть страшно осторожна. Он уже согласен отпустить меня, так внушила я ему, что умру, если не увижу юга, моря, но, ради Бога, будьте терпеливы!План наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели. Я знал это побережье, жил когда-то некоторое время возле Сочи, — молодой, одиноВ Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернется, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролеВ маленьком купе первого класса, которое я заказал зараВойдя, она даже не поцеловала меня, только жалостно улыб— Я совсем не могла обедать, — сказала она. — Я думала, что не выдержу эту страшную роль до конца. И ужасно хочу пить. Дай мне нарзану, — сказала она, в первый раз говорямне «ты». — Я убеждена, что он поедет вслед за мною. Я дала ему два адреса, Геленджик и Гагры. Ну вот, он и будет дня через три-четыре в Геленджике... Но Бог с ним, лучше смерть, чем эти муки...Утром, когда я вышел в коридор, в нем было солнечно, душно, из уборных пахло мылом, одеколоном и всем, чем пахнет людный вагон утром. За мутными от пыли и нагретыИз Геленджика и Гагр она послала ему по открытке, наПотом мы спустились вдоль берега к югу.Мы нашли место первобытное, заросшее чинаровыми лесаЯ просыпался рано и, пока она спала, до чая, который мы пили часов в семь, шел по холмам в лесные чащи. Горячее солнце было уже сильно, чисто и радостно. В лесах лазурно светился, расходился и таял душистый туман, за дальними лесистыми вершинами сияла предвечная белизна снежных гор... Назад я проходил по знойному и пахнущему из труб горящим кизяком базару нашей деревни: там кипела торговдо земли одеждах, в красных чувяках, с закутанными во что- то черное головами, с быстрыми птичьими взглядами, мельПотом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака. После завтрака — все жаренная на шкаре рыба, белое вино, орехи и фрукты — в знойКогда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видНа закате часто громоздились за морем удивительные обНочи были теплы и непроглядны, в черной тьме плыли, мерцали, светили топазовым светом огненные мухи, стеклянНедалеко от нас, в прибрежном овраге, спускавшемся из лесу к морю, быстро прыгала по каменистому ложу мелкая, прозрачная речка. Как чудесно дробился, кипел ее блеск в тот таинственный час, когда из-за гор и лесов, точно какое-то дивное существо, пристально смотрела поздняя луна!Иногда по ночам надвигались с гор страшные тучи, шла злобная буря, в шумной гробовой черноте лесов то и дело разверзались волшебные зеленые бездны и раскалывались в небесных высотах допотопные удары грома. Тогда в лесах просыпались и мяукали орлята, ревел барс, тявкали чекал- ки... Раз к нашему освещенному окну сбежалась целая стая их, — они всегда сбегаются в такие ночи к жилью, — мы открыли окно и смотрели на них сверху, а они стояли под