j
Название книги | Серебро Господа моего |
Автор | Гребенщиков |
Год публикации | 2015 |
Издательство | Эксмо |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | Золотая серия поэзии |
ISBN | 978-5-699-84581-1 |
EAN13 | 9785699845811 |
Артикул | P_9785699845811 |
Количество страниц | 352 |
Тип переплета | цел. м |
Формат | - |
Вес, г | 520 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
Борис ГребенщиковСеребро Господа моегоЗолотая серия поэзииБорис ГребенщиковСеребро Господа моего$Москва2 0 15УДК 821.161.1-1ББК 84(2Рос=Рус)6-5Г79Разработка серии А. НовиковаОформление переплета А. СауковаГребенщиков, Борис Борисович.Г79 Серебро Господа моего / Борис ГребенщиISBN 978-5-699-84581-1Из поэтических строк Бориса Гребенщикова складываВ книгу включены лучшие тексты песен, написанные за время всего творческого пути автора, в том числе из умиротворяющего альбома «А+» и тревожного, издающеУДК 821.161.1-1ББК 84(2Рос=Рус)6-5© Гребенщиков Б.Б., 2015© Быков Д.Л., вступительная статья, 2015ISBN 978-5-699-84581-1 © Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015ПАРТИЗАН ПОЛНОЙ ЛУНЫ1Поэтом называется человек, дающий современниОдин из наиболее надежных (хотя не единствентурную и разговорную речь десятками цитат. Об этом парадоксе впервые сказал — а потом написал — преПоколение дворников и ночных сторожей.Я знаю все, что есть, но разве я могу?Я покоряю города истошным воплем идиота.Сползает по крыше старик Козлодоев, пронырлиНа нашем месте в небе должна быть звезда.Рок-н-ролл мертв, а я еще нет.Нам всем будет лучше, когда ты уйдешь. (ПоследТы дерево, твое место в саду. (В армии обычно поОни не выйдут из клетки, потому что они не хотят.Это только наши танцы на грани весны.Праздник урожая во дворце труда.Возьми меня к реке, положи меня в воду. (Просьба, часто обращаемая к женам с похмелья.)Вперед, вперед, плешивые стада (как, впрочем, и вся «Московская октябрьская»).Моя смерть ездит в черной машине с голубым огоньком.Восемь тысяч двести верст пустоты, а все равно нам с тобой негде ночевать.Мама, я не могу больше пить.Все говорят, что пить нельзя, а я говорю, что буду.Что нам делать с пьяным матросом?! (говорится, когда кто-либо в компании опередил прочих в утрате самоконтроля).И так далее — свой перечень любимых цитат найИ пусть мне скажут, что песня по природе своей массова, а потому ему легче; что каждый вкладывает в его слова собственное содержание, потому что ГребенТе, кого крутят по радио не в пример чаще, — не станем перечислять голимую попсу, — этому критерию не соответствуют, ибо их словами пользуются лишь в ироническом смысле, желая обозначить некий ниже- плинтусный уровень. Гребенщиков — иной случай. Он умудрился высказаться за всех и про всех.2Как у него это получилось — вопрос отдельный, заслуживающий серьезного исследования, каковое, кстати, уже и предпринималось много раз. Попробуем высказать собственные догадки, касающиеся — предВсе поэты делятся на две категории, обозначим их условно как «риторы» и «трансляторы». ТранслятоПример ритора, как раз обладающего мировоззрением и дающего (по крайней мере для себя) отвелейной статьи. «Революционный держите шаг. НеугоСамые интересные случаи — промежуточные, иноПятьсот песен — и нечего петь;Небо обращается в запертую клеть.Те же старые слова в новом шрифте.Комический куплет для падающих в лифте.По улицам провинции метет суховей,Моя Родина, как свинья, жрет своих сыновей;С неумолимостью сверхзвуковой дрелиРуки в перчатках качают колыбель.Свечи запалены с обоих концов.Мертвые хоронят своих мертвецов.Хэй, кто-нибудь помнит, кто висит на кресте? Праведников колбасит, как братву на кислоте;Каждый раз, когда мне говорят, что мы — вместе,Я помню — больше всего денег приносит «груз 200».У желтой подводной лодки мумии в рубке.Колесо смеха обнаруживает свойства мясорубки.Патриотизм значит просто «убей иноверца».Эта трещина проходит через мое сердце.В мутной воде не видно концов.Мертвые хоронят своих мертвецов.Я чувствую себя, как негатив на свету;Сухая ярость в сердце, вкус железа во рту, Наше счастье изготовлено в Гонконге и Польше, Ни одно имя не подходит нам больше;В каждом юном бутоне часовой механизм, Мы движемся вниз по лестнице, ведущей вниз, Связанная птица не может быть певчей, Падающим в лифте с каждой секундой становится все легче.Собаки захлебнулись от воя.Нас учили не жить, нас учили умирать стоя.Знаешь, в эту игру могут играть двое.Здесь что ни строчка — то афоризм, чеканка: «Моя Родина, как свинья, жрет своих сыновей» (пусть это не ново, вспомним Синявского — «Россия — Мать, Россия — Сука, ты ответишь и за это очередное, вскормленное тобою и выброшенное потом на поВ этом тайна гребенщиковской универсальности. Давид Самойлов сказал об Окуджаве: «Слово Окудто, таинственно — оно вызвано неясными причинами, бесконечно более тонкими, чем история, политика или погода. Гребенщиков точно и внятно называет то, что чувствуют все — причем в разное время и по разным поводам; Окуджава, напротив, размыто и приподнято говорит о приземленном и конкретном, и потому, слуraison d’etre. Таков и Гребенщиков — предельно четко, лично и стопроцентно узнаваемо о невыразимом; и потому его слова так легко применяются к любой ситуации, так легко повторяются от первого лица, что и требуется от песни.Иногда Гребенщиков социален и фельетонно тоспросил Гребенщикова, не кажется ли ему, тысяча изРезонное замечание.3Когда-то выше всех песен БГ, написанных в смутили полны любви. Они амбивалентны, и нет никакого противоречия между «Ну-ка мечи стаканы на стол» и «Мама, я не могу больше пить». Сходство здесь в том, что состояние — то или другое — артикулируется с абПесни Гребенщикова потому и могут существовать без музыкальной основы, в качестве чистой лирики, что в них соблюдены главные требования к поэтиЗавижу ли облако в небе высоком, Примечу ли дерево в поле широком, — Одно уплывает, одно засыхает...А ветер гудит и тоску нагоняет.Что вечного нету — что чистого нету. Пошел я шататься по белому свету. Но русскому сердцу везде одиноко... И поле широко, и небо высоко.