{{common_error}}
Нами выполнено {{total_orders}} заказов! Ваш – следующий!
СКИДКИ! При заказе книг на сумму от 1500 руб. – скидка 50% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK,
при заказе книг на сумму от 3000 руб. — скидка 80% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK.
при заказе книг на сумму от 3000 руб. — скидка 80% от стоимости доставки в пункты выдачи BoxBerry и CDEK.
На грани срыва:исповедь анестезиолога-реаниматолога. (Жидков)Купить книгу, доставка почтой, скачать бесплатно, читать онлайн, низкие цены со скидкой, ISBN 978-5-222-32924-5
| Название книги | На грани срыва:исповедь анестезиолога-реаниматолога |
| Автор | Жидков |
| Год публикации | 2021 |
| Издательство | Феникс |
| Раздел каталога | Художественно-документальная проза. Мемуары (ID = 168) |
| Серия книги | Призвание быть врачом |
| ISBN | 978-5-222-32924-5 |
| EAN13 | 9785222329245 |
| Артикул | 978-5-222-32924-5 |
| Количество страниц | 284 |
| Тип переплета | матовая |
| Формат | 70*100/16 |
| Вес, г | 634 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
Аннотация к книге "На грани срыва:исповедь анестезиолога-реаниматолога"
автор Жидков
Юрий Борисович Жидков родился в 1957 году в г. Макарьев Костромской области. Окончил Ленинградский педиатрический медицинский институт. Юрий Жидков - врач анестезиолог-реаниматолог высшей категории, работал в реанимации городской инфекционной больницы, был заведующим отделением. Публиковался в журналах "Север", "Октябрь", был постоянным автором журнала "Знамя", его рассказы о медицине издавались в рубриках "Non-fiction" и "Нестоличная Россия". В книге автор делится личным опытом, накопленным при работе с пациентами на протяжении двадцатилетней медицинской практики. В реанимационное отделение попадают больные из отделений всех профилей, поэтому реаниматологи сталкиваются с самыми разными случаями заболеваний. Автор с теплом описывает свою работу в больнице и свои личные переживания. В своем повествовании он часто обращается к воспоминаниям и событиям, которые определили выбор профессии. В книге есть и медицинский юмор, и горе, и радость, и жизнь врача за пределами больницы. Книга основа
Читать онлайн выдержки из книги "На грани срыва:исповедь анестезиолога-реаниматолога"
(Автор Жидков)
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
До книги"На грани срыва:исповедь анестезиолога-реаниматолога"
Вы также смотрели...
Другие книги серии "Призвание быть врачом"
Другие книги раздела "Художественно-документальная проза. Мемуары"
Читать онлайн выдержки из книги "На грани срыва:исповедь анестезиолога-реаниматолога" (Автор Жидков)
Серия «Призвание быть врачом»ЮРИЙ ЖИДКОВИсповедьанестезиолога-реаниматологаРостов-на-Дону2021УДК 821.161.1-4ББК51КТК68Ж69Жидков, Юрий.Ж69 На грани срыва : исповедь анестезиолога-реаниматолога / Юрий Жидков. — Ростов н/Д : Феникс, 2021. — 284, [1] с. — (Призвание быть врачом).ISBN 978-5-222-32924-5© Юрий Жидков: текст, 2019© ООО «Феникс», оформление, 2019ОглавлениеВХОЖДЕНИЕВ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ5Аз есмь26Красина, 4529Невеликие таланты31Водный институт35Свечушки39Божьим промыслом41Зубной протез45Слаб человек46Жена52Грибная история56Умерла так умерла60Учителя наши62Нудизм поневоле65Севера67Коллеги70Пищеблок73Кошки79ТАЙНЫ. СТРАСТИ. БУДНИ....87Эпидкультура88Не дамское это дело94Родословная99Второй брак100Консилиум105Дочь107На грани срыва111Санаторий113Вариант исхода115Попытка исцеления118Средний персонал121Отравление информацией125Матушка129Богатые тоже плачут131Маша Цоблер138Пятая графа139Сезонные похороны141ГУСы143Галка148Диптих150Тонкие материи151Пульмонологический центр155Эндорфины159Гнойный менингит161Небесная неотложка164Оранск168Родина173Кадры решают все176Петербург179Финские радости181Дальнее село183Менингококковая инфекция....189ИСХОД195Премии и справедливость196Автопортрет200Отец204Ванечка207Забытое милосердие210Муся214Михась219Хирургические были223Аппендицит229Безотцовщина234Объяснительная записка238Неизбежный финал239Исповедь248Последнее дежурство 254Инфаркт257Полувечье263Милосердие267Ангел-хранитель270Искупление271Крещение277ПОСЛЕСЛОВИЕ282ОТ АВТОРАКнига эта — чистой воды нон-фикшн, в то же время это не мемуарная литература и не дневниковые записи. И даже не совсем автобиографическая повесть. Моя задумка была скромнее: просто выложить все наболевшее на бумагу и тем самым снять психологическое напряжение, хронический стресс. Стресс от нашей повседневной жизни, от тягот и неустроенности, от извечной несправедливости...Книга повествует о неизбежности страданий, смерти и разочарований. О всегдашней нашей неготовности к ним. О повсеместном разгильдяйстве и бестолковости, о принципиальной невозможности что-либо изменить. Это исповедь врача-реаниматолога, которая свидетельствует о недостаточном профессионализме и душевной черствости определенной части медицинского персонала. Содержит признание в собственной слабости и немощи перед лицом чужой смерти и в преддверии собственной. Это ретроспективный, ироничный, порой циничный анализ двадцатилетней работы автора в отделении реанимации городской больницы, смешанный с переживаниями глубоко личными и столь же не радостными.Любые совпадения с реальными людьми и организациями, а также подлинными событиями случайны.Все суждения автора и персонажей носят оценочный характер.Последние годы двадцатого бека.Россия. Областной центр.Городская инфекционная больница. И я - Врач 6 этой больнице. Анестезиолог-реаниматолог.ВХОЖДЕНИЕ В СПЕЦИАЛЬНОСТЬЗабытые на окраинеБольница наша — на краю города. В народе ее за глаза называют «заразной». Несколько двухэтажных кирпичных корпусов, забором огороженных. Для каждой хвори — свое помещение. В одном — поносы местные собраны, в другом — желтухи, в третьем — диагностика... Гараж, пищеблок, складские помещения... Два корпуса отданы детям. В одном из них отделение реанимации размещается.Административное здание, как и полагается, повыше, в три этажа. На верхнем главный врач с заместителями и бухгалтерией обитают — надо всеми согласно табели о рангах и суммам в ведомостях на зарплату.Немым укором им — в подвалах и полуподвалах — столяры да плотники, электрики и сантехники — вспомогательный персонал, являющий собой наглядное воплощение социального неравенства и материального неблагополучия.Городское начальство нашу больницу не любит. К гуманитарному пирогу приглашают в последнюю очередь, а то и вовсе не допускают. Да разве может иное отношение у цивильного градоначальника вызвать лечебно-профилактическое заведение, в котором все болезни с испражнениями связаны: рвоты да поносы. В начале девяностых из Канады два самолета с гуманитарной помощью для медучреждений нашего города пригнали, так мы о них из газет узнали, уже после того, как они обратно в Монреаль улетели. К этому времени все одноразовые пайки, ими привезенные, между другими стационарами города и поделены были, и съедены.За пятнадцать лет, что я здесь работаю, главных врачей сменилось несколько. Менялись быстро, как космонавты на орбите: год- полтора — и на выход! Место неприбыльное, заразное, да и на краю города. Охотников до такой должности немного.Половину из них сняли за пьянство, половину — за нерадивость. Те, кто алкоголь излишне потреблял, с утра запирались в своем кабинете и до конца рабочего дня спирт дули. Приема к ним никогдане было, функции их кое-как замами тянулись. А налаженная долгими годами существования и рутинной повседневной деятельностью больничная круговерть привычно двигалась независимо от присутствия или отсутствия руководителя.К восемнадцати ноль-ноль дежурный шофер, после развоза по лечебным корпусам ведер с незатейливым ужином, вытаскивал из начальственного кресла одутловато храпящую руководящую особу и доставлял в тихую семейную гавань спального микрорайона.Трезвые ранее начальники, попадая к нам, оттого и запивали горькую, что совесть и честь свою не успели еще замордовать, извести окончательно в коридорах власти. И она задавала им трепку время от времени по хохолкам да залысинам. Отсутствие денег, текущие крыши, холодные батареи, проржавевшие трубы... Нехватка кадров, согласных работать за мизерные оклады... Извечные проблемы стационара. Побившись бестолково и без пользы в двери госдепартамента и мэрии, убедившись в полной бесперспективности своих дальнейших потуг и резонно усомнившись в важности собственной работы, они окончательно и безвозвратно «садились на спирт».Через три-четыре месяца от начала запоев до заведующего городским отделом здравоохранения доходили первые отрывочные сведения о них.Последующие полгода обычно тратились на бесплодные попытки прекратить пьянство. Далее следовал десятилетиями отточенный спецприем для директорского корпуса: перевод на другую руководящую должность. Дальнейший след их терялся среди бесчисленных профилакториев и санаториев области.Вторая половина наших начальников была туповато-упертая. Эта категория была пропитана безбрежным сознанием собственной значимости. По-индюшачьи дуясь, барски-высокомерно прогуливаясь по больничному хоздвору, они самозабвенно наслаждались своим непомерно высоким положением и нечаянно привалившей головокружительной властью. Пусть все вокруг давно уже пришло в полную и необратимую негодность, течет и рушится — зато все это мое! Пусть малопригодное — но мое! Пущай пашня не вспахана, скотину от голода пучит и люд подневольный не красно выглядит, зато я — хозяин всему этому!Такие воровали без оглядки. Плотники, слесари, водители... — круглый день были заняты на вассальных работах. От внутрибольничных забот вспомогательный персонал практически освобождался, весь труд его шел на благо Ивана Ильича. Столяры сколачивали двери и рамы, шоферы отвозили их на дачу, слесари тянули водопровод и меняли трубы... Секретарши по очереди гувернантствовали. Кухонные работники выкраивали из продовольственной корзины лучшие куски на отдельное меню для семьи Его руководства, и больничной же машиной горячая пища доставлялась на квартиру домочадцам и в кабинет для особы лично.Так продолжалось обычно до первого годового отчета, после которого городское начальство в очередной раз убеждалось в неизлечимой профессиональной импотенции своего нового ставленника и привычно перемахивало его на другой объект, утверждая незыблемость советской традиции: если направили на руководящую работу — то это уже навсегда, и только смерть разлучит ответственный зад с пропорциональной ему хронической вмятиной в руководящем кресле. И снять его никогда не снимут, ни за какие грехи, только перевести могут. С повышением.Какой из двух возможных путей выберет наш новый главный врач, присланный год назад, для сотрудников пока загадка, но последнее время его частенько замечают навеселе.На днях, поздно уже, восемь вечера, быть бы дома ему давно пора, вваливается в реанимацию. Подвыпивши. Ладонь тянет:—Здравствуйте, Георгий Данилович, — и улыбается, глаза светятся, доволен. — Наконец-то тепло дали!И смотрит на меня, встречного восторга ожидая, ждет нетерпеливо, когда я подпрыгну в экстазе ответной радости и по бедрам ладошками ударять начну. Или колесом пройдусь по коридору...Не дождался. На дворе октябрь, но морозно уже, пар изо рта валит. Ветки голые, листья опавшие. Холодно.К батарее подходит, руку на нее кладет.—Во! — радостно объявляет. — Теплее стала!А мне и к батареям подходить не надо, я за все годы работы здесь ни одной зимы не помню, чтобы в отделении тепло было. Больные в палатах под тремя одеялами дрожью холод гонят, дежурная бригада в коридоре в валенках и телогрейках вокруг электрокамина единственного собралась, руки теплоструями воздушными согревают, прежде чем к больным идти... Он мне про тепло будет рассказывать, про отопление подключенное. Я и без него знаю, что как всегда мерзли, так и в этот год застывать будем. Сейчас, в октябре, еще невелика стужа, а уже месяц как все в телогрейках!На всякий случай ублажил, приложил руку к трубе радиатора, а она, вот ей-богу, даже не теплая!А главный по всем палатам пробежал, больных видом своим разбойным напугал и довольно изрек:—Ну вот и слава Богу, сейчас теплее станет!Меня чуть от хохота не порвало. Говорю:—Будет, Игорь Федорович, непременно будет! Как всегда будет. Как в прошлую зиму было — так и в эту будет. В этом можете не сомневаться!Он на меня глянул недовольно, кивнул на прощание и ушел. Такой кайф мужику обломали. Он два месяца положил, чтобы в больнице отопление заработало, а его расписали в полной профессиональной непригодности.Не по-божески, Георгий Данилович, с людьми так обходиться. А хоть бы даже и начальник?! Негоже обижать так-то!ГородТридесятый регион. Глубинка отеческая. Волею судеб — город. Среда моего обитания. Место, омут, заводь... Нет во мне ни квасного патриотизма, ни местечкового бахвальства. Город как город. Не хуже и не лучше... Иных да прочих.Памятник Ленину. Супротив — Дом советов, где курултай местный заседает. Театральная площадь... Старый город; правда, без кремля древнего.Власти центральные нас не жалуют: редко какой московский боля- рин заглянет, да и тот не из ближних будет. В чине замминистра, редко — выше.Интеллигенция аборигенная малочисленна. Основная ее часть в других краях у других народов осесть сподобилась. Отучились там и назад не вернулись.У нас даже университета нет. Так, институты переименованные. Как были институтами, так и остались. Хоть университетом, хоть академией назвались. Вот студенты семечки и лузгают. В автобусе. И скорлупки на пол. Кондуктор молчит. Сама тут же причащается. В ладошку, правда. На сиденье своем возвышенном. И лихо так горсть шелухи начищенной в форточку приоткрытую опрокидывает, навстречу ветру встречному. А та назад летит, на пассажиров задней площадки.Говорок местный не так слуху мил. Интонационно резок, сучковат. Ударения в нем не там ставят, не в том месте, где положено: на первом слоге преимущественно!По деревням наречие наше уместнее звучит, слух не режет. Приятна его неправильность. Простая задушевная малограмотность. А вот в областном центре оно вульгарно и атавистично.Регион наш — эндемичный по гипотиреозу, недостаток йода вызывает замедление мышления и речи, безразличие и забывчивость. К тому же это транзитный регион. Если чуть-чуть поумнее человек здесь народится — не задерживается, уезжает в другие, более перспективные, места. Из ближнего моего окружения за последниегоды десятка полтора уехало, и все в настоящее время живут не чета нам и с ужасом вспоминают свою бывшую работу и жизнь в нашем городе.По телевидению местному и радио — интерактивы. Общение подразумевается с дозвонившимися. Обоюдное удовольствие. Вот тут — сливай воду! Это, без преувеличения, разговор психиатра-оптимиста с пациентом после тяжелой черепно-мозговой травмы в период ранней реабилитации. Когда сознание только-только начинает восстанавливаться, а речевой аппарат еще буксует.Туповатые молодцы с их подружками подвели окончательную черту, жирную и толстую, под многовековой российской традицией межличностного общения, втоптав в грязь весь созданный веками и предками колоссальный речевой этикет.Девушки. В мегаполис приедешь — навстречу девицы ладные, элегантные, со вкусом деланные... И макияж у них по уму, и стать. И поговорить с ними... А у нас? И фигуры точеные, и ноги длинностройные. И осанка, и походка... Все эстетично, все любо, все глаз радует...! Пока она рот не раскроет! Пока слово молвить не решится. А уж коли связки заработают и речь ее, горлопанная, взъерошенная, прыснет в вас... Всякую охоту отобьет. Напрочь исключит всякую возможность спаривания. Ввиду явной разновидовой принадлежности.Когда с загородной вылазки в город возвращаешься, такой смог, такой выхлоп — впору нос затыкать. В квартире по запаху с улицы можно направление ветра определить. Если пометом куриным несет, то юго-западный, с птицефабрики; если дрянью неопределенно зловонной — северный, с биохимзавода; если на ночь окна, как люки на подлодке, задраивать приходится — значит, штиль над городом, полное безветрие и никуда от городского духа не денешься. Не каждую ночь просыпаешься, чтобы форточку закрыть, не буду врать, но часто. А капиталисты наши живут в загородных поселках, подальше от зловонного города выстроенных. Вот и растут очереди в онкодиспансере. Одно из первых мест у нас в стране по онкологии. Онкодиспансеры, профполиклиники, больницы, больницы, больницы... И в каждой — реанимационное отделение, и тут и там — реанимация, реанимация...РеанимацияУ нас в реанимации особая энергетика. Стоит ребенка к нам перевести — ему сразу легче становится. Мы еще ничего не сделали — а ему уже хорошо. У себя в отделении умирал, задыхался... Неделю стеноз гортани не купировался. Ингаляции — четыре раза в день, гормоны, физиотерапия... по полной программе. Все без толку. Переводят в реанимацию. Только переодели, в постель уложили... Пока ингалятор заряжали, глядь, а ребеночек-то уснул, успокоился. Губенки розовенькие, дыханьице ровненькое. Спит, посапывает, во сне причмокивает. Пару раз кашлянул сочно, влажно... Чудеса да и только. Сестры переглядываются довольно-понимающе, с лукавинкой, дескать, что ж это вы, Георгий Данилович, такого хорошего дитятку к нам перевели. Не стану же я им объяснять, что совсем недавно его с синими губами видел и грудина до позвоночника втягивалась. Да и не нужно мне оправдываться. Понимают не хуже меня, что лучше пораньше забрать.Чем скорее к нам дите попадет, тем здоровее будет. Тем легче заболевание его протекать станет. Это наш реанимационный парадокс!Врачи с хорошим опытом, которые давно уже больше на интуицию, чем на инструкции, ориентируются, так и практикуют: не доводят больного до крайности, до абсолютных показаний. А начинают нас беспокоить, дергать настойчиво дня за два-три до того: коли есть места — забирайте!Реанимационный больной — тихий больной. Даже если поступает буйным. Первое правило — снять возбуждение. Успокоить, обездвижить, убрать страх. Вот и лежат пациенты: либо нами загруженные, либо болезнью выключенные. Когда оклемаются — права качать начнут: почему то не так да это?! Но уже в других отделениях. К нам, как правило, претензий никаких, первые день-два вообще ничего не помнят, амнезия у них, а позднее, труд наш хлопотный видя, только удивляются: как вы тут вообще работаете?! Так и расстаютсяс нами, не прояснив до конца, что же такое — им неведомое — нас здесь держит. А мы и сами не знаем. Судьба привела — да так и пригвоздила...Уходить от нас в другие отделения пациенты не желают, несмотря на то, что болезнь отступать начала и на переднем фронте борьбы с ней — у нас то бишь — задерживаться долее причины нет. Час их пробил, и перевод в профильное отделение стал неизбежен.— Неужели за нами там так же ухаживать будут, как вы? — с законным недоверием спрашивают они. — Можно, мы у вас еще полежим?! Не переводите, а?! У вас же места есть.Есть у нас места, конечно, есть. А как же иначе?!В детских отделениях шум, гам. Дети прыгают, скачут. А в реанимации — тишина!Некоторые из женщин-врачей цокают каблучками по коридору больничному, но лишь минуют перегородку, реанимацию отделяющую, — и на цыпочки! И дальше уже на цыпочках! На носочках! От неожиданности, что ли? От внезапности ли? От резкости перехода к тишине? Из уважения ли к труду нашему каторжному? От близости ли присутствия смерти? Ведь она тут у нас постоянно прописана. И днюет, и ночует!Плывет порой этакая белохалатная дама на цыпках. Неуклюже плывет. Приседает, пританцовывает, руками балансирует, равновесие с трудом держит... Уважает! Смехом давишься. Благо маска на лице ненормативную мимику скрывает.Среди сотрудников больницы отношение к реанимации разное. Есть и зависть. Больных меньше, а зарплата больше. Да, есть у нас «реанимационные» пятнадцать процентов. Так за них и платить приходится: нервами, ранними бляшками в сосудах да преждевременным старением с сединой. И еще срывами на домашних, когда дома не понимают, что с папой происходит. Ни с того ни с сего, без видимой причины. Взрыв! Всплеск ненависти, агрессии...Ведь только что с работы пришел. Чем прогневали? Когда успели? И повода особого не давали. Боятся родные непредсказуемости папиной, вспышки гнева нежданной. Жена в слезах. Сын покидает квартиру, хлопнув дверью, с угрозой более никогда не возвращаться. И никто не понимает, что произошло и почему...На деле ж все очень просто. Накануне папа хоронил. Минувшей ночью. На дежурстве. Хоронил того, кто никак не должен был умирать. Ни по возрасту, ни по болезни. А он похоронил! Потому что не было нужного лекарства, необходимой аппаратуры... Не было должной организации. Потому что уже давно никому ничего не надо!Медицинский спецназРеаниматологи. Воинствующая специальность. Клан. Элитное подразделение. Как десантники в армии. Спецназ — смертники. В том смысле, что каждый день со смертью рядом. Не с трупами, как патологоанатомы, а со смертью. Кров с ней делят.Отделение реанимации — последняя станция перед отправкой на Тот Свет. Последняя остановка на Свете Этом.Где бы пациент умирать ни надумал — его к нам. Здесь его заботливые руки персонала реанимационного подхватят. Если к житью, то сутки-другие — и назад, в профильное отделение, откуда явился! Обратно, век свой доживать не корыстно, судьбой отпущенный... А иных — к прозектору на стол мраморный...Хорошо бы в этой жизни вообще без реанимации обойтись. Но это только праведникам дано. Умереть во сне и безболезненно. Нам же, мученикам-грешникам, через изуверства пройти отпущено. Через руки-ноги парализованные, голову безумную и боли нестерпимые... Да так, чтобы еще и близкие рядом помучились, видя страдания наши невыносимые. Ночами у постели сидели бы, плакали, переживали...Врачи-реаниматологи редко до сорока лет доживают. Самая высокая смертность среди врачебных специальностей. Надбавка к зарплате пятнадцать процентов — слабая компенсация морального ущерба. А чуть кто умирать начнет — срочно реаниматолога требуют. И пошел непредусмотренный выброс адреналина! Стресс внеурочный. И вопросы изнутри теребят, пищат, лезут, толкаются броуновскими частицами: «Что еще сделать? Как еще помочь? А если вот это — хуже не станет?..» И один на один со смертью... Все! Выше некуда!Последний врач при жизни — реаниматолог. Предпохоронный врач. Ритуальный.Дурачков неспособных и середнячков не особо одаренных среди нашего брата много меньше, чем в других специальностях. Если в целом по Руси брать, как и в стародавние времена, интеллектуальный баланс тот же сохранился: двое умных, третий дурак. У нас эта пропорция в сторону благоприятную смещена: примерно четверо к одному. В целом жизнеутверждающая пропорция. Поэтому, может быть, никто из реанимации и не переводится на работу по другим специальностям. Случайных людей у нас мало. Но хоть один недоумок обязательно присутствовать должен.Однажды доктора прислали со стороны. Он раньше анестезиологом в роддоме на операциях стоял. Вот трубки совать и насобачился. Сунет, к аппарату подключит, и будь здоров! У нас же не трубки совать — лечить надо! А раз лечить — то и думать. Но это у него уже не получается. В мозгах его от однообразной работы застарелый вывих приключился. Он за сорок лет «кесаревых» думать отвык безвозвратно. У нас же что ни больной, то отступление от правил, индивидуальная работа, эквилибристика — и никаких схем, и диапазон заболеваний, как в справочнике. У нас реаниматологи — универсалы. Они и терапевты, и педиатры, и инфекционисты...Сестры — тоже мастерицы. Где что в другом отделении не заладится — в вену ли попасть не могут, лекарство ли какое не знают, как ввести, — сразу в реанимацию звонят, в любое время. Наши идут, помогают. У самих работы по горло, а идут. У тамошних сестер и категории, и оплата выше, но чуть что посложнее — наших кличут.Реаниматологи.Воинствующая специальность. Клан. Элитное подразделение.Как десантники в армии. Спецназ — смертники. В том смысле, что каждый день со смертью рядом. Не с трупами, как патологоанатомы, а со смертью. Кров с ней делят.Сестры у нас молодые. Пожилым здесь делать нечего. Святые они, сестры наши. Зарплата копеечная, ребенка не прокормить. Большинство, как правило, не замужем, одинокие, сына воспитывают или дочь. Им бы платьице модное с цветами яркими да работу приличную... Да счастья побольше. Нормальные же бабы! И жалость у них с годами не убывает. Какая-то бездонная у них жалость, у наших женщин.Без ущерба для себя в реанимации только толстокожие работать могут. У которых душа ороговела, скорлупой кокосовой обзавелась, а внутри нее пусто. Вот такие долго по реанимации ходят. До пенсии доживают. Да и после выхода на нее с должности их хрен выгонишь. А которые понежнее да почувствительнее — те с рельсов задолго до конечной станции сходят. Если, конечно, вовремя не перестроятся. Не отгородятся от чужой боли, не перестанут не свое горе воспринимать. Тревожно-ответственному психотипу у нас в работниках не место, делать нечего. Таким перед каждым дежурством таблетки успокоительные глотать приходится, и то не всегда помогает. Такие не только язву, но куда более серьезное заболевание в награду получают.Так вот и старшая сестра наша бывшая допереживалась. Все беспокоилась за всех, суетилась, хлопотала... — чтобы лучше-то было. Если нет лекарств — по другим больницам названивает, выпрашивает, унижается, чуть не плача. Как для своего родственника! Расстраивается больше матери, больше мужа. Отработает вся на нервах, потом еще из дому названивает: как там ее подопечные? У кого какие изменения? Лучше ли стало, не надо ли чего? Не дай Бог хуже — приедет! И в субботу, и в воскресенье. Мимо проезжает — обязательно заглянет, заскочит, забежит, поинтересуется... Добеспо- коилась, допереживалась, дотревожилась! Все! На десять лет такой работы ее хватило. На инвалидности третий год. За два года так скрючило — не дай Бог никому. Сейчас уже с постели не встает. Заболевание нервное, неизлечимое. С год ей еще мучиться осталось. Вот такая награда!На грани срыва. Исповедь врачаЗато «барабанщики» — те, кому все по музыкальному инструменту и до осветительного прибора, — весьма благополучно себя чувствуют и до преклонных лет по службе тянутся.Весь вспомогательный персонал у нас пьяный. Идет мимо как-то слесарь. Остановился возле нас, на крыльце загоравших. Пошатывается и разговор завести силится. Глаза скользят на дверную вывеску: «Отделение реанимации».—Ре-ма-тологи?! Они что?! Эт-то... Жизнь спасают, да?!—Нет, — отвечает медсестра и четко формулирует основное действо, проводящееся в наших реанимациях, — умереть спокойно не дают!Мы — как расстрельная команда. Вынуждены пить, чтобы крыша не поехала. Невозможно сохранить нормальной психику, ежедневно наблюдая смерть. Все этапы умирания. Человеческие страдания в апогее. Широкие зрачки, пену у рта, судорожное дыхание... Однажды увидел — впечатление навсегда. Становишься избранным. Очевидцем смерти. Мы видим ее на каждом дежурстве. Это ненормально. Но это наша работа. Мы — свидетели смерти. А смерть — процесс интимный и естественный. Умирать нужно в одиночку. Мы же бестактно наблюдаем за ней. Да еще вмешиваемся!..Кто-то назвал наше отделение агонарием. Так и есть: агональные состояния — наша работа.Мы можем прогнозировать смерть. Порой доходит до абсурда. «Скорая» привозит ребенка. Диагноз: менингококковая инфекция. Вхожу в бокс. Достаточно беглого взгляда — декомпенсированный шок.Врач со «скорой»:—Ну что? Как вы думаете, выживет?—Умрет через два часа.«Скорая» уехала.Вкололись... Гормоны... Ингибиторы... Искусственная вентиляция легких... Обычная работа.Через два часа звонят из «скорой»:—Как там наш больной?—Умер, — отвечает сестра.—Как? Уже?..—Почему «уже»? Только что! Вам же доктор сказал: через два часа.Умирает девочка. Четырех лет. Смерть тихая и неизбежная. Безумно любит отца.Пытается заснуть. Зажмуривает глаза и шепчет:—Снись, папа, мне! Снись!..Слабым голосом, с мольбой.Не решаюсь прикоснуться. Осмотр подождет. Пусть увидит папу, хотя бы во сне.Мальчик шести лет. Печеночная недостаточность. Обречен. До конца — несколько недель. Ухудшение. Наросла слабость, адинамия...Во время обхода ласково, шутливо, чтобы подбодрить:—Егорша такой лежит, лежит... Никак выздоравливать не хочет! Его лечат, лечат... А он выздоравливать ну никак не хочет!Поднял глаза, улыбнулся:—Я хочу выздоравливать.Тихо так, спокойно-безнадежно. А улыбнулся — ободряюще. Дескать, не отчаивайтесь.Ординаторов у нас вместе со мной шестеро.Анна Павловна. Белая кость. Дама чопорная, с оттопыренным мизинчиком, с отдушинкой благородства. Дело знает твердо и работу свою любит. Врач в третьем поколении. Незыблемость традиций, династия...Олег Владимирович. Молод, умен. Красив и статен. Баловень женщин и судьбы. Молодых медсестер за телеса их пышные трогает, те аж млеют от блаженства, аж дыханьице сводит у них, того гляди, повалятся в релаксации.Мы — как расстрельная команда. Вынуждены пить, чтобы крыша не поехала. Невозможно сохранить нормальной психику, ежедневно наблюдая смерть.Аркадий Грибович. На самом деле он Григорьевич, но для нас Грибович. Оттого что в отпуск всегда в грибной сезон ходит и по лесу, как лось, бегает, по пять корзин больших с собой таскает и к вечеру все пять набирает, а то и раньше. Потом всю зиму жует их. На каждую смену по литру маринованных приносит и поедает равномерно в течение суток. На день рождения ли, на праздник какой собираемся — кто что несет, в складчину, Грибович — грибы, ну и, конечно, водку.Вера Абрамовна. Когда есть свободное время, у нас все девушки вяжут. Спицами, крючком... Кофты, шарфики... Много детского — все ж не секонд-хенд. Вера Абрамовна вяжет всегда, даже когда есть работа. И еще она задумывается. Не думает, как большинство из нас, а задумывается. Не о больном, диагнозе или лечении, а о себе, о своей юдоли. О муже, о сыне, о свекрови... В истории два предложения запишет и задумается... А к концу смены кричать и бегать начинает: «Ой, я ничего не успеваю, ничего не успеваю...»Матвей Александрович. Пять лет как у нас прописался. Уши развесит, слушает, что умные люди говорят, потом за свое выдает. Телефон чуть зазвонит — первым к нему мчится. До чего любит с родственниками больных разговаривать! Цену себе набивает, значимость свою мнимую подчеркивает. Ему пятый год к больным подходить запрещено. Их жалко — изведет ведь почем зря. Он у нас на особом положении — только истории пишет да на конференциях доклады слушает, один все отделение представляет. Выгнать его начальство не решается, а к телу допускать опасно. Папа его — какой-то шишка в институте, вот и сыночек с Божьей помощью вузик окончил, доконал. Теперь трудится...Георгий Данилович. Это я. Врачом стал по недоразумению. По стечению обстоятельств.После школы поступил в водный институт — институт инженеров водного транспорта. В другом городе. На эксплуатационный факультет. Хорошо и легко учился. Инженерная графика, начертательная геометрия, гидравлика и гидрология — пять, пять, пять... Со второго курса ушел. Юношеский идеализм — решил врачом стать. Книжек начитался, мечтами воспарил... до большого ученого. Так и не смогПопулярное изданиеЖидков ЮрийНа грани срываИсповедь анестезиолога-реаниматолога
Возможна доставка книги в , а также в любой другой город страны Почтой России, СДЭК, ОЗОН-доставкой или транспортной компанией.
