Название книги | Блокадная книга |
Автор | Адамович |
Год публикации | 2022 |
Издательство | АСТ |
Раздел каталога | Изобразительное и декоративно-прикладное искусство (ID = 185) |
Серия книги | Блокада Ленинграда. Дневники памяти |
ISBN | 978-5-17-145908-6 |
EAN13 | 9785171459086 |
Артикул | P_9785171459086 |
Количество страниц | 640 |
Тип переплета | цел. |
Формат | - |
Вес, г | 1760 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
Книга из серии 'Блокада Ленинграда. Дневники памяти'
'Правда о войне безжалостна. Такую правду показали в своей \"Блокадной книге\" Алесь Адамович и Даниил Гранин, оба — участники Великой Отечественной войны.
\"Блокадная книга\" построена на дневниках и воспоминаниях свидетелей \"ленинградского апокалипсиса\". Авторы встречались и с простыми ленинградцами, пережившими блокаду, и с людьми, от которых зависело принятие решений. Так появилась первая народная книга о блокаде. В свое время выпуск этой книги был задержан цензурой – слишком неудобной оказалась блокадная правда.
После выхода книги на ее авторов обрушилась лавина писем: читатели благодарили Адамовича и Гранина за первую, настоящую книгу о блокаде. Эту книгу, представляющую собой яркое свидетельство времени, должен прочесть каждый.'
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
УДК 821.161.1-94ББК 84(2Рос=Рус)6-44А28Фотоматериалы предоставлены Нпе АГ Iтадез/Р0Т0^0МВсе права защищены.Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещаетсяДизайн обложки — Денис БарковскийАдамович, Алесь.А28 Блокадная книга / Алесь Адамович, Даниил ГраI8В^ 978-5-17-145908-6Правда о войне безжалостна. Такую правду показали в своей «Блокадной книге» Алесь Адамович и Даниил Гранин, оба — участники Великой Отечественной войны.«Блокадная книга» построена на дневниках и воспомиПосле выхода книги на ее авторов обрушилась лавина писем: читатели благодарили Адамовича и Гранина за первую, настоящую книгу о блокаде. Эту книгу, представляющую собой яркое свидетельство времени, должен прочесть каждый.УДК 821.161.1-94ББК 84(2Рос=Рус)6-44I8В^ 978-5-17-145908-6© Гранин Д.А., наследник, 2022© Адамович А., наследник, 2022© ООО «Издательство АСТ», 2022Алесь АдамовичС ЧЕГО ПОШЛА, НАЧИНАЛАСЬ «БЛОКАДНАЯ КНИГА»*Получилось как-то само собой. Хотя теперь, когда работа сделана, начинаешь думать, что были, были какие-то невидимые, но сильные токи — от Хатыней к блокадным леНа Даниила Гранина вышел, когда решил этим заняться сам. Потому что сначала об этом не думал, лишь хотелось под* Интервью белорусскому альманаху «Братэрства», 1982. ПечаИванович (1893-1938) — белорусский прозаик, репрессироЯ много читал о ленинградской блокаде, но сердцем поИ я их пересказал аудитории — после таких же, хатынНо не слышно было, чтобы кто-то взялся, и когда мне пришлось (уже в 1974 году) быть у Федора Абрамова, я сделал попытку ему навязать эту работу.«Там у меня крестьянский сундук стоит — вот кто хозяин моего времени! — пожаловался Федор Александрович. — Пока не доберусь до дна.»Но тут же сообщил, что заполняется сундук быстрее, нежеТолько после этого я осмелился подумать, что, видимо, сам буду делать книгу о ленинградской блокаде, подобную нашей «Огненной деревне». Конечно, в соавторстве с кем- либо из ленинградцев. <.> Ближе других ленинградцев знал Даниила Гранина, но больше заочно — по произведениям его, превосходным эссе и через короткую переписку (как раз по поводу его эссе о Пушкине и Булгарине).Написал ему о нашей белорусской книге, о том, как вида, все верно, но где найти время на такую работу? Вре— Но хотите, я найду вам толковых соавторов?И мы собрались на квартире Даниила Александровича: кроме нас — еще трое. Хозяин, как бы подчеркивая важность «исторического момента», щелкнул клавишей магнитофона, включил:— Ну, выкладывайте, Александр Михайлович, свои идеи.Я — все сначала: о нашей белорусской книге, которая уже частично опубликована в журналах «Октябрь» и «Неман», о том, что блокада ждет.— А вы читали книги о блокаде? — строго и недоверчиво спросили меня. — Или хотя бы знаете, сколько их уже напиИ я увидел себя со стороны — глазами тех двух ленинградЧудак (если не хуже) забежал в чужой двор, где люди с пеСтолько книг — и хороших — сделано, написано, а он хочет что-то заново открыть, будто нога писательская там не ступала!..Они были по-своему правы, видимо, не сумел, не удалось мне убедить, что книга — хотя и действительно много уже написано — не будет лишь повторением или даже дополИз троих лишь один ленинградец понял, о чем речь, но и он вынужден был отказаться:— Я взялся бы, но ведь это такое трудоемкое дело, а на мне целое издательство!..Когда гости ушли, хозяин, на глазах у которого я столь сокрушительно провалился со своими «идеями», видимо, пожалел меня. (Тем более что и его миссия — сосватать мне соавторов — тоже потерпела крах.)— Ну, раз так, возьмусь я!..Назавтра мы поехали записывать первого блокадника. 5 апреля 1975 года — это я хорошо помню. Куда-то на улицу Шелгунова, по адресу, который мне дала все она же, Галиже услышать, записать именно такое...Чуда, к сожалению, не произошло. И действительно, лишь десятая или одиннадцатая ленинградка нам рассказала такое и так, что сразу открылся нам уровень правды, безоНе буду подробно рассказывать, как мы — вдвоем или каждый из нас самостоятельно — искали адреса блокадА конца дела не видно, и будет ли какой-либо результат? Все больше нам открывалась и пугала невозможность что-то целостное выстроить из того, что у нас на магнитных лентах и что наша стенографистка-машинистка Софья Сергеевна Локшин переносила на бумагу. (Она, наша самоотверженная помощница, которая и сама прошла через блокаду, так и не увидела работу в печати — мы ее потеряли на полпути.)Чем больше записано воспоминаний, чем больше в руках у нас дневников, тем сильнее ощущение, что мы от своей цели дальше, чем в тот апрельский день 1975 года, когда затевали работу. Воспоминания по 50 и по 100 страниц каждое — сотни таких рассказов-воспоминаний, записей, дневников — целая гора, но как с этим выйти к читателю, как сделать то, что можно взять в руки и читать. Мучительно хотелось сделать работу, чтобы освободиться быстрее, вырваться. Вот где я, кажется, был готов согласиться с ненавистным мне красноА нам уже открылась пропасть — массовый голод во всей его блокадной беспощадной реальности, правде.Я все ездил в Ленинград, квартира Даниила Александро«Горько и обидно иногда слышать: „Ха, блокадники. ХоИ еще один деятель в юридической консультации мне ска<...> Когда ухо, когда сознание настроено все время на одну волну, блокадника услышишь, разгадаешь и далеко отЛенинграда. Сколько я их нашел в поезде Минск — ЛенинИли вот такой случай: старая женщина-минчанка все вреБыла в блокадном Ленинграде, это на всю жизнь.Я все ездил в Ленинград, изучил его улицы и кварталы, возможно, как редко кто из коренных жителей: не всякому ленинградцу необходимо знать, где там эта улица Солдата Корзуна или Бассейная. Найдешь улицу, дом и, если ты один и не объяснил по телефону, спешишь сказать: «Вот мы с ГраТак что если иногда и один ходил по Ленинграду, то тоже, как видите, с Граниным.А с материалом — чем больше его набиралось, копилось, тем больше не хватало. Слишком много — чтобы напечатать как есть, и слишком мало — чтобы нам главное открылось, самим стала ведома общая нашего произведения идея.Чего ради, зачем мы потревожили, собираем блокадную память, кажется, знаем. Чтобы не упустить, не потерять наВсе это так, но и жанр наш, как и всякое произведение, требует сверхидеи, сверхцели. Не той, которую навязывают материалу или привязывают к нему, а которая открывается в самом материале и через него, если долго всматриваться.Мы всматривались, искали — пока действительно не отЭто не сразу пришло. Спорили, что удерживало и удерФашистские фюреры рассчитывали, что «Ленинград выжрет самого себя» — так и кричали, и писали, потому что танкам их не удалось, но голод уже ворвался в ЛенинЧем больше мы слушали самих ленинградцев, изучали доЧто Ленинград — один из самых культурных городов в мире, кто об этом не знает. Что это город-интеллигент и по культурным традициям, и по насыщенности музеями, библиотеками, научными учреждениями, а главное — по культуре, облику самих горожан, по их взаимоотношениям и отношению к тем, кто приезжает в Ленинград, — также давно считается общепризнанным. <.>Все это так, и все, оказывается, имеет не только прябыть, как раз и есть то, что не было учтено фашистами, хотя они все остальное (достаточно точно) подсчитали и высчиЛенинград блокадный о многом поведал миру: и о нече[.] Что работа разума, духа, например, спасла Г. А. КняТак вот, сверхцель книги, которая необходима, чтобы был не просто памятник прошлому, пережитому, но и живой контакт с современностью — сверхидея «Блокадной книги» открылась нам и для нас сформулировалась именно в этих словах: внутренняя культура, интеллигентность — сила, а не слабость человека..Помню тот день. Я все приезжал в Ленинград — летом и зимой, осенью и весной, — мы уже знакомы были с сотняМои к нему — Петербургу, Петрограду, Ленинграду — чувстрочками даже, а как бы аккордами Пушкина: «На берегу пустынных волн...»И вот тот момент, когда все переменилось. (Конечно, во мне самом это произошло, но показалось, что город глянул и вдруг меня обнаружил, и я даже голос услышал — радостУ нас был уже его дневник, и мы уже начинали работу над второй частью «Блокадной книги». А вот и сфинксы над самой Невой, которые в дневнике директора академического архива все более оживают, делаются едва ли не главными его собеседниками — по мере того как жизнь вокруг не просто замирает, а вымирает. За широкой Невой огромный купол Сената. Князеву отсюда, из-под коротких дорических коКогда я возвращался по Дворцовому мосту, солнце уже было над Финским заливом и, как положено в Ленинграде, — садилось в тучи, на непогоду. Из-за разорванных, с синью и краснотой по краям, облаков вырвались последние лучии залили растопленным стеклом, зажгли окна вдоль всего берега реки. Людей возле Эрмитажа непривычно мало, мост пустынен, хотя еще и не вечер. Вот здесь я и услышал (или ощутил) тот миг... И понял, что не чужой в этом городе. Не совсем чужой ему. Будто глянул он в мою сторону и даже сказал: «Ну что ж, если так.» <.>Даниил ГранинИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ «БЛОКАДНОЙ КНИГИ»Боевое охранение наше стояло рядом с немцами. Было слышно, как они разговаривают, как звякает немецкая посуда. И, когда снайпер попадал в кого-нибудь, — крик, ругань.С утра над нами проносились немецкие эскадрильи, шли бомбардировщики бомбить город. Мы видели, как там подГород за нами страдал. Мы видели, как его уничтожали, обстреливали, и плохо представляли, что творится в самом городе. Вскоре и мы на собственной шкуре почувствовали голод. И у нас начались отечность, дистрофия. Ходили по ночам на «нейтралку», на картофельные и капустные поля, искали картошку, хоть подгнившую, капустные листья.За время блокады я в городе был раза два или три всего. Один раз нес пакет куда-то, проходил село Рыбацкое и видел, как лошадь, которая тащила сани с патронными ящиками, молоденький красноармеец погонял ее, упала на подъеме и встать не смогла. Как он ее ни лупил, ни бил — она дрыгала ногами и подняться не могла. А тут вдруг откуда ни возьмись налетели люди, закутанные во что попало, с топорами, ноЗапомнилось и то, какой был город. Занесенный снегом, высокие сугробы, тропинки между ними — это улицы. ТольЖизнь блокадная шла среди разбомбленных домов. Угол Моховой и Пестеля, дом стоял словно бы разрезанный. БесОднажды нам поручили втроем вести пленного немца через город в штаб. Я наблюдал не столько за городом, сколько за немцем, которого вел, — какой ужас был на его лице, когда мы встречали прохожих, замотанных в какие- то немыслимые платки, шарфы, лица черные от копоти. Не поймешь — мужчина, женщина, старый, молодой. Как тени, они брели по городу. Началась тревога, завыли сирены, мы продолжали вести этого немца. Встречали безразличие на лицах прохожих, которые смотрели на него. Он-то ужаДва раза к нам на передовую приезжали концертные бригады из Радиокомитета. Артистов мы угощали пшенЯ считал, что знаю, что такое блокада. Когда ко мне в семьдесят четвертом году приехал Алесь Адамович и предложил писать книгу о блокаде, записывать рассказы блоМы даже, по-моему, не записывали, или записали потом, по памяти... Ей было восемнадцать лет... у нее был роман. ЛюКроме этого, Адамович уговорил еще к одной блокаднице пожаловать. Короче, я увидел, что существовала во время блокады не известная мне внутрисемейная и внутридушев- ная жизнь людей, она состояла из подробностей, деталей, трогательных и невероятных. В конце концов я дал соМне все это было странно, поскольку никогда не рабоТак мы начали вместе работать. Блокадники передавали нас друг другу. Тогда блокадников было много. Это были сеКак шла работа. Тоже интересно. Приходили мы — а блоУ людей скопилась потребность рассказать, чтобы освобоТакие рассказы — если переводить их с пленки на бумагу, занимали двадцать-тридцать страниц.Для расшифровки нужны были стенографистки. Особые стенографистки, потому что нам важно было не просто со