j
Название книги | И это всё - наша жизнь |
Автор | Метлицкая |
Год публикации | 2022 |
Издательство | Эксмо |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | Негромкие люди Марии Метлицкой. Проза разных лет |
ISBN | 978-5-04-160307-6 |
EAN13 | 9785041603076 |
Артикул | P_9785041603076 |
Количество страниц | 320 |
Тип переплета | цел. |
Формат | - |
Вес, г | 960 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
Книга из серии 'Негромкие люди Марии Метлицкой. Проза разных лет'
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
Читайте повести и рассказыв серии «Негромкие люди»:Бабье летоПонять, проститьОбычная женщина, обычный мужчинаСвои и чужиеНа круги свояТакова жизньСтранная женщинаНезаданные вопросыПрощальная гастрольЦветы и птицыЖитьЧерно-белая жизньДорога на две улицыИ это всё - наша жизньМосква2022УДК 821.161.1-32ББК 84(2Рос=Рус)6-44М54Оформление серии Петра ПетроваВ коллаже на обложке использована фотография:© Т;ид1 / ^Ьипсгхюск.сотИспользуется по лицензии от 8Иийег8(оск.сотМетлицкая, Мария.М54Москва : Эксмо, 2022. — 320 с.I8В^ 978-5-04-160307-6Наивно было бы предполагать, что есть только счастливые и только несчастные люди.Жизнь очень разная. В ней есть место и острому счастью, и внеГерои этой книги Марии Метлицкой так и живут, прекрасно понимая, что и нежданная любовь, и подлое предательство, и тепНас с вами.УДК 821.161.1-32ББК 84(2Рос=Рус)6-441кВН 978-5-04-160307-6© Метлицкая М., 2022© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022Измену можно простить, а обиду нельзя. Неверность прощают, но не забывают.Анна АхматоваПосле изменыЖизнь не кончается, жизнь продолжается. Никто не умер, и даже никто не болеет. Все через это прошли, все пережиСкажи еще спасибо, что так. Что не ушел, не оставил на улиДжаз обожает. Книжки читает. Ты сама любуешься, когда он из своего высоченного джипа выскакивает, легко, как мальчишка. Ну, не любуешься — любовалась.А ты? Посмотри в зеркало! Посмотри! Только не так, как ты любишь, — в спальне, с приглушенным и теплым светом, да еще и к вечерку. А по-честному посмотри! С утречка! Отдерни тяжелые шторки! И без крема французского, без румян! ЛучДа! На весы еще встань! Достань их из кладовки, достань! А то далеко припрятала! Умная какая! Правду никто не любит. Зачем она, эта правда? Какой в ней смысл?Еще отмени всех своих косметичек, массажисток, парикИ про курорты свои забудь, и про теплые моря. И про отеНа дачу, к маме. Станция Дорохово. А что? Прекрасные меНе хочешь? И кстати, это не потому, что он подлец и всего тебя лишил. Нет. Он не подлец. Это ты у нас — гордая. В смысле — ничего от него, предателя, не надо. Ничего-ничего. СоХорошо подумала? Крепко?Ну и как? Нравится? Не очень, правда? Но ты не признаешьЛадно. Все. Хватит. Умные все. Рассудительные. СоветЭто для вас — рукой. А для меня. А для меня — вся жизнь, вся жизнь. Вкось и вкривь, на триста шестьдеУ всех, говорите, бывает? Все через это прошли? Все продолжают жить и даже радоваться жизни? А что вы про их личный ад знаете? Про черную пропасть, яму без дна? Когда хочется только одного — утром не проснуться. ИсТебя нет. Тебя нет, а жизнь-то есть, никуда не делась. И все так же хотят есть, пить, спать, покупать хорошую обувь и ездить в далекие страны. Только хотят они всего этого без тебя. Ты — только помеха, докучливая, лишняя, утомительная. С тобой надо еще разобраться. Что-то реНет! Не надо со мной разбираться! Пожалуйста, не надо! У меня только одна просьба — оставьте меня в поне наложу и из окна не выскочу. Не дождетесь. ПодобЯ понимаю — вы все очень переживаете. Очень. Я для вас не чужой человек — дочь, мать, подруга, сестра. Вы все очень искренни в своих желаниях — помочь, ободрить, утешить. Еще раз все перемолоть. С подробностями.Вы не понимаете только одного. Мне всего этого не надо. Ведь все люди разные, правда? Ну не могу я часами перетирать все это по телефону или сидя на кухне за сто пятой чашкой кофе!Мне больно! Вы просто поймите это и избавьте меня от своего участия! Всё, всё. Ни советов, ни ваших впечатВсе. Закрываю дверь. Дальше — я сама.* * *И правда, если подумать, жизнь прошла без особых поСемья родителей — вполне благопристойная: папа — инженер, мама — зубной врач. Достаток средний. Нет, все же выше среднего, потому что хороший дантист — это редденег не брала, тогда мало кто брал. К тому же поликлиПапа тихо сидел в своем КБ. Зарплата так себе, но хваПотом институт. Первая любовь — не совсем удачная, не без слез. А какая первая любовь без слез и страданий? Без выдумок и глупых ночных стишков? Прошла, слава богу. А потом, через полгода, очень быстро — стремиТак и жили. Окончили институт, пошли работать, роОтдыхали и наслаждались. Денег хватало не всегда, но родители подбрасывали. Мама привозила дефицитные продукты, доставала шмотки. Все друг друга любили и уваА мне завидовали. Таких гладких и благополучных было немного. У всех кипели страсти, перед всеми стояли неразрешимые проблемы, от личных до материальных. Стерва свекровь, совместное проживание с родителями, садовский, вечно болеющий ребенок, драные сапоги, битА еще — пьющие и неверные мужья, заслуживающие только одного: от них можно и нужно гулять и гулять. Брать, хватать от жизни все, пока молода и хороша собой. Нет, были, разумеется, и истинные страсти, настоящие, пылкие романы. У подруг, у коллег. Я видела их безумные воспаленные глаза, тревожные взгляды на телефонную трубку, бесконечное вранье — мужу, любовнику, детям, маме, себе. Смотрела и думала: «Спасибо, господи! СпаА потом? Когда все кончалось? Слезы, истерики, клиЯ иногда думала: «Я что, счастливая? Удачливая? Или мне все это по заслугам? Ну, должны же быть на свете блаА подружки продолжали пылать в огне страстей.Вон Людка, школьная подружка. Вышла замуж в восемПотом перебрался в Людкину спальню — просторнее и воздуха больше. Людка говорит, что она счастлива — пользует его по назначению. В любовь больше не верит, только потерянное в боях здоровье восстанавливает. БеВрет, потому что ревнует, даже к дочке. Скандалы устраивает, грозится, что на улицу его выгонит. А он отИли Анька Сайкина, подружка с институтской скамьи. Умница, богатая и успешная, собственная фирма по прозаконченным дебилом. Говорит, что с коммерсантами заЕсть еще Сафронова, красотка, каких мало. Замуж не вышла — всю жизнь, со студенчества, караулит своего БоЛенка, соседка по старой квартире. Выгнала своего пьяницу и гуляку, его быстренько подобрали, отмыли, приодели — и... Вася стал приличным человеком. Ленка даже его не узнала, повстречав на улице. Теперь жалеет и льет слезы. Говорит, что сама виновата — терпения не хватило. Жалеет такое «добро», потому что жизнь свою так и не устроила. Одна кукует. Сейчас ей кажется, что Вася и не пил, и не изменял с каждой встречной. В общем, был хороший. А она осталась в дураках и полном одиночеВот вам примеры. Удачные — как на подбор. ПолучаетНу давайте, давайте. В каждом дому по кому, под кажУ меня не было ни кома, ни мышей, ни скелетов. У меня было все по-честному. Без вранья и притворства. Что это — нонсенс? Огромное, так сказать, невиданное исДа, вы правы — так не бывает. Или проще — не может быть долго. Не бывает в жизни чудес, не бывает.Кстати, про подруг — их у меня не было, имелись прияМне все это было не нужно, потому, что муж Леня замеДа нет, случались, конечно, проблемы. Анюта болела все детство, и по математике не успевала, и книг мало чиНо все же я всегда знала — судьба дала мне значительно больше, чем другим, была ко мне благосклонна. Ангел-храА вот сейчас... Мама говорит, что все выпивают свою чашу. Никого не минует. Вот настало и мое время выпить до дна. Осушить, так сказать.Я примерно предполагала, какие разговоры ведутся за моей спиной. Нет, близкие, разумеется, сочувствуют, да и знакомые, те, кто в курсе, тоже, наверное, не злорадНо каждый, каждый из них наверняка, вздохнув, подуЛеонид остался приличным человеком. Покаялся. ОбъОн называл себя идиотом и молил о прощении. Есть ради чего. Просил вспомнить годы бесконечного сча— А ты и есть убийца! — сказала я.— Перебор, — отозвался он.Мама говорила, что это гордыня. Непомерный грех. Наплевать, как это называется. Важно, что с тем, что про— А ведь ты меня не любишь! — воскликнул он.Я пожала плечами:— Думай так, как тебе проще.Он ушел из дома — я попросила. Вместе невыносимо. Опять дура! Где гарантия, что он не вернется к той? Что та не примет и не обогреет? И объяснит, какая у него стерва жена и где ему теплее и лучше.Ну и ладно. Как будет, так будет. Да, я, видимо, не бо* * *Он звонил, я не брала трубку. Тогда он прислал Анюту. Та, беременная, стояла под дверью и плакала. Пришлось открыть. Моя девочка обняла меня и опять заплакала. И это в ее-то положении. Сварила ей суп и буквально заМама говорит, что я не страдалица, а страшная эгоЗвонила Галка. Она только приходит в себя после опе— Хочешь так? — с напором спросила она.— Ну, ты сравнила, — усмехнулась я.— Вот именно — сравнила! — зло бросила Галка и поАнька Сайкина выбрала другую тактику — часами рас— Ань, не старайся! — прошу я.Мне хватает своего. Свой палец болит больше чужого сердца. И потом, смешно — что, мне должно стать легче от объема чужого горя?— Да, легче, — отвечает Анька. — Все познается в сравВот так, значит, теперь называется полнейший крах собственной жизни! Были бы силы — посмеялась.Мама уже не утешает, кричит:— Упиваешься? Подумай обо мне, о сестре, о беременМуж приезжал к маме. Плакал, каялся. Говорил, что все на свете отдаст, только бы я согласилась выслушать, по— У мужиков в его возрасте любой стресс — инфаркт, инсульт, — пугает меня мама. — Смерти его хочешь? Тогла. Горя не знала. То мы с отцом до двадцати лет нянькаОказывается, все от меня устали. Мой муж — человек благородный, кто ж спорит. Всем все устроил, всем оплаКак жалко, что я не могу запить! Не могу — и все. Не получается. Я совершенно не переношу алкоголь. Дурею даже от тридцати капель корвалола. После бокала шамПомню, когда была маленькая, у соседки по даче ушел муж к ее же подруге, которая жила неподалеку. Она напивыживать без этого? Без этого я бы давно утопилась или повесилась».Дело кончилось тем, что эта брошенная соседка через пару месяцев завела себе любовника — местного стороНа ее лице блуждала странная и дикая, страшная улыбка. А глаза были полны ужаса и тоски. А дальше — они спелись и стали пить вместе, вчетвером. Кто-то кого-то зарезал из ревности — не помню подробностей. Кто-то сел, кто-то умер. Из нашего поселка эта дружЯ помню, как мы боялись этих алкашей. Но их жизнь нам была интересна. Таких страстей никто из нас не виА ведь эта тетка наверняка страдала. Была ведь когда-то непьющей, работящей, замужней. Сажала георгины и ваИтак, вариант запить отпадает. Подружки не утешают, а раздражают. Уехать и сменить обстановку нет никакого желания. Путешествие — это радость и впечатления, а мне не хочется ни радоваться, ни впечатляться. Еще мне не хоЯ никому не жалуюсь. Никого не гружу. Не скулю, не плачу и не устраиваю истерик. Я переживаю свое горе одна. Переживаю, как умею. А то, что предательство — горе, я абсолютно уверена.В том, что мой муж раскаивается, я не вижу подвига и героизма. Просто там у него не срослось. Не получиТой бы дурочке сидеть тихохонько, забеременеть быЕго все жалеют — кается, небритый, несчастный, пьет горькую на даче в одиночестве. Бедолага. С кем не бываЯ не хочу его видеть. Не хочу смотреть ему в глаза. Мне противно. Галка спросила, не скучаю ли я по нему. Нет! Я не скучаю. И мне его не жалко! Вот такая я жестокая дрянь.* * *У мамы день рождения. Не ехать я не могу. Да и мама тут ни при чем, у нее юбилей. Я очень боюсь провокации. Мама клянется, что Лени там не будет. Как-то неубедиЯ задыхаюсь от обиды и возмущения. Ору как резаная:— А твоей дочери? Или это не в счет?!Мама соглашается, что она погорячилась, но на прощаНаверно, с этим можно поспорить, а можно и соглаНет. К психологу рано. Я вполне могу справиться сама. Нужно время, чтобы пережить обиду и привыкнуть к своДа, да, я уверена, что это предательство. Как ни крути и что ни говори. Статистика и жизненный опыт, увещеА мне есть что помнить, потому что хорошего было очень много. Очень. И потому, что была любовь. И страсть. И общая молодость. И общие проблемы и трудВот поэтому это и есть предательство. И никакое друЯ так не хочу!Накануне маминого юбилея я раздернула шторы и села у зеркала. Виски седые. Глаза как у больной собаки. Под глазами... Руки и те скукожились и постарели. Вместе с душой.Так, хватит! Умирать нам рановато, есть еще у нас в жизни дела! В конце концов, через несколько месяцев у меня родится внук или внучка. Разве ради этого не стоЯ отменяю свои страдания и попытаюсь жить.Звоню своему парикмахеру Веруне. Веруня не в курМаникюр делаю сама. Потом открываю шкаф и переЯ снимаю платье и бухаюсь в постель. Ничего не хочу — ни платья, ни Веруни, ни встречи с родней. Ничего! Все мои попытки взять себя в руки тщетны. Я слабый и без* * *Веруня проявилась к девяти, такой прыти я от нее не ожидала. Плюхнулась в кресло и потребовала большую чашку крепкого кофе. И еще «что-нибудь пожрать» — у нас давно дружеские отношения. Я растерялась: кофе, да, поВеруня не смогла скрыть удивления и даже осуждения.— Ир, ты и не готовишь? У тебя нет котлет, супа и паЯ киваю, соглашаясь. Веруня съедает два сиротливых яйца и тарелку макарон с подсохшим сыром. Потом я са— Ну, мать, запустила ты себя! Вся башка белая. И поВеруня весит под центнер и не признает худых женОна смотрит на меня пытливо и подозрительно. И я на— Говори! — приказывает Веруня и, забыв о своих пряЯ начинаю говорить. Реву, захлебываюсь и, простите, икаю.Веруня, сдвинув брови, сурово кивает.— Все? — спрашивает она, когда я замолкаю, и с чув— Конечно, гад. Предатель. — Я опять начинаю реветь.— Да хватит! — сердится Веруня. — Не стоит он твоих слез! — Потом долго смотрит в одну точку и тихо говоВеруня расстроена. Мы ее сильно разочаровали. ЛишиОна решительно встает и молча и ожесточенно проПотом угрожающе произносит:— Вот счас сделаю из тебя такую куколку! Все охренеют!Я закрываю глаза и чувствую, что очень устала. Веруня заканчивает и говорит:— Ну, смотри!Я подхожу к зеркалу. И правда — помолодела и стала похожа на себя прежнюю. Мне хочется, чтобы Веруня поСтратегия такова — проучить его, гада. По полной. Чтобы все понял и прочувствовал. Промучить, выжать все соки. Напугать, чтобы больше неповадно было и что— Ну а потом, — тяжело вздыхает Веруня, — потом, ко— А мне и не надо! — уверенно говорю я.— Это тебе сейчас так кажется, — грустно усмехается Вени и тут же влип по неопытности. Бог велел прощать. А не простишь — высохнешь и умрешь от тоски или — от страшИ эта туда же! Философ доморощенный. Все про все знают. А я — опять в дураках.К вечеру Веруня напилась и осталась у меня ночевать. Обычная история.* * *Я еду к маме, с прической и на каблуках, и, разумеется, с цветами и подарком. Открывает дверь Галина. Выглядит ужасно — болезненно худая, с серым цветом лица. Держит— Нормально? — интересуюсь я.Мама вздыхает и качает головой. Опять осуждает. За что на сей раз? Ведь я так старалась! Анюта сидит в комМуж сестры жмет мне руку — так он выказывает сочувКак сестра узнала? Нашла завещание, в котором четдала сестре. После этого сестра и заболела, но продолжала с ним жить. Мы с мамой ее мужа с трудом выносим. КонечЭдик кружит вокруг стола, как всегда голодный, приСреди гостей — мамина сестра Тонечка, старая дева, всю жизнь мечтавшая подцепить хоть какого-нибудь муЕще один гость, вернее гостья, — мамина подруга Соня Дизель. Дизель — это фамилия и образ жизни одновреТак Соня выбивала лекарства, сапоги, мебельные гарпринимают Сонины заботы и хлопоты, и все, как мне каСоня заводит меня в угол, дымит мне в лицо и заговор— Позвони!На кухне маме помогает дядя Федя — сосед и друг. С маОтношения выяснили и продолжают дружить. По очеДядя Федя мне кивает и, проходя мимо, говорит, что все будет хорошо. В жизни все бывает. И не такое люди переживают.Да знаю я! И про беды людские, и про войны, и про гонужно время. И еще — немного сил, чтобы все это переВсе сели за стол. Было вкусно, очень вкусно. Мама — замечательная кулинарка. Я тоже ела — в первый раз за много дней. И даже с аппетитом. Пили за мамино здороРаздался звонок в дверь. Я сжалась, как пружина. Мама пошла открывать, и я услышала ее радостные вскрики. Все высыпали в коридор, я осталась за столом. Услышала голос Анюты:— Папочка!Соня Дизель громко уговаривала нежданного гостя разУ меня закружилась голова, показалось, что я сейчас упаду. Я молча кивнула. Он тоже. Я развернулась и ушла. Но, прежде чем уйти, увидела его глаза. И еще — поняла, как я по нему соскучилась.Он, конечно, уехал. Все потихоньку вползали в комнату и с опаской смотрели на меня. Дочка тихо хлюпала носом. Эдик принялся за остывшую утку. Дядя Федя начал расскаГлавное, чтобы не появилась жалость. Жалеть и прощать я еще не готова. Совершенно не готова. И не надейтесь!Зять предложил подвезти меня до дома, но я отказа— Мамочка, ну пожалуйста!— Все будет хорошо! — уверила я ее.Она посмотрела на меня и спросила:— Правда? А когда?Я отвела глаза:— Когда-нибудь — точно.Анюта отвернулась.Мама собрала мне непомерный пакет еды. Я сопротивНочью я спала без снотворного — объелась, наверное, а еще — устала. Очень устала.* * *После этой мимолетной встречи мне, как ни странно, стало легче. Даже сама не поняла почему, я ведь так боВ общем, берем себя в руки. Веруня предложила куда- нибудь смотаться, например, к теплому морю. Сменить обстановку и погреться на солнышке. Я отказалась: с Верамент мне сил явно не хватит. Поехать с мамой? НаприНа три дня поехала на дачу к школьной подружке АриС Арининой дачи вернулась домой с радостью. Зашла в квартиру и вдохнула родной запах. Села на стул в прихоНазавтра занялась домашними делами, которые найВ воскресенье поехала с Анютой в Сокольники. Долго ходили по парку и вспоминали, как гуляли здесь в ее детвогой, а я шутила, с удовольствием съела два пирожных и все подставляла лицо солнцу.Прощаясь, Анюта обняла меня и сказала:— Ну вот, мамочка! Все возвращается на круги своя!Я взяла ее за руку.— Конечно, доченька. Куда деваться? Жизнь-то идет!Анютка — трогательная девочка — смахнула слезу и счастливо улыбнулась.Мы расстались, я обернулась ей вслед. Моя девочка шла тяжело, медленно и осторожно — смешной и трогаЯ шла к метро, тоже медленно и устало, только причи* * *Хорошо мне было только дома, выползать из своНет, я, конечно, работала над собой. Изо всех сил. Вернее — из последних. Ездила к маме, заезжала к ГалиАнюта попросила съездить с ней в детский магазин.— Выгуливаешь меня? — усмехнулась я.Она обиделась:— Кто кого еще должен выгуливать? А потом, что, тебе совсем не интересно посмотреть на вещички для малыша и всякие там причиндалы?Интересно, наверное. Но я суеверна. Считаю, что поАнюта возразила, что все это глупости и предрассудки. Все всё заранее спокойненько прикупают.Ладно, поехали. Магазин для мам и малышей — просто рай земной! Голова начинает кружиться от разнообразия и красоты! Хочется смести с прилавков просто все подКонечно, мы не удержались — купили кофточки и ботиЯ смотрела на нее — совсем маленькая девочка. С юным и нежным лицом. Спит спокойно, как дитя. Безмятежно спит. Разгладилась складка между бровями.Как же мне стало стыдно и тоскливо. Плевать на себя, свои обиды и амбиции! Плевать на свою жизнь! Главное, что у меня есть эта юная женщина и ее будущее дитя! А своя жизнь... Была — и спасибо! Не самая, надо сказать, плохая,в общем счастливая — что кривить душой! Как сказала мама, не у каждой женщины бывает и год такого счастья.А у меня было почти двадцать пять лет! Целых двадАнюта уже у двери сказала:— Хорошо у вас. — И, смутившись, поправилась: — У тебя. Только без папы пусто как-то. — Лицо ее скривиПроводив дочь, я зашла в квартиру и села на стул.Что делать? Простить его, пустить в дом? Сделать вид, что ничего не произошло? Хотя бы — попытаться? Варить ему суп и кисель, гладить рубашки. Ощущать запах его одеНет. Нет. Нет. Я так не могу. Я сойду с ума от того, что он близко, рядом. От его голоса, запаха и привычек. Я не смогу смотреть ему в глаза. Не смогу взять его за руку. Не смогу пить с ним по утрам кофе и обсуждать бытовые проЯ — не смогу! Потому что не смогу ему больше повеНичего не поделаешь — так вот я устроена. Гордыня, говорите? Да пожалуйста, как угодно! Не хватает ума? Ради бога! Нет элементарного расчета и самозащиты? На здоровье! Короче, дура, эгоистка, идиотка. Думайте, как вам больше нравится.Я — такая! И жизнь мне нужна только та, прежняя. Где все было чисто и ясно. Где было честно!По-другому мне не надо.По вечерам было тоскливо. Да что там тоскливо! ПроЧитать тоже неохота. Подруги советуют: «Почитай что-нибудь легонькое, расслабь башку». Какое! От этого «легонького» оставшиеся мозги отсохнут и придут в полПолучается, что мне крупно повезло! Просто фантател при виде подруги дочери и не сгорал в ночных ярких эротических фантазиях о страстном сексе с продавщицей помидоров в лавке на рынке — сочной дамой шестидесяти лет и шестьдесят восьмого размера. Не извращенец, стало быть, и не геронтофил.У меня, оказывается, все крайне благопристойно! ПроВ первый раз в жизни, кстати. Можно с уверенностью утверждать. Гульнул и влип. Спалился, как сейчас говорят. Опять же — по неопытности. Опять плюс. Другие врут гоНадо же ценить, матушка. Помнить хорошее. Вычленять главное. Зерна, так сказать, от плевел...Не получается, говоришь? Ну, что ж, дело личное. Ты у нас за справедливость? Вот и живи одна. Оставайся со своим гонором и непримиримостью. Со своими идиотскими и совершенно неИначе, говоришь, как? А так: по-умному. Если ты — женщивсе то, на что способна умная, чувственная и зрелая женщина. А то как бывало: то книжка интересная, то устала, то завтра.А от чего ты, позволь уточнить, устала? У станка стояла в две смены? Лопатой снег разгребала? Обед на десять человек сваНе от чего тебе уставать! Не от чего! И ты прекрасно об этом знаешь. И он, кстати, тоже. Он же не идиот. Просто тебе — неА ему, как бы ты ни удивлялась, охота. И той соплюхе тоже вполне охота! И еще — тысячам и тысячам подобных соплюх и просто одиноким и заброшенным, тоскующим бабам.Так что муж твой вполне пользуется спросом, и ты даже не представляешь каким!Вот и подумай, милая! Время-то идет. И работает не в твою пользу. Явно — не в твою.Самое ужасное в этой истории, что я начала по нему скучать. Причем регулярно. Дошла просто до кошмарного и стыдного бреда — я зарываюсь лицом в его свитер и — реву. Потом кладу этот самый свитер на его подушку и заСтыдно самой себя. Такое не расскажешь и психотеОн не звонит — по моей настоятельной просьбе. ЛовНет. Я не отошла. У меня по-прежнему черно на душе, и временами я его все-таки ненавижу — за его ложь, преОн меня разочаровал, такого его я любить не в силах, и такой он мне не нужен — вот и все. Я любила другого чеВот и вопрос — для чего нужно идти на компромисс? Во имя чего простить и забыть? Чтобы сохранить статус? Чтобы были спокойны родные и близкие? Или для того, чтобы не провести старость в бедности и одиночестве?На статус мне категорически наплевать. Родные и близОдиночества я не боюсь. Если признаться, одиночеся — хрусткая и сочная. А что? У нашего метро торгуют вполне приличные тетки. Одна — учительница, бывшая, естественно.Пенсия не за горами, опять же. Проживу. С голоду не помру точно. Перспективка невеселая, но и не смертельЯ изложила свои соображения маме. Та долго молчаВот мне интересно, в чем заключается мой клиничеЯ спросила у мамы, простила бы она отца. Мама — без— А ты сомневаешься? Ради детей, ради общественноИ это при том, что моя мама всегда прекрасно зарабаНапоследок мама мне посоветовала не останавливать— Можешь еще печь пироги. Они у тебя неплохо полуОткуда такие познания? Даже интересно.* * *Он позвонил в одиннадцать вечера, я уже засыпала. Его свитер лежал у меня под боком. Услышав его голос, рез— Спишь? — спросил он.Я не ответила, боялась, что выдаст срывающийся голос.— Прости, — продолжил он.Захотелось пошутить, что на это он точно может рас— Что-то случилось? — хрипло спросила я.Он, помолчав, ответил:— Да. А ты не заметила?— Остроумно, — отозвалась я. — А что дальше?— Мне без тебя очень трудно. И плохо. И еще — я очень по тебе скучаю.Я перевела дух. Так. Надо быть последовательной.— Во-первых, — начала я, — мы договаривались, что в ближайшее время говорить на эту тему не будем. И ты мне это обещал. Во-вторых, трудно и плохо сейчас всем. Не тебе одному. Но вместе было бы еще труднее и хуже. А насчет «скучаю», — я постаралась усмехнуться, — это во— Умница ты, — теперь усмехнулся он. — Все сразу — и по местам. Ловко. И я — подлец, виновник и слабак. И ты — героиня, полная достоинства. Все правильно, все так и есть на самом деле. И слово я свое не держу. Звоню вот, скулю, напрашиваюсь.— Послушай! — перебила я. — Все имеют право на сла— Да наплевать мне на то, как это выглядит! — в серд— Спокойной ночи! — оборвала его я и, не сдержав— А еще — человеку свойственны жалость, снисходиЯ откинулась на подушку и закрыла глаза. В трубке разДура. Кретинка. Мазохистка. Эгоистка. Ну, что там еще? А как же христианская заповедь про прощение? А как вообще жалость женская и человеческая? В смысные врачи, предупредительные и внимательные. Бассейн с бирюзовой водой и удобными шезлонгами. Продукты из хорошего супермаркета и с Дорогомиловского рынНет у меня инстинкта самосохранения. У всех людей есть, а у меня вот нет. Такая я сложная натура.Сказала маме, что звонил муж.— Ну и? — коротко спросила она.— А никаких «ну» и никаких «и», — весело отозвалась я.Мама прокомментировала:— То, что ты, Ирка, дура, я поняла давно. А то, что своЯ поперхнулась от обиды. Даже слезы брызнули.Мама объяснила мне, непонятливой:— Не жалеешь родного человека. Нет у тебя жалости ни на грош. Что он тебе плохого сделал? Отставим, так сказать, последнюю ситуацию. Мало хорошего было? Жа— Ясно, — подытожила я.— Ни черта тебе не ясно! — Мама в сердцах швырнула трубку.* * *Поехала к Галине. Стало стыдно — у человека такие проблемы со здоровьем, а я ковыряюсь в своей ране, боГалка открыла дверь в старом халате, кое-как причеПришлось засучить рукава. Прибралась, включила сти- ралку, вымыла посуду, сварила макароны и бросила в ду— Да брось ты это все, ни к чему.Потом сели пить чай.— Плохо тебе, Галь? — спросила я.Она махнула рукой:— А кому хорошо? Тебе вот, например, хорошо?Я пожала плечами:— Мне нормально.Галина усмехнулась:— Куда уж! — а потом добавила: — Знаешь, вот я дула, от чего получала удовольствие? Ни от дома, ни от рабос собой в Москву прихватил из гостиничного ресторана в последний день. Представляешь? Сыр нарезанный, ветчипридет, — тоже. В Турцию, полагаю, с ним теперь ездит та же Нина Петровна. Мне по здоровью на юг нельзя. И инОна поставила на огонь турку с кофе, отвернулась к окну. Кофе шипуче и ароматно выплюнул пену и про— Вот. Всегда у меня так. И с жизнью — то же самое. Я не усмотрела. А она выкипела, как вот этот самый кофе. Только от кофе, в отличие от моей жизни, кроме грязи, остается аромат.Пили кофе и опять молчали. А потом Галина сказала:— Вот теперь ты понимаешь какими глазами я смотреДочка у тебя замечательная. А с мужем? Всю жизнь проНо самое главное — вы друг друга любили! И хотели! Это было видно по вашим глазам. Думаешь, я завидовала? Да, наверное. А что тут удивительного? А кто тебе не заЯ покачала головой:— Нет. Все нормально. Ты же мне зла не желала. А во— Не сомневайся, — кивнула Галина. — И ты бы тоже. Хотя ты у нас — почти святая. Это я, правда, без иронии! Ты бы не завидовала. Ты, Ириш, другая. Мне, поверь, даже стыдно было — завидовать родной и любимой се— Брось! — остановила я ее. — При чем здесь ты! ПроСестра кивнула и проговорила задумчиво:— И да, и нет. Можно по-всякому сказать. Ела большой ложкой — отдохни. Посиди на диете. Осмотрись. Носикопусти. Все мы, бабы, по жизни маемся. Воз свой тащим. А ты? Ну чем ты лучше нас, грешных? Можно тебя пожаИ никакой он не подлец. Обычный мужик. СвежатинЯ вздохнула и улыбнулась:— Я подумаю. Обещаю и клянусь! — Выпрямила спину и шутовски изобразила пионерский салют, продолжать разговор не было сил: — Мне пора, извини.Сестра кивнула:— Конечно.У двери мы обнялись и обе замерли.Я тихо спросила:— Ну а ты-то как, Галка? Как все будет?— Как есть, — жестко ответила она. — Менять что-либо и принимать решения у меня сил нет. Пусть идет, как идет. Куда-нибудь кривая вывезет! — Она попробовала улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая и кри* * *На улице было почти жарко — такая ранняя и теплая весна! Синоптики и сами удивлялись аномальной погоде. Впрочем, они всегда и всему удивляются. Словно не учеРаспахнув плащ, я быстрым шагом пошла к метро. И вдруг мне ужасно захотелось мороженого — летнего, фруктового. Съела его, надо сказать, с превеликим удоВспомнила, что неподалеку от метро есть небольшой рынок. Вот туда и пошла, почти побежала. Две отбивные, килограмм картошки, не забыть малосольных огурцов. Такзримо представила себе вкус этого мяса, ни с чем не сравДома я исполнила все, что хотела. Поджарила мясо — сто лет не ела жареной свинины! И картошечку туда же! Разложила огурчики, поставила тарелку с горячим. НалиПодумала, что, наверное, началась следующая стадия процесса. В смысле — нервного срыва. Стадия обжорства. Такое тоже бывает. Если буду так жрать, разнесет меня — мама не горюй! В нашей семье не очень хорошая наследЛадно. Без самобичевания и стыда! Съела и съела! ЗнаЯ себе сегодня нравлюсь, несмотря ни на что. Я собой, представьте, довольна.А со мной такое бывает нечасто!* * *Все плохо. Все просто очень плохо. Я проснулась после тяжелого, мутного сна и уставилась в потолок. Господи, как тошно! Дура наивная! Мяса жареного захотелось! Ду