Текст (2-е издание) (18+). (Глуховский)Купить книгу, доставка почтой, скачать бесплатно, читать онлайн, низкие цены со скидкой, ISBN 978-5-17-121776-1

Аннотация к книге "Текст (2-е издание) (18+)"
автор Глуховский

Книга из серии 'Бестселлеры Дмитрия Глуховского' 'Студенту филфака МГУ Илье Горюнову молодой полицейский оперативник подбрасывает наркотики, чтобы наказать за строптивость. Отбыв семилетний срок, Илья хочет просто вернуться к нормальной жизни — но вместо этого примеряет на себя жизнь человека, который искалечил ему судьбу...
\"Текст\" — это роман о сегодняшней Москве, о сегодняшней России, о каждом из нас. О нашем бесправии перед \"органами\", о нашей зависимости от мобильных, о мести и о прощении, о невозможной любви и несбыточных мечтах. Настоящий новый русский роман, которого не появлялось так давно.
Всего через два года после выхода в свет \"Текст\" уже переведен более чем на 20 языков мира, французская и немецкая пресса сравнивают роман с \"Преступлением и наказанием\", в Московском театре Ермоловой по нему поставлен идущий с аншлагами спектакль и недавно снят фильм с главными молодыми звездами российского кино.'

Читать онлайн выдержки из книги "Текст (2-е издание) (18+)"
(Автор Глуховский)

К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.

До книги"Текст (2-е издание) (18+)"
Вы также смотрели...

Другие книги серии "Бестселлеры Дмитрия Глуховского"

Другие книги раздела "Историческая и приключенческая литература"

Читать онлайн выдержки из книги "Текст (2-е издание) (18+)" (Автор Глуховский)

ДМИТРИИ ГЛУХОВСКИИ

ДМИТРИИ ГЛУХОВСКИИ

роман

ИЗДАТЕЛЬСТВО ACT МОСКВА

1.

Окно показывало смазанные ели, белый шум ноябрь

— И что будешь делать?

— Жить буду. А ты что бы сделал?

— Убил бы его.

— Ну вот. А я его простил. Я пожить теперь хочу. Мож

* * *

Ярославский вокзал шибал свежестью и тепловозной га

Москвы тоже было слишком, после елочных коридоров она приезжим распахивалась как космос. Укутанные люди

прыгали из вагонов через ров на платформу, выгружали перехваченные липкой лентой сине-клетчатые китайские баулы, хватали их в обе руки и разгонялись по перронам в перспективу, как штурмовики на взлет по аэродромным полосам. Перспектива была дымной, и в дымке приехав

Илья больше других не спешил, в потоке не греб — давал себя нести. Нюхал московское небо, присматривался отвык

Приехать он в Москву приехал, но попасть еще не по

В конце платформы было сделано сито. Илья его уже из

Илья стал смотреть в пустоту, чтобы мимо цепких глаз, чтобы не примагнититься к ним. Стал думать ни о чем, что

— Молодой человек!

Он тут же застыл послушно. Как они его узнали? По от

— Подойдите. Документы.

Он отдал паспорт. Листнули на прописку, цыкнули.

— Откуда возвращаетесь?

Врать или правду говорить? Не будут же они проверять. Ездил... Ездил куда-нибудь. Отдыхать. К бабке. В команди

— Отбывал. Наказание.

— Справку об освобождении.

Сразу другим тоном с ним. Хозяйским.

Достал ему справку. Лейтенант отвернулся с ней, побур

— Перевоспитался, Илья Львович? — лейтенант наконец обернулся к нему, но справку не возвращал, зачем-то скла

Москва отъезжала вдаль за его спиной, кукожилась, не

— Так точно, гражданин начальник.

— Следуешь к месту проживания?

— В Лобню.

— Адрес по прописке?

— Деповская, дом шесть.

Лейтенант сверился с паспортом, смяв без необходимо

— Домой едешь. Имеешь право, — хмыкнул он. — Две

— Приготовление. И сбыт. У меня только подготовка к сбыту, гражданин начальник.

Илья смотрел ему чуть пониже подбородка — есть такая особая точка, куда следует смотреть сотрудникам во время разговора. Не в глаза и не в пол.

Мусор тянул время, ему нравилось, что он может время гнуть, как проволоку.

Тут собака вдруг взлаяла на загнанного таджика с клет

— Ладно. На учет не забудь встать. — Лейтенант сунул Илье его справку. — И не торгуй больше.

Илья кивнул, отошел в сторону, убрал бумаги во вну

Просеялся.

Контуженный мир помаленьку пришел в чувство, начал разговаривать.

Но теперь, подойдя к Москве поближе, Илья видел в ней везде только то, чего издалека, из поезда было не разглядеть: ментов. На вокзальной площади, у входа в метро, в павильо

* * *

Забирали его из лета, выпустили в самый конец осени. И Москва, в которую его выпустили, не была похожа на ту, из которой его забирали.

Москва стояла сейчас как голое ноябрьское дерево — влажная, темная; раньше вся она была обросшая яркими вывесками, киосками для торговли чем попало — а теперь посуровела, стряхнула с себя разноцветицу, разделась до гранита.

А Илья обожал ее раньше, когда она притворялась сплош

А сейчас она как будто ему снилась — она ведь часто сни

ничному похмельной. Он узнавал ее и не узнавал; чувствовал себя в ней чужим, туристом. Туристом из Соликамска, и еще из прошлого.

Немного постоял на площади трех вокзалов: среди дру

Проморгался и пошел.

Он ступал по Москве осторожно, чтобы она от слишком широких взмахов и слишком уверенных шагов и в самом деле не оказалась бы сном и не рассеялась бы; чтобы не оч

Но Москва стояла надежно. Она была взаправду и на

Его освободили. Точно освободили.

Илья купил на предпоследние деньги билет в метро и по

Из всех встречных — а там были и обнимающиеся лю

И если вдруг одна из них отвечала Илье на его взгляд своим взглядом, то он за эту ее блесну цеплялся, и она рва

Потом какая-то поморщилась, фыркнула неслышно, и Илья сразу осел, сжался: ведь они в нем могут понять не

роба. Женщины чуют опасность в мужчине, чуют голод и ненадежность — это в них звериное, безошибочное.

Дальше Илья за ними подглядывал исподтишка, стесни

Вере он решил ни за что не звонить.

Простить ей все и не звонить ей. Разговор этот ничего не даст ему, даже если она и согласится на разговор. Голос ее услышать только? Зачем? Он сам с собой уже столько раз все за нее проговаривал по ролям: и вопросы, и ответы. Уго

Настоящая Вера все ему разъяснила одним звонком, на второй уже год. Извинилась, как могла покаялась. Сказала, что не хочет врать. Что встретила человека. Что имеет пра

Не навещала его ни разу.

Поэтому он спорил с Верой воображаемой — еще пять лет. Но и воображаемую Веру не мог переубедить.

В вагоне метро он мог людей разглядывать безбоязненно, даже сидящих ровно напротив. В вагоне он никому не был нужен: все утопли в своих телефонах. Тетки крашеные кра

У них на хате был один только телефон. Конечно, не у Ильи. Илье приходилось выторговывать себе секунды звонков и ми

тесты, на бессмысленную дрянь. Может, понимала, что Илья из тюрьмы смотрит на нее, и не хотела, чтобы видел.

И все-таки Илья иногда выкраивал себе немного време

Жизнь у Суки шла парадно. У Ильи горло крючьями дра

А на остальную часть мира Илье уже трафика не хватало. В долг на зоне попадать было нельзя, там вся жизнь была только в дебет.

Ничего, привык без телефона. Хотя до посадки только о нем и мечтал, матери за год на день рождения заказывал, в универе на парту выкладывал сразу, как приходил на пару, чтобы девчонки восторгались диагональю экрана.

Это не самое еще такое, к чему там привыкать пришлось.

Вышел на «Савеловской».

Опять менты. Всюду менты.

Через Третье кольцо медленно проворачивали миллион автомобилей, фары горели днем, грязь из-под колес была взвешена в воздухе, люди выкипали из подземных перехо

— Мне до Лобни.

Электрички поменялись сильно.

Он их помнил замызганными, зелеными, с исцарапанны

— Не хочешь со мной на Навку сходить? Ледовое шоу, — говорила одна ухайдоканная тетка другой. — Я тот раз была, феерия.

— Может, и сходила бы. Навка-то за этого выскочила, с усами, ну? Который путинский секретарь. Ничего мужчи

— Да ну его, — отмахивалась первая. — Навка и получ

Илья слушал и ничего не понимал. Поезд медлил. Пу

Очень захотелось этих щей. Трехдневных. Со сметанкой. Хлеба туда сухого покрошить, как в детстве, как дед пока

Слюна пошла.

А мать будет сидеть углом к нему за их полуметровым столиком — и реветь, небось. Столько не виделись.

Первые четыре года она ездила к нему каждые шесть месяцев: все, что могла отложить со своей зарплаты, тра

А последний год разговоры часто ее слезами кончались. Хотя чего уж было плакать, когда всего ничего оставалось, в сравнении с отбытым. А что он может ей сказать, когда рядом или вертухай, или, хуже, блатной, у которого Илья свою маму на минуту откупил? Так что, как только она — в слезы, Илья сразу отбой давал. Нельзя было иначе. Пони

Ничего, сегодня пускай наплачется. Сегодня можно. Все кончилось.

* * *

— Станция Лобня!

На одном пути остановилась электричка, другой был по горизонт занят товарным составом: заиндевевшие цистерpag3iMa — Мшск» и что-то еще. Илья читал механически, пока шагал к переходу. Крым случился, когда Илья был на зоне, и случился как-то мимо него. Зэки к Кры

До дома от станции решил пройти ногами. Нужно было все это в первый раз ногами пройти. Хотелось. Да и быстрей получится, чем маршрутку ждать.

В Лобне погода была другая. Это Москва жаром дышала, растопленная машинной гарью. В Лобне воздух был про

Полчаса всего электричкой от Москвы, а казалось — в Соликамск приехал.

Москва за семь лет постарела, а Лобня вот не изменилась ничуть: та же, что и когда забирали Илью. Та же, что и в его детстве. И Илья в Лобне был родной.

С Ленина свернул на Чехова. Там три улицы шли обрез

Она его, конечно, к себе устроила, хотя рядом с до

до школы ходили. Потом девчонки начали смеяться, и Илья стал сбегать из дома на десять минут раньше матери, что

Напротив школьного подъезда Илья замер. Желто-белая, блочная, трехэтажная, окна трехчастные, как дети у доми

Дохнул поглубже. Посмотрел на окна: во втором этаже мелкие бегали. Продленка. Времени было три дня.

Мать из школы уже ушла.

Можно было бы прямо тут ее встретить, у ограды, если б поезд пораньше прибывал. И вместе обратно до дома по снегу, обычной дорогой — по шоссе, через переезд.

Но вместе с ней бы ведь и другие училки выходили бы. Завуч, мымра. Узнали бы Илью, конечно, несмотря на зем

И что тогда? Как мать своим коллегам его посадку объ

Сунул руки в карманы, нахохлился, заспешил дальше. Чтобы не увидели, в самом деле. Встретимся попозже с ни

По Промышленной вдоль русских бетонных заборов он выбрался на Букинское шоссе и двинул по обочине напере

У двадцать седьмого дома остановился еще раз.

Верин.

Серая шестнадцатиэтажка с желтыми застекленными лоджиями: так люди балконы называют, когда пытаются се

Таких обшарпанных панельных шестнадцатиэтажек, как Верина, тут было три, они стояли особняком на краю мас

Театр всегда тут торчал и всегда так назывался, сколько Илья себя помнил, сколько ходил к этому дому Веру прово

Поежился. Среди этих панельных-кирпичных декораций накатывало его застиранное прошлое в полном цвете. Четче вспоминалось, чем хотелось бы вспомнить.

В десятом классе, в апреле, он сюда Веру пригласил. На «Горе от ума». Родители отпустили. Весь спектакль он гла

А Вера отвела его ладонь и в искупление этого сцепилась с ним пальцами. Сладкие духи были у нее, со специей ка

И потом в подъезде ее глупо поцеловал. Пахло кошками и текущим паровым отоплением: уют. На вкус ее язык ока

верное, никуда это признание с тех пор не делось. Ходит она мимо него каждый день — и плевать.

А после каникул, когда все уже очень повзрослели, она позвала его к себе в гости. Родителей не было. «Давай уроки поделаем». Диван полосатый, продавленный. Мускус. Ока

Ну и дальше. Дальше все-таки как-то еще три года. Жи

Илья прищурился на ее балкон, на окна: не мелькнет силуэт? Было непроглядно. Да нет там Веры, наверное. Уехала в Москву. Пустой безглазый балкон. Стекло мут

Перешагнул через переезд, двинул дальше по Букинско- му, пытаясь нарисовать себе на снежном темнеющем шоссе лето и летние их с Верой тем же маршрутом гулянья. Не рисовалось. Вместо этого назойливо, как сигаретный дым, который рукой не разогнать, висела перед глазами картина из «Рая». Той ночью. Танцпол. Сука. Все, что случилось. Ви

Ничего. Теперь все кончилось. Скоро семь лет забудутся. Будет обычная жизнь.

Он оставил по левую руку лобненский скверик: четыре скамейки квадратом у подножия гигантской опоры ЛЭП и кучкующиеся неподалеку березки, чахлые и калечные от соседства с высоким напряжением. Несмотря на ледяную соль, на скамейках дежурили мамочки с колясками, питали младенцев кислородом.

Свернул на Батарейную.

Прошел памятник самой Батарее, которая Лобню оборо

ями павших героев. Один туда узенький заход с улицы, а больше окопного нутра ниоткуда не видно. Тут с Серегой курили обычно после школы, а рядом бомжи травились водкой с нечеткими этикетками. Илья с Серегой читали фамилии на табличках, искали: у кого ржачней, тот выи

От Батареи перебежал улицу — и вот уже начало Депов

Двор сложен из хрущевок: бурый кирпич, белые рамы. Перекошенная карусель припорошена. Голые березы шести

Уже и дом показался, Илья даже окно свое нашел, торце

Прошел гаражами.

Помойка разрисована персонажами «Союзмультфиль

Подъезд.

Поднял палец к кнопкам домофона. Голова закружилась. Кнопки были те же, что и семь лет назад. Дверь та же была. Палец вот был другой совсем. Но подъезд — внутри — он ведь такой же? И квартира. И мама.

Нажал: ноль, один, один. Вызов. Заверещало. И заворо

Он столько себе этот день представлял. Столько думал о нем. Когда приходилось в колонии терпеть — думал об этом подъезде, об этом домофоне. О возвращении. Были ве

Как?

Доучиваться пойти. Мать по телефону говорила: ты не должен им позволить себя искалечить. Они у тебя отобрали столько лет, но ты все еще молодой. Мы все наладим. Один раз смог без взятки в МГУ поступить, подготовились мы с тобой как-то, сможешь и вернуться. Не филфак, не МГУ, так другое что-нибудь. Ты талантливый, у тебя ум гибкий, ты только не дай ему окостенеть, закоснеть. Не позволяй себе озвереть. У тебя защитный слой. Он все отталкивает, всю мерзость. Что бы там с тобой ни происходило, в тюрь

Домофон молчал.

Так, еще раз. Ноль. Один. Один. Может, за продуктами вышла? Сметаны нету или хлеба. Илья растерянно оглянул

Подергал за ледяную ручку.

Отступил на несколько шагов назад. Нашел свое окно на третьем. Форточка открыта черным провалом — прове

ментом отражается. Густеет. Не пора свет зажечь? У сосе

— Ма! Мааам!

Вышла все-таки, что ли? И сколько ему теперь стоять тут? Или надо обходить все окрестные продуктовые? Нет хле

— Мам! Ма-ма!!! Ты дома?!

Окна были свинцовые.

Стало вдруг страшно.

Ноль-двенадцать.

— Кто? — сипло оттуда.

Слава богу.

— Теть Ир! Это я! Илья! Горюнов! Да! Мать не открыва

Соседка сначала разглядела его в дверной глазок. Илья специально под лампочку встал, чтобы тетя Ира могла его сердцевину опознать сквозь наросшие годовые кольца.

Скрежетнул замок. Она вышла на площадку: брюки, остриженные волосы, отечное лицо, дамская сигаретка. Де

— Илья. Илюшка. Как тебя они.

— А мама — не знаете где? Дозвониться не могу, и сей

Тетя Ира чиркнула зажигалкой. Чиркнула еще. Запали щеки. Посмотрела на мусоропровод между этажами — ми

— Позавчера она... С сердцем ей плохо стало. Куришь?

— Курю. А то я звоню... В больницу увезли, да? В какую? А телефон не взяла с собой?

Тетя Ира выдала ему тонкую белую сигарету с золотым ободком.

— «Скорая» сказала — инфаркт. Обширный.

Она втянула в себя с треском всю сигаретку. Прикурила одну от другой.

— Это... — Илья мотнул головой. Курить воздуха не хва

— И тут они ее... В общем, пытались. Но ехали долго. Хотя ехать-то тут.

Она помолчала. Не хотела вслух говорить, хотела, чтобы Илья сам все понял.

— Мы же только... Мы же с ней позавчера как раз гово

— Вот, в обед. А я около пяти, наверное, к ней стучусь... В мясной шла. Думала, может, ей захватить чего. Ну и... Дверь не заперта, она на полу сидит, в одежде. Я сразу давай в «скорую» звонить!

— Ее нет больше? Теть Ир!

Илья прислонился к стене.

— Я им говорю: что же вы медленно ехали так! — Сосед

— А где. Куда увезли.

— Да в нашу, тут. В городскую. Поедешь? Надо ведь за

— Поеду. Не сейчас. Я... Потом.

— Ну да, ты с дороги ведь! Зайдешь, может? Голодный?

— А как я домой попаду?

— Да как... Открыто там. Кто ее знает, где у ней ключи. Зайдешь?

— Нет.

Илья повернулся к своей двери. Послушал, что там. Тетя Ира не думала уходить к себе, ей было интересно. А Илья пока не мог взяться за ручку.

— Я же с ней позавчера разговаривал.

— Ну вот так вот, знаешь, и бывает. Был человек — и не

здоровый! Я и сама — вроде ничего так-то, а как погода что — голова трещать начинает.

— Я потом зайду. За «скорую»... От души.

Илья толкнул дверь. Вошел в квартиру. Включил в при

— Мам? — сказал он шепотом. — Ма.

Сделал шаг и оказался в ее спальне. Постель смята, ма

Фотография Ильи в рамке опрокинута, лежит Илья нав

Ящик в комоде выдвинут. Тот, где у нее касса. Загля

Прошел в свою комнату.

Пусто. Мамы там нет, Ильи тоже.

Книги на полках стоят не тем порядком, фантастика с классикой перемешаны, как будто и в книгах заначки ис

Осталось на кухне посмотреть. Если и на кухне нет, тог

В кухне было холодно. Занавеска пузырилась от сквозня

Илья поднял крышку.

Щи. Полная кастрюля щей.

В туалете стоял в темноте. Сначала не мог. Потом пошла струя — и ему показалось, льется кровь. Не сукровица, ка

густая и выдохшаяся. Не легчало. Посмотрел в унитаз — нет, ничего. Руки мылил дважды. Потом умылся ледяным.

Положил себе половником сваренных матерью стылых щей, как было, греть не стал. Раскрошил ножом усохшую горбушку, намешал баланды.

Включил телевизор. Шел «Камеди».

— Какой пароль? А попробуй «Шойгу»!

— О! Подходит!

— Ну конечно! Шойгу везде подходит!

Зал белозубо хохотал. Красивые молодые женщины сме

Сунул в рот ложку холодного супа. Протолкнул в глотку. Еще одну. В глотку. Еще. Еще. Еще. За маму.

Водки нужно было купить. Водки, вот что.

2.

Кто бы ни обчистил квартиру — соседи, воры или врачи «скорой» — всех материных заначек они не знали. В комоде нашли деньги, в прыщавой фотографии — нашли, а под ла

Илья рассмотрел эту пятерку внимательно. Надолго ли ее хватит? Пока сидел, рубль ополовинился. Метро было двадцать пять, а стало полтинник. Деньги беречь нет смыс

Ключей нигде не было. Может, у мамы в карманах.

Странно, что дом нельзя было запереть. Он тогда как будто и не дом.

Выклянчил у соседки открывашку от подъезда, добрел до «Магнита» через улицу, загреб себе бутылку, потом добавил к ней вторую. Раскосый кассир его новую пятерку три раза через сканер прокатал, слишком уж Илья ей не соответство

Бутылки звенели в пакете теми самыми волшебными ко

Встретить бы Серегу случайно. Чтобы были не поминки, а за встречу. Чтобы можно было чокаясь пить. Но хорошие случайности все другим доставались. Может, Серега тоже уехал — с Московской в Москву?

Поднялся к себе. Было открыто.

Сел за стол. Из горла не стал, налил в пыльную стопку из буфета.

Поднял. Опрокинул. Ожегся. Жиром колбасным ожог заврачевал. Сразу плеснул по новой. Еще. Нужно. Необхо

Последний разговор был короткий. «Я — все, мам. Я вышел. Я выезжаю». — «Ну, слава богу, Илюша. Я тебя жду. Слава богу».

Как же это могло случиться? Почему он не успел? Зачем она так поторопилась? Всего два дня разрыва. Теперь ей не выплакаться, а ему не укорять ее за напрасные слезы. Ей не выспрашивать у него про тюремную жизнь, а ему не отмал

Умерла.

Умерла. Надо было приучать себя к этому.

Схватил бутылку, перекочевал в детскую, как мать его комнату звала. Он ругался на нее за это, она обещала пере

Их квартира была — пятьдесят метров, как у людей. Для двоих — самое то, одному слишком свободно. Пол ламинат

Окно у него выходило на депо. На его ангары, на бро

В депо откуда-то приходили и тут оканчивались ржавые рельсы: это был тупик. Но Илья в этом тупике проживал, так что его перспектива была вывернута наизнанку. Депо

для него являлось точкой отправления, началом пути, кото

Ну вот — съездил он теплушкой по железной дороге на другую сторону России. Отбыл семь лет в зазеркальном от

Чокнулся с депо.

Полистал без интереса свои старые книжки; раньше ду

Мать литературу преподавала и русский.

Илья перешагнул в ее спальню. Встал на колени перед ма

Пахло кислым. Одиночеством, упрямством, подступаю

В ней раньше просто было нарваться на эту сталь: будто трескаешь сочную котлету и вдруг, не рассчитав, вилку со всей дури кусаешь, до звезд в глазах. В классе она его толь

В суде она вся была из стали. Когда приговор бубнили, из стали была. И в начале срока. А потом стала крошиться: перекалили.

Мужчиной в доме.

А были у нее другие мужчины? Одно точно: к себе она не приводила никого. Вопросы его отсекала. Намеки высме

Он попытался понять, была ли мать красивой. А вместо этого понял, что толком не может вспомнить ее лица. Испу

И вот только тут его ледяным окатило.

Только тут он ее увидел. Только тут понял, что больше не увидит никогда. Хлебнул из горла.

Стал листать. Свежих фото не было. Все снимки в альбо

Еще приложился.

В конце альбома шел уже просто Илья. С университетски

Это почему?!

Почему так с ним?! Он что такого сделал, чтобы с ним — так?!

Приговор схавал, зону схавал, Верину измену схавал, прилежно рисовал вертухайскому начальству стенгазету. Но все схавать не вышло. От всего нельзя было отвернуться. А может, нужно? Нужно было, как мать сказала, до конца в этом ебаном кармашке сидеть? Приехал бы на полгода раньше!

У водки вкус пропал. Превратилась чудом в воду. Воздух и тот горше был.

Илья сидел, глядел на домашний телефон. Комната от жары таяла. Вера смотрела из маминого альбома на него ве

Он взял трубку — просто послушать, есть гудок? Гудок был.

Ныл, напрашивался.

Три номера он помнил наизусть. Мамин. Верин. Серегин.

Даже не умом помнил. Большой палец сам сплясал на кнопках джигу, Илье оставалось только на него смотреть. Приложил холодную трубку к уху. Хотел оторвать ее, пока не поздно, но она вросла. Сердце колотилось.

Как будто это не Серега сидел на краю крыши, а Илья. Болтал ногами и наклонялся вперед, чтобы бездну лучше разглядеть.

— Але.

Она. Сорвался.

— Але, кто это?

Стерла его домашний номер. А может, потеряла телефон со всеми контактами. Потеряла или стерла? Все сейчас от этого зависело.

— Вера?

— Кто это?

— Вер. Это я, Илья.

— Какой Илья?

— Твой Илья. Ну... Горюнов. Меня выпустили. То есть... Я отбыл. Я вышел, Вер.

— Ты пьяный? Господи, шесть вечера же.

— При чем тут! Вер... Да. Ты в Москве? Ты уехала?

— Какая разница? Да. Почему ты спрашиваешь? Ты... Ты правда вышел?

Неправду говорят, что водка оглушает: глупит она — да, ду

В Верином голосе слышен был страх. Страх и недоволь

— Правда.

— И что ты от меня хочешь?

— Я... Я думал, мы... встретиться... Ну, повидаться? Мог

— Нет. Илья, нет. Нет, извини.

— Вер... Подожди... Вера! Ну ты понимаешь... Я семь лет там... Семь. Ты — тут, а я — там, понимаешь?

— У меня своя жизнь, Илья. Своя. Давно уже.

— Ясно, что своя. У тебя. А я на зоне. И вот вернулся.

Она это уже усвоила, добавлять ничего не стала. Просто молчала. Даже и не дышала как будто.

— Он... Он хороший? Клевый он? Да?

Вера не отвечала, но и трубку не вешала. Могла повесить, могла отключить Илью с его пьяным бубнежом, но поче

— Слушай! — наконец сказала она решительно. — Ты на зоне, а я тут, да. Только не надо все это на меня вешать, яс

— Ты моей девушкой была! Я мог по-другому что-то сде

— Не ори на меня. Ничего бы он мне не сделал тогда. Что он мог сделать? Вокруг были другие люди. Это ты, ты не должен был соваться. И ничего бы тогда не случи

— Соваться?! Ты не помнишь, как ты тогда...

— Ну и что. Ну и что! Надо было думать. Я девчонкой была.

— А я — кем был?!

— Илья. Ты пьян. Проспись. Это очень старая история. Я уже три года встречаюсь с другим мужчиной. Я выхожу замуж.

Он потряс тяжелой головой. Посчитал неспешно, потер лоб; губы поползли в стороны, вверх.

— Три? То есть даже не за того, ради которого ты меня бросила?..

— А я что, должна была все твои семь лет тебя ждать?! Почему?! Потому что ты тогда один раз за меня влез? Так в кино только бывает, понял? А у меня жизнь настоящая! Она одна, понял?! Лучшие годы!

— Лучшие?

— Я не буду отчитываться! Не собираюсь!

Илья проглотил. Нет, он ведь не хотел, чтобы этот разго

— Вера... Верочка. Я не... Я и не говорю ничего.

— Нет, ты говоришь! — Она кричала, а водка высвечи

— Я просто... Я вот смотрел наши фотки. Я очень соску

— Нет.

— Пожалуйста?

— Нет. Я беременна, Илья. У меня ребенок будет. Все.

Он растерялся. Взял паузу: опрокинул бутылку. Поды

— А у меня мать умерла.

Вера подышала. Илья сжал трубку крепко-крепко, слушал. — Что? Тамара Павловна? Ужас какой... Я... Соболезную. — Да. Да. Послушай... Может, просто на кофе? В «Кофе- хаузе» каком-нибудь, где тебе там удобно, у работы или...

— Ладно, Илья. Я больше не могу разговаривать. Давай.

— Постой!

Но трубка уже оглохла.

— Вера!

Он тут же набрал еще раз. Пошли гудки — и шли беско

Вере было насрать.

— Шмара!

Илья сжал кулак и снизу неуклюже в ухо себя ударил.

Зачем он ей это сказал? Про материну смерть?

Звенело. Было больно, но из-за водки — недостаточно больно. Он ударил себя еще.

* * *

— Ну ты как?

— Сдал! Сдал я этот злоебучий синтаксис! И русский как иностранный! Русский на пять, иностранных шпионов могу смело обучать, может, на лето подработку найду! А синтак-

сис на четыре, но от Малахова уже звонили, говорят: где тут у вас тот самый уникальный мальчик, у которого не вскипел мозг от синтаксиса в современном русском? Веришь, Вер? Все! Я теперь свободный человек! Сессия закрыта! Айда в город сегодня?

— А что там?

— Чуваки в «Рай» идут. С потока, наши.

— Что за рай?

— Улет! На «Красном Октябре», где раньше шоколадная фабрика была. Привозят какого-то супермодного шведа, а по

— А нас пустят? Там фейс-контроль же и все такое.

— Ну ты свой фейс в зеркале видела? Ты же будешь у них главной звездой, шведа затмишь играючи! Они молиться на тебя будут, ниц пред тобою падут! Ну а я под юбку к тебе спрячусь и тоже проползу как-нибудь.

— Я в мини вообще-то собиралась, — Вера хихикнула наконец.

— Да... Беда. Под мини я могу весь не влезть. Но попро

«Клинского» купили на станции, чокались зеленым сте

Очень нужно было именно в этот вечер поехать в Мо

Очень нужно было позволить себе это после июньской сессии, когда уже невозможно думать, когда забита опера

тивка и некуда запоминать, когда от мела астма, от профес

Нечесаные барды пели за сальные десятирублевки фаль

Это нужно было Илье и нужно Вере.

Он был на филфаке МГУ, а она — по названию в Москов

Илье в сокурсницы — истомившиеся по любви шестнад

Вере в однокашники — стриженые подмосковные кре

знаешь, как разговор пойдет: все их реплики известны впе

Ему Москва, ей тоска.

А школьная любовь — комнатная, станешь ее пересажи

Вера его к Москве, конечно, ревновала; но он ей с Мо

И тут ребята с курса предложили Илье снять квартиру на троих в одной автобусной остановке от факультета. Это значило — с Верой теперь видеться только на выходных.

Поэтому важно было сейчас оказаться им в этом поезде, который обоих их вез бы в одном направлении. А могли од

Электричка въезжала на тот самый Савеловский.

Летняя Москва днем — микроволновка. Крутится мед

Но когда кончат облучать, дадут продых, разбавят воз

В тот вечер в Москву нагнали облаков: сделали по

пительно, подсвеченный снизу, и не было ни единого здания на набережной, которое не пыталось бы ему вторить. Обла

Подступы к «Октябрю» были закупорены. Машины вти

Прощание с ней начиналось маленьким унижением на фейс-контроле.

Долгая очередь приходила к привратнику, который мог оглядывать голоногих девочек в свое удовольствие, как буд

Илья думал, пацаны с курса проведут его — но они не дождались, написали эсэмэску: встретимся внутри.

Вера нервничала.

Достал из кармана два сдутых воздушных шарика. Ска

Подошли к парапету — внизу река.

— Поцелуй меня.

Взял шарики и спустил их на воду. Они сели рядом и не

— Вместе плывут, — сказала Вера.

— В следующем году в этот же день запускаем! — объя

Взял ее за руку.

Из-за дверей клуба сочились басы, и, когда распахива

Выдержали очередь.

Пары, говорят, на входе отсеивали — пары меньше тра

Простояли долгие минуты у самого входа, пританцовы

— Что улыбаетесь, молодой человек? — спросил фейс- контрольщик.

— Сессию закрыл! — сказал Илья.

И «архангел», который и сам когда-то был человеком, припомнил это и пустил их обоих в «Рай». В облака сладко

Тут же нашлись и сокурсники — радостные, искренние. Хлопали по плечу, танцевали кругом. У них в руках было по коктейлю, они угощали Веру из своих трубочек. Вера согла

— Хочешь что-нибудь? — спросил у нее Илья. — Пиво там, или...

— Не надо! — отмахнулась стеснительно Вера.

Но он все же пошел к бару. Себе решил не брать, можно в уборной из-под крана напиться, как обычно. На баре мял

ся, выспрашивал цены, в конце концов решился на «отверт

Вера ждала его, «отвертке» обрадовалась, смешно мор

Илья любовался: Вера волосы распушила, лифа под об

Олимпийская сборная вышла в бассейн, крутили куль

Заработал стробоскоп, нарезая телевизионную картинку реальности на рваные монохромные кадры хроники. Поэто

Потом эти бойцы прорвались к рубке и отняли у ди

— Работает наркоконтроль! Всем оставаться на местах!

Обалдевший стробоскоп еще попытался проморгаться, потом его выдернули из розетки, врубили слепящий верх

го люди наконец испугались. Схлынули с танцпола, потекли к выходам — но там их встречали. Ложи уже были пусты.

— Всем соблюдать спокойствие! Оставаться на местах!

Черные гребнем пошли через зал, выбирая и уволакивая куда-то самых отчаянных, продолжавших пляски под немы

— Стоять! Куда?!

Вера взвизгнула. Застряла.

— О, глянь, какая хорошая!

В запястье ей вцепился человек. Курчавый, молодой, гладкощекий. В штатском; поэтому Илья рванул Веру на се

— Ты че?!

— Отпусти ее!

— Илья! Илья!

— Фээскаэн! Она задержана! Прошу не препятствовать!

Вера — беспомощная, потерянная — только мотала голо

— Предъявите удостоверение! — потребовал Илья, дав петуха.

— Удостоверение тебе? — Штатский хоркнул носом; гла

— Да! Как положено!

— На! — Тот мельком сунул Илье под нос ксиву: млад

— А на каких основаниях?! — Илья не расцеплял пальцев.

— Ты че, ах-хуел, «основания»?! — заплетаясь, заорал лейтенант. — Я наркомана задерживаю, сейчас на освиде

— Неправда! — Вера разрыдалась.

— Не имеете права! Я свидетелей... Пацаны! Лех, ты где? Это незаконно! Ты к девушке моей просто пристаешь!

— Я имею право, я при исполнении, а ты препятствуешь! Сержант! Омельчук! — Курчавый кликнул черных с нашив

ками «ФСКН», к нему протиснулись двое. — Так, этого при

Друзья-сокурсники, которые пока еще стояли рядом, от черных как от чумных отшатнулись и канули в толпу. Во

— Не смей трогать ее! Она не наркоман! Не смей! Слышь ты, гондон! — крикнул оглохший Илья. — Да ты сам обдол

Курчавый разжал Верину ручку. Шагнул вплотную к Илье. Наклонился к его уху. Зашептал:

— Ты мне указывать тут будешь? Ты, животное? Да что ты мне сделаешь? Знаешь, где телочки у себя пакетики пря

Он рыгнул Илье в ухо и продолжил. Илья, не дослушав, толкнул его — ладонями — от себя. Курчавый качнулся, но устоял. Кивнул Илье. Скривился.

— Омельчук! Нападение на сотрудника! Задерживаем! А вы, ладно, свободны, — махнул он всхлипывающей Ве

— Иди, Вер!

И Вера пошла.

— Сопротивление при задержании! — сказал черному штатский.

Илья дернулся, но налетел один оперативник, другой, за

— Вы его зачем? — храбро чирикнул кто-то из одно

— Ты стой здесь, ща за тобой вернемся! — рыкнул на него человек с нашивкой — и тот рассеялся.

Илья все крутил головой — успела Вера потеряться? За себя не было страшно — что ему сделают? Он траву один раз на школьных каникулах пробовал, больше наркоты не касался никогда. Он чистый, к нему не прилипнет. И Вера чистая — но ее измарать курчавому куда проще. Если Вера выскользнула от них — то Илья будет держаться гордо. Твердо решил держаться с достоинством.

Его выгнали на улицу, загнали в фургон, где какие-то ошалевшие малолетки были, люди в халатах, усатый коман

— Так! Выворачивай карманы! — хоркнул лейтенант. — Доставай давай, что там есть у тебя! И паспорт!

Илья пожал плечами. Сунул руку в карман — выудил ключи от дома. Кошелек. Мягкое что-то... Дробное. Достал, сощурился.

— Это...

— Так, Павел Филиппович. Глядите, что у нас.

Черный пакетик. Завернуто в него что-то. Илья еще не хотел понимать что.

— На стол кладите. Клади на стол! — приказал усатый. — Это что?

— Это не мое!

— Так, пинцетик есть у кого? И понятые нам нужны. По

— А вот ребята сидят, давайте их припряжем, чего дале

— Ну... Молодежь! Есть тут паспорта у кого? А ты при

— Это не мое!

Он уже понимал, но еще не мог поверить, протестовал, но не мог говорить, его как будто пичкали, наталкивали ему в рот густой безвкусной овсянки, заставляли глотать и еще пихали в глотку, он давился этими их словами, давился сво

— Так. Раскрываем.

Расшелушили черный тонкий целлофан, а в нем — ма

— О как. Расфасовано уже. Подготовлено к продаже, зна

Понятые тяжко ворочали белками глаз, послушно следи

с порошком на весы. Не спорили: Илье на весы накладыва

— Мне подбросили! Это он подбросил! — наконец сглот

— А это мы сейчас у специалистов спросим.

Что там было, Илья потом узнал: жизнь его, перетертая в порошок, вот что. Статья двести двадцать восьмая, точка один. Приготовление к сбыту наркотических веществ. Кокаин.

— Так! Понятые. Расписываемся. Петр! Вещдок аккурат

— Это не мое! Почему меня не освидетельствуют?! У вас же вот тут врачи! Пускай анализы возьмут! Пускай кровь у меня возьмут! Я чистый!

— Потом возьмут, не переживайте так, — пообещал ему усатый. — Мы же и сами видим, что вы в норме. Но только это не имеет значения. Вы, дилеры, вы же тут на работе, при исполнении, так сказать? Вам холодный ум нужен. И чистые руки! Совсем как нам. Все, Петя, давай его, у нас там еще невпроворот! — Он своими толстыми пальцами, голосом своим толстым — взял и умял Илью в воронку мясорубки, в лоток для мяса, заправил нежно и надежно его, вырываю

Когда вели к машине, Петя тянул заломленные Илюши

— Вот так тебе, паскуда. Вот так тебе, уебок. Семь лет тебе впаяют, щенку. Погреешь нары, ума наберешься. Бу

— Суд будет! На суде ничего не докажешь! Я чистый! Я никогда наркотиков не употреблял! И не делал никогда! — сам с собой разговаривал Илья.

* * *

Но судье не нужно было всего этого знать. Ей другого хватило: шести пакетиков по два грамма, черной обертки с отпечатками пальцев, показаний понятых и курчавого

лейтенанта. Младшего лейтенанта Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Хазина Петра Юрьевича. Имя мама через адвокатов из дела уточнила. Адвокаты го

Насчет семи лет лейтенант точно угадал.

— Сука! — кричал ему Илья шепотом через слезы, когда оглашали приговор; и когда кассационную жалобу отклони

Хазин на суде не появился: Илья ему больше не был ин

Разобрались быстро, и поехал в Соликамск.

3.

Больше не лезло.

Не смог даже половины выпить. Сидел на кухне, смотрел телевизор. Телевизор не отказывался с ним разговаривать. Телевизор как сумасшедший сосед: пересекся взглядом — не заткнешь и не сбежишь. Балаболил, кривлялся, жуть наво

Илья хотел бы уснуть, но водка не позволяла. Водка стала для него каркасом, натянула его шкуру на себя, таращила его глаза на мельтешащий экран, двигала челюстями, набивала его чучело черствым хлебом, безвкусной бурой колбасой. Водка чего-то от него хотела, но Илья боялся даже думать чего.

Потом ноги понесли его обратно к телефону.

Набрал материн номер. Мобильный, который она взяла с собой. Прождал семь гудков, десять. Очень хотел дозво

Пойти к ней? Забрать домой? Заказать хотя бы перевозку. Тут недалеко ведь. Нельзя же там оставлять ее?

Нет. Он не мог сейчас. Потом, попозже. Сейчас не было сил, чтобы во всем удостовериться. Боялся заменить память трупом.

Оставался номер, который он еще не пробовал набирать. Серегин.

Кнопки вдавливал тяжело, медленно. Кроме Сереги, зво

Серега ответил сразу.

— Здравствуйте, Тамар Пална.

— Серег.

— Это кто? Илья, ты? Ты вышел, что ли?

— Я вышел. Ты... Ты тут, в Лобне? Или уехал?

— Да тут я! Куда я?

— А мы... Зайдешь ко мне? Я тут... Один я. Сегодня толь

— Ты бухаешь там? Ого. Ладно, камрад, дай у жены спро

Пообещал — и перезвонил. И через полчаса стоял уже в прихожей.

Он странный был. Загорелый, стриженный как-то уди

Обнялись. Он пах бодрым сладким одеколоном. Борода благоухала чем-то своим, отдельным, и щекоталась.

— А Тамара Павловна где?

— Ее нет. Пошли на кухню.

Налил стопку. Серега опрокинул сразу, не стал жеман

— Где ты так загорел?

— Да мы тут... На Шри-Ланку гоняли. Лето все проваф- лили, мелкий непривитый был, отсиделись на дачах, охре

еле-еле. А когда домой прилетаешь в Шарик, выходишь рас

Илья плеснул. Серега вылил в себя вторую стопку, поша

— Потом с работой еще завал, начальство вообще не очень разделяет отпуск в ноябре, говорят — месяц подо

Серега спросил у него — а посмотрел в телевизор. Потом на хлебные крошки. Потом в окно. Ни разу он еще ему пря

— Я как? Ну, вышел.

— Сколько лет-то прошло?

— Семь.

— Да, точно. Семь.

Илья налил еще по одной. Он хотел бы, наверное, подру

— А... — Серега уставился Илье в лоб. — А как на зоне там?

— Как. Обычно. Зона и зона.

— Ну да.

Хотел бы, но не мог.

— Слышь, — сказал он Сереге. — Дай мобилу на минуту.

— Что? А. Да. Конечно.

Он сунул руку в карман джинсов — торопливо. Достал тонкое серое зеркало.

— Седьмой, — прозвучало так, словно Серега извинял

Отдал Илье будто нехотя. Тот пригляделся к новым иконкам.

— Вот это звонить, это сообщения, Вотсапп и так далее, а это интернет, — видя, как Илья мешкает, проскакал по кнопкам Серега.

— Да в курсе я! Че, думаешь, совсем дикий?

Илья погладил пальцем стекло — и, промахиваясь между тесно посаженных клавиш, набрал осторожно.

— Але?

— Вера! — Илья отодвинулся, стул опрокинулся и стал падать, но падать в этой кухне было некуда, и он перекошен- но повис.

Илья вышагнул из кухни, громко закрыл дверь.

— Кто? Илья?!

— Знаешь, что мне этот хер тогда сказал в клубе? Что мне эта сука сказала тогда, падаль эта?! Вот что: я твоей ба

бе в щели во все влезу и там поищу товар, а ты постоишь и посмотришь!

— Это все не имеет значения уже.

— Не имеет! А че имеет?! Чтобы он тебя как плечевую там отжарил?! Чтобы он тебе пилоточку разломал твою?!

— Ты сделал, что сделал, Илья. — Вера говорила твер

Илья повесил трубку сам. Что-то услышал в Вере такое, от чего больше не смог требовать с нее любви. В ушах зве

Повесил спокойно.

А потом развернулся и влепил телефону с размаху, так что тот слетел к чертям со своего насеста на материну кро

— Разливай до конца, — брякнул он Сереге. — На моби

— Вера?

— Лей, мля, рогомёт. Вера, не Вера... Не хера тут уши греть. Я что надо, сам расскажу.

— Да ладно, — Серега послушно разлил остатки: вышло с горкой. — Илюх... Тебя подставили же?

Илья очнулся.

— А ты... Ты сам-то как думаешь? Ты-то как думаешь?!

— Я? Ну, думаю... Невиновен. Но мы с тобой же послед

— Дай барабан еще. Телефон дай на минуту, говорю.

Серега послушно пододвинул ему свое зеркальце обрат

— «ВКонтакте» есть у тебя?

— Да, вот... Ага. А что, вам можно там было и во «ВКон

— У всего цена, понял? А у барабана особая. За барабан только знай шелести... — Илья вник.

Телевизор работал без звука. Внутри разевала рот веду

Но Серега скоро заерзал, как будто у него тоже воздух заканчивался. Ему тоже нужно было болтать.

— А помнишь, как мы с тобой в голубятню влезли на Букинском? Когда это было, в седьмом классе? Эта, которая рядом с Веркиным домом, у желдорпутей? Когда нас хозяин запалил и из окна по нам начал из духового ружья пулять? Я вот все пытаюсь вспомнить, зачем мы туда полезли. Не жарить же мы этих голубей собирались! Отпустить на волю, может? Или использовать как почтовых? Не помнишь? Пря

— На. Зырь.

На телефонном экране была открыта фотография: ку

Глаз у парня был сытый и небрежный, но прищур давал понять: этот из тех, кто жрет и не добреет. Ртом он улыбал

Под фотографией было подписано: «Сегодня с друзьями в “Эрвине”, потом в “Хулиган”, кто с нами?!))»

— Вот. Вот эта мразь меня закатала. Все слепил.

— За что?

— За что. Обдолбан он был, а я ему это на вид поставил. Спорить стал. Им знаешь что нравится? Чтобы им в рот смотрели. Чтобы все у них сосали взаглот. Ни за что, бля. Потому что может. Вот это тачка его. Полистай, полистай. На, гляди: тут он тоже смуглый, как ты прям. Пока им на

барсуков всяких. Бельма зырь, бельма. Не бельма, а шары. Накумаренный, стопудняк. Во житуха, а? Майор теперь. Скоро подполковник, наверное, станет.

— Им... Им можно прямо вот так в соцсети все? Я думал, ментам прикрутили это дело... — отозвался осторожно Серега.

— Смотря кому. Раньше он под своим именем тут сидел вообще... Сейчас на погоняло поменял. Но я-то старый под

— На Рочдельской. «Трехгорная мануфактура». Такое место... Было модное прошлым летом. Там много всякого рядом, это бывшая фабрика, большая территория. Сейчас переделывают под офисы, рестораны и всякое этакое.

— Рестораны и всякое такое... — повторил за ним Илья. — А я — баланду хавай. Кому пальмы, а кому пальма, бляха. Под руку попал. На. Терпи. В кармашке. Между теми и эти

Он вскочил и сграбастал вторую бутылку, свернул ей го

— Ой, слушай... — побледнел Серега. — Я это... Я не мо

— Сиди! — Илья перевел бутылку, плеснул на стол, стал лить в Серегину рюмку.

— Нет, правда. Точно. Она еще мелкому «Панадол» ку

Илья, не отвечая, кинул в себя водки. Взял пульт, доба

— Я... На посошок только, — Серега пригубил. — Теле

Он выбрался в прихожую, натянул там свою курточку, сам нашарил замок.

— На связи, да? Ты ляг поспи, Илюх!

Илья сделал еще громче.

* * *

Холода не чувствовал.

Туманная темнота кислотой подточила дома, обволокла, стала переваривать. Фонари работали скупо, берегли энер

Ноги вышагивали сами, Лобню откручивало назад.

Близорукие машины гудели, замечая Илью на обочине в последний момент.

Изнутри тоже бурчала кислота.

Та же, которая в первый год ему на душе всю слизистую сожгла. Так жгла, что он ее смирением защелочил. Но и ще

Один только Серега его дождался, но Серегу он сам боль

Но Серега хотя бы свою жизнь жил, не ворованную.

Тут спрос был с другого человека. С Пети Хазина. С Суки.

С кого, как не с него? Судья человек безмозглый и бес

У станции дежурила патрульная машина, но менты гре

Лобни, из этого варева Илью было сразу не подцепить, не зачерпнуть.

На нем были сапоги, была человеческая куртка: его же, студенческих времен. Сидела она странно: была ему теперь великовата, хоть он из нее и вырос. Был он в ней похож на человека? Если не видеть, как идет, если со спины хотя бы — похож?

На платформе был лед, продырявленный реагентом, ве

— За что ты меня, мразь? Раскрываемость поднять? За облом оттоптаться? От скуки? Для чего?

Дмитровская электричка медлила, давала Илье время одуматься. Даже если он найдет Суку, что он скажет ему? Как заставит выслушать? Станет тот отчитываться перед ним по делу семилетней давности? Вспомнит вообще?

Вспомнит. Станет.

Только у него ответы.

Можешь ради своего моментного удовольствия забрать у человека молодость, из жизни выкромсать ради ничего самый яркий кусок — плати. Не можешь себя бугром почув

Наконец на платформе оживились: из мрака подали нуж

Электричка застучала по рельсам, город сгинул, теперь за окном был только этот же вагон в черном цвете, и сойти с поезда стало некуда. Да Илья и не собирался сходить. Его