j
Название книги | В прекрасном и яростном мире /м/ |
Автор | Платонов |
Год публикации | 2022 |
Издательство | АСТ |
Раздел каталога | Историческая и приключенческая литература (ID = 163) |
Серия книги | мЭксклюзив: Русская классика |
ISBN | 978-5-17-147290-0 |
EAN13 | 9785171472900 |
Артикул | P_9785171472900 |
Количество страниц | 352 |
Тип переплета | мяг. |
Формат | - |
Вес, г | 1040 |
Посмотрите, пожалуйста, возможно, уже вышло следующее издание этой книги и оно здесь представлено:
К сожалению, посмотреть онлайн и прочитать отрывки из этого издания на нашем сайте сейчас невозможно, а также недоступно скачивание и распечка PDF-файл.
АНДРЕИ ПЛАТОНОВВ ПРЕКРАСНОМ И ЯРОСТНОМ МИРЕИЗДАТЕЛЬСТВО ACT МОСКВАУДК 821.161.1-3ББК 84(2Рос=Рус)6-44П37Серия «Эксклюзив: Русская классика»Серийное оформление А. Фереза, Е. Ферез Компьютерный дизайн Е. ФерезПлатонов, Андрей.П37 В прекрасном и яростном мире : [сборник] / Андрей Платонов. — Москва : Издательство АСТ, 2022. — 352 с. — (Эксклюзив: Русская классика).ISBN 978-5-17-147290-0Повести и рассказы, вошедшие в этот сборник, позволят чиВ реальности или нет ведет мессия — молодой красноармеец — сквозь страдания и смерть народ отверженных?В реальности или нет идет своим путем, через ужасы ГражданВ реальности или нет происходит столкновение Порядка, в обНа эти и многие другие вопросы каждому читателю сборника предстоит дать собственные ответы...УДК 821.161.1-3ББК 84(2Рос=Рус)6-44ISBN 978-5-17-147290-0© А. Платонов, наследники, 2022© ООО «Издательство АСТ», 2022СОКРОВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК*1Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки.— Естество свое берет! — заключил Пухов по этому вопросу.После погребения жены Пухов лег спать, потому что сильно исхлопотался и намаялся. Проснувшись, он захотел квасу, но квас весь вышел за время болезни жены — и нет теперь заботчика о продовольствии. Тог— Кто? — крикнул Пухов, разваливая тело для поОднако дверь отворил: может, с делом человек при— Фома Егорыч, путевка! Распишитесь в графе! Опять метет — поезда станут!* Этой повестью я обязан своим бывшим товарищам — слесарю Ф.Е. Пухову, Тольскому, комиссару НовороссийскоРасписавшись, Фома Егорыч поглядел в окно: дей— Все совершается по законам природы! — удостоНо вьюга жутко развертывалась над самой головой Пухова, в печной трубе, и оттого хотелось бы иметь ряПо путевке на вокзале надлежало быть в шестнадРазомлев и распарившись, Пухов насилу проснулся. Нечаянно он крикнул, по старому сознанию: «Глаша!» — жену позвал; но деревянный домик претерпевал удары снежного воздуха и весь пищал. Две комнаты стояли со— Тебе чего, Фомушка?— А ничего, — ответит, бывало, Фома Егорыч, — это я так позвал: цела ли ты!А теперь никакого ответа и участия: вот они, законы природы!— Дать бы моей старухе капитальный ремонт — жива бы была, но средств нету и харчи плохие! — скаНа дворе его встретил удар снега в лицо и шум бури.— Гада бестолковая! — вслух и навстречу движущеПроходя безлюдной привокзальной слободой, ПуНа вокзале уже стоял под парами тяжелый, мощный паровоз с прицепленным к нему вагоном — снегоочи«Кто этот Бурковский, где он сейчас и жив ли? Кто ж его знает!» — с грустью подумал Пухов, и отчеК Пухову подошел начальник дистанции:— Читай, Пухов, расписывайся — и поехали! — и подал приказ.Пухов прочитал:«Приказывается правый путь от Козлова до Лисок держать непрерывно чистым от снега, для чего пустить в безостановочную работу все исправные снегоочиПред. Глав. Рев. КомитетаЮ.-В. ж.д. РудинКомиссар Путей СообщенияЮ.-В. ж.д. Дубанин»Пухов расписался — в те годы попробуй не распи— Опять неделю не спать! — сказал машинист па— Опять! — сказал Пухов, чувствуя странное удоНачальник дистанции, инженер и гордый человек, терпеливо слушал метель и смотрел поверх паровоза какими-то отвлеченными глазами. Его раза два ставиВышел дежурный по станции, вручил начальнику дистанции путевку и пожелал доброго пути.— До Графской остановки нет! — сказал началь— Хватит, — ответил машинист. — Воды много — всю не выпарим!Тогда начальник дистанции и Пухов вошли в снего— Опять навоняли, дьяволы! — почувствовал и доНачальник дистанции сел на круглый стул у выпуРабочие тоже встали у своих мест, у больших рукоМетель выла упорно и ровно, запасшись огромным напряжением где-то в степях юго-востока.В вагоне было нечисто, но тепло и как-то укромФронт работал в шестидесяти верстах. Белые все время прижимались к железнодорожной линии, ища уюта в вагонах и станционных зданиях, утомившись в снежной степи на худых конях. Но белых отжима— Готово? — спросил начальник дистанции и по— Готово! — ответил Пухов и взял в обе руки рыНачальник дистанции потянул веревку к пароВыскочив со станционных путей, начальник дисЭто означало: работа!Паровоз крикнул, машинист открыл весь пар, а ПуСейчас же снегоочиститель сдал скорость и начал увязать в снегу, прилипая к рельсам, как к магнитам.Начальник дистанции еще раз дернул веревку на паровоз, что означало — усилить тягу! Но паровоз весь дрожал от перенапряжения и сифонил так, что из трубы жар вылетал. Колеса его впустую ворочались в снегу, как в крутой почве, подшипники грелись от частых обоСнегоочиститель и паровоз попали в глубокий снежный перевал. Один начальник дистанции мол— Какого х... мучиться! — сказал паровозный ма— Закуривай! — крикнул рабочим Пухов, догадавНачальник дистанции тоже вынул кисет и насыпал в кусочек газеты зеленой самогонной махорки.К метели давно притерпелись и забыли про нее, как про нормальный воздух.* Баланс — автоматический предохранитель от излишПокурив, Пухов вылез из вагона и здесь только об— Вот сволота! — сказал Пухов, еле управляясь с тем, с чем ему нужно было управиться.Вдруг бешено заревел баланс паровоза, спуская лишний пар. Пухов вскочил в вагон — и паровоз сей— Хорош парень у нас на паровозе!— А? — спросил старший рабочий Шугаев.— Чего — а? — ответил Пухов. — Чего акаешь-то? Горе кругом, а ты разговариваешь!Шугаев поэтому замолчал.Паровоз прогудел два раза, а начальник дистанции крикнул:— Закрой работу!Пухов рванул рычаг и поднял щит.Подъезжали к переезду, где лежали контррельсы. Такие места проезжали без работы: щит снегоочистиПроехав переезд, снегоочиститель понесся открыТак и теперь — поглядел в запушенное окно Пухов: ничего не видно, а приятно.Снегоочиститель, имея жесткие рессоры, гремел, как телега по кочкам, и, ухватывая снег, тучей пушил его на правый откос пути, трепеща выкинутым крыВ Графской сделали значительную стоянку. ПароОбмерзший машинист ничего не делал, а только ругался на эту жизнь. Из штаба какого-то матросского отряда, стоявшего в Графской, ему принесли спирту, и Пухов тоже прошел в долю, а начальник дистанции отказался.— Пей, инженер! — предложил ему главный ма— Благодарю покорно. Я ничего не пью, — укло— Ну, как хочешь! — сказал матрос. — А то выпей — согреешься! Хочешь, рыбы принесу — покушаешь?Инженер опять отказался, по неизвестной причине.— Эх ты, тина! — сказал тогда оскорбленный маМашинист и Пухов пили и жевали все напролом, улыбаясь насчет начальника.— Отстань ты от него! — обрубил другой матрос. — Он есть хочет, но идея его не велит!Начальник дистанции смолчал. Есть он действинеквалифицированные рабочие ставили заклепки на живую нитку, и теперь фермы моста расшились — от одного чувства веса мало-мальски грузного поезда.Два дня назад началось следствие по делу моста, и дома у начальника дистанции лежала повестка от следователя железнодорожного Ревтрибунала. Назна— Теперь куда поедете? — спросил у Пухова глав— Должно, на Грязи!— Верно: под Усманью два эшелона и броневик в сугробах застряли! — вспомнил матрос. — Казаки, го— Расчистим, едрена мать, сталь режем, а снег — вещество чепуховое! — уверенно определил Пухов, спешно допивая последние капли спирта, чтобы ничто не пропадало в такое время.Тронулись на Грязи. Пассажиром напросился стариПоехали, загремел балансир, кидая щит то вниз, то вверх, и забурчали рабочие, которым не досталось ма— Яблок бы моченых я теперь поел! — сказал на полном ходу снегоочистителя Пухов. — Ух, и поел бы — ведро бы съел!— А я бы сельдь покушал! — ответил ему стари— Тебя посадили, ты и молчи сиди! — строго преду— А я, — встрял в разговор помощник Пухова, сле— А сколько петухов-то было на столе? — спросил Пухов, чувствуя на вкус того петуха.— Один и был — откуда теперь петухи?— Что ж, тебя выгнали со свадьбы? — допытывался Пухов, желая, чтоб его выгнали.— Нет, я сам рано ушел. Вылез из стола, будто на двор захотел, — мужики часто ходят, — и ушел.— А тебе, старик, не пора слезать — деревня твоя не видна еще? — спросил Пухов пассажира. — Гляди, а то разбалакаешься — проскочишь!Старик подскочил к окну, подышал на стекло и по— Места будто знакомые пошли — будто Хамов- ские выселки торчат на юру!— Раз Хамовские выселки — тебе к месту! — сказал сведущий Пухов. — Слезай, пока на подъем прем!Старик почухался с мешком и покорно возразил:— Машина ходко бежит, аж воздух журчит — жут— Обдумал! — осерчал Пухов. — Окоротить ему казенную машину в военное время! Теперь до самых Грязей остановки не будет!Старик смолчал, а потом спросил особо покорным голосом:— Сказывали, тормоза теперь могучие пошли — на всякую скороту окорот дают!— Слазь, слазь, старик! — серчал Пухов. — Ско- роту ему окоротить! Не на каменную гору прыгнешь, а в снег! Так мягко придется, что сам полежишь — и потянешься еще!Старик вышел на наружную площадку, осмотрел веревку на мешке — не для прочности, конечно, а для угона времени, чтобы духу набраться, — а потом проС Грязей снегоочистителю вручили приказ: вести за собой броневик и поезд Троцкого, пробивая траншею в заносах вплоть до Лисок.Снегоочистителю дали двойную тягу: другой пароТяжелый боевой поезд Троцкого всегда шел на двух лучших паровозах.Но и два паровоза теперь обессилели от снега, поИ то, что белых громила артиллерия бронепоездов под Давыдовкой и Лисками, случилось потому, что бригады паровозов и снегоочистителей крушили суПухов, например, Фома Егорыч, сразу почел такое занятие обыкновенным делом и только боялся, что исНе доезжая станции Колодезной, снегоочиститель стал: два могучих паровоза, которые волокли его, как плуг, влетели в сугроб и зарылись по трубу.Машинист-петроградец с поезда Троцкого, ведший головной паровоз, был выбит из сиденья и вышвырнут на тендер от удара паровоза в снег и мгновенной остаМашинист прыгнул в снег, катаясь в нем окровавК нему подошел Пухов, с четырьмя собственными зубами в кулаке — он стукнулся челюстью о рычаг и вытащил изо рта ослабшие лишние зубы. В другой руке он нес мешочек со своими харчами — хлеб и пшено. Не глядя на лежащего машиниста, он засмотрелся на его замечательный паровоз, все еще бившийся в снегу.— Хороша машина, сволочь!Потом крикнул помощнику:— Закрой пар, стервец, кривошипы порвешь!С паровоза никто не ответил.Положив харчи на снег и зашвырнув зубы, Пухов сам полез на паровоз, чтобы закрыть регулятор и сиВ будке лежал мертвый помощник. Его бросило гобеспомощные руки и с пришпиленной к штырю голо«И как, дурак, нарвался на штырь? И как раз ведь в темя, в самый материнский родничок хватило!» — обОстановив бег на месте бесившегося паровоза, Пу«Жалко дурака: пар хорошо держал!»Манометр действительно и сейчас показывал триМетель стихала, переходя в мокрый снегопад. ВдаПухов с паровоза ушел. Рабочие снегоочиститеПухов подошел к петроградскому машинисту. Тот сидел на снегу и прикладывал его к окровавленной го— Ну что, — обратился он к Пухову, — как стоит машина? Закрыл поддувала?— Все на месте, механик! — ответил по-служебно- му Пухов. — Помощник только твой убился, но я тебе Зворычного дам, парень умственный, только жрать здоров!— Ладно, — сказал машинист. — Положи-ка мне хлебца на рану и портянкой окрути! Кровь, сатану, ниИз-за снегоочистителя выглянула милая усталая морда лошади, и через две минуты к паровозу подъехал казачий отряд — человек пятнадцать.Никто на них не обратил нужного внимания.Пухов со Зворычным закусывали; Зворычный сове— Опять выбить могут! — возразил Пухов.— А мы тебе их штук сто наделаем! — успокоил Зворычный. — Лишние в кисет в запас положишь!— Это ты верно говоришь! — согласился Пухов, соображая, что сталь прочней кости и зубов можно наготовить массу на фрезерном станке.Казачий офицер, видя спокойствие мастеровых, растерялся и охрип голосом.— Граждане рабочие! — нарочито сказал офицер, ворочая полубезумными выветрившимися глазами. — Именем Великой Народной России приказываю вам доставить паровозы и снегоочистку на станцию ПодПаровозы тихо сипели. Снег падать перестал. Дул ветер оттепели и далекой весны.У машиниста кровь на голове свернулась и больше не текла. Он почесал сухую корку сукровицы и труд— Пойти воды покачать и дров подложить — машиКазаки вынули револьверы и окружили мастеровых. Тогда Пухов рассерчал:— Вот, сволочи, в механике не понимают, а коман— Што-о? — захрипел офицер. — Марш на паро— Что ты, чертова кукла, пулей пугаешь! — закриОфицер услышал короткий глухой гудок броневого поезда и обернулся, подождав стрелять в Пухова.Начальник дистанции лежал на шинели, постеленВдруг на паровозе по-плохому закричал человек. То, наверно, машинист снимал со штыря своего разКазаки сошли с коней и бродили вокруг паровоза, как бы ища потерянное.— По коням! — крикнул казакам офицер, заметя вывернувшийся из закругления бронепоезд. — Пускай паровозы, стрелять начну! — и выстрелил в голову наПухов вскочил на паровоз и заревел во всю сирену прерывистой тревогой. Догадливый машинист открыл паровой кран инжектора, и весь паровоз укутался паКазачий отряд начал напропалую расстреливать раС бронепоезда, подошедшего к снегоочистителю почти вплотную, ударили из трехдюймовки и простроОтскакав саженей на двадцать, казачий отряд начал тонуть в снегах и был начисто расстрелян с бронепоТолько одна лошадь ушла и понеслась по степи, жаПухов долго глядел на нее и осунулся от сочувС бронепоезда отцепили паровоз и подвели его сзаЧерез час, подняв пар, три паровоза продавили снеж2В Лисках отдыхали три дня.Пухов обменял на олеонафт десять фунтов махорПлакаты были разные. Один плакат перемалевали из большой иконы — где архистратиг Георгий пораЭто Пухова удручало. Он ревниво следил за ревоНа стенах вокзала висела мануфактура с агитацион«В рабочие руки мы книги возьмем.Учись, пролетарий, ты будешь умен!»— Тоже нескладно! — заключил Пухов. — Надо так написать, чтоб все дураки заочно поумнели!«Каждый прожитый нами день — гвоздь в голову буржуазии. Будем же вечно жить — пускай терпит ее голова!»— Вот это сурьезно! — расценивал Пухов. — Это твердые слова!Подходит раз к Лискам поезд — хорошие пассажирПухов стоял в тот час на платформе и кое-что обПоезд останавливается. Из вагонов никто не выхо— Кто это прибыл с этим эшелоном? — спрашивает Пухов одного смазчика.— А кто его знает? Сказывают, главный команИз переднего вагона вышли музыканты, подошли к середине поезда, построились и заиграли встречу.Немного погодя выходит из среднего мягкого ваМузыканты разошлись. Военный начальник не спеПухов прошел вслед и очутился около агитпункта. Там уже стояла красноармейская масса, разные железПриехавший военный начальник взошел на трибу— Товарищи и граждане! На первый раз я прощаю, но заявляю, чтобы впредь подобных демонстраций не повторялось! Здесь не цирк, и я не клоун — хлопать в ладоши тут не по существу!Народ сразу примолк и умильно уставился на ораНо начальник, разъяснив, что буржуазия целиком и полностью — сволочь, уехал, не запомнив ни одного умильного лица.Ни один мешочник в порожний длинный поезд так и не попал: охрана сказала, что вольным нельзя ехать на военном поезде особого назначения.— А он же порожняком — все едино — лупить бу— Командарму пустой поезд полагается по прика— Раз по приказу — мы не спорим! — покорялись мешочники. — Только мы не в поезде сядем, а на сцеп— Нигде нельзя, — отвечали охранники. — Только на спице колеса можно!Наконец поезд уехал, постреливая в воздух — для испуга жадных до транспорта мешочников.— Дела! — сказал Пухов одному деповскому слеса— Нагрузка маленькая — на канате вошь тащат! — на глаз измерил деповской слесарь.— Дрезину бы ему дать — и ладно! — сообразил ПуИдя в барак за порцией пищи, Пухов разглядывал по дороге всякие надписи и объявления — он был люНа бараке висело объявление, которое Пухов проТОВАРИЩИ РАБОЧИЕ!Штабом IX Рабоче-Крестьянской Красной Армии формируются добровольные отряды технических сил для обслуживания фронтовых нужд Красных армий, действующих на Северном Кавказе, Кубани и ЧерноРазрушенные железнодорожные мосты, береговые оборонительные сооружения, служба связи, орудийТоварищи рабочие! Призываем вас записываться в отряды технических сил у уполномоченных Реввоен- совета-IX на всех ж.-д. узловых станциях.Условия службы узнавайте от товарищей уполноДа здравствует Красная Армия!Да здравствует рабоче-крестьянский класс!Пухов сорвал листок, приклеенный мукой, и понес его к Зворычному.— Тронемся, Петр! — сказал Пухов Зворычному. — Какого шута тут коптить! По крайности, южную страну увидим и в море покупаемся!Зворычный молчал, думая о своем семействе.А у Пухова баба умерла, и его тянуло на край света.— Думай, Петруха! На самом-то деле: какая армия без слесарей! А на снегоочистке делать нечего — весна уж в ширинку дует!Зворычный опять молчал, жалея жену Анисью и мальчишку, тоже Петра, которого мать звала выпоро- точком.— Едем, Петруш! — увещевал Пухов. — Горные горизонты увидим; да и честней как-то станет! А то видал — тифозных эшелонами прут, а мы сидим — пайки получаем!.. Революция-то пройдет, а нам ни— Я скажу, что рельсы от снегов чистил! — ответил Зворычный. — Без транспорта тоже воевать нельзя!— Это што! — сказал Пухов. — Ты, скажут, хлеб за то получал, то работа нормальная! А чем ты бесплатно пожертвовал, спросят, чему ты душевно сочувствовал? Вот где загвоздка! В Воронеже вон бывшие генералы снег сгребают — и за то фунт в день получают! Так же и мы с тобой!— А я думаю, — не поддавался Зворычный, — мы тут с тобой нужней!— То никому не известно, где мы с тобой полез— Да будет тебе ерунду лить, — задосадовал Зво- рычный, — кто это считать будет — кто что делал, чем занимался? И так покою нет от жизни такой! Тебе те— Дурак ты, Петр! — оставил надежду Пухов. — В механике ты понимаешь, а сам по себе предрассуС горя Пухов и обедать не стал, а пошел к уполно— После гражданской войны я красным дворяни— Это почему ж такое? — спрашивали его масте— Зачем мне земля? — отвечал счастливый Пу— А мы, значит, красными вахлаками останем— А вы на фронт ползите, а не чухайтесь по собЧерез неделю Пухов и еще пятеро слесарей, приняЕхали долго и трудно, но еще труднее бывают дела, и Пухов впоследствии забыл это путешествие. На доВ Екатеринодаре Пухов сидел неделю — шел где-то бой, и на Новороссийск никого не пропускали. Но в этом зеленом отпетом городке давно притерпелись к войне и старались жить весело.«Сволочи! — думал обо всех Пухов. — Времен не чувствуют!»В Новороссийске Пухов пошел на комиссию, котоЕго спросили, из чего делается пар.— Какой пар? — схитрил Пухов. — Простой или перегретый?— Вообще... пар! — сказал экзаменующий началь— Из воды и огня! — отрубил Пухов.— Так! — подтвердил экзаменатор. — Что такое ко— Бродящая звезда! — объяснил Пухов.— Верно! А скажите, когда и зачем было восемнад— По календарю Брюса тысяча девятьсот двадцать восьмого года восемнадцатого октября — за неделю до Великой Октябрьской революции, освободившей прорастерялся Пухов, читавший что попало, когда жена была жива.— Приблизительно верно! — сказал председатель проверочной комиссии. — Ну а что вы знаете про су— Судоходство бывает тяжельше воды и легче воды! — твердо ответил Пухов.— Какие вы знаете двигатели?— Компаунд, Отто-Дейц, мельницы, пошевенные колеса и всякое вечное движение!— Что такое лошадиная сила?— Лошадь, которая действует вместо машины.— А почему она действует вместо машины?— Потому, что у нас страна с отсталой техникой — корягой пашут, ногтем жнут!— Что такое религия? — не унимался экзаменатор.— Предрассудок Карла Маркса и народный само— Для чего была нужна религия буржуазии?— Для того, чтобы народ не скорбел.— Любите ли вы, товарищ Пухов, пролетариат в целом и согласны за него жизнь положить?— Люблю, товарищ комиссар, — ответил Пухов, чтоб выдержать экзамен, — и кровь лить согласен, только чтобы не зря и не дуриком!— Это ясно, — сказал экзаменатор и назначил его в порт монтером для ремонта какого-то судна.Судно то оказалось катером, под названием «Марс». В нем керосиновый мотор не хотел вертеться — его и дали Пухову в починку.Новороссийск оказался ветреным городом. И ве- тер-то как-то тут дул без толку: зарядит, дует и дует,даже посторонние вещи от него нагревались, а ветер был холодный.В Крыму тогда сидел Врангель, а с ремонтом «Мар— Так у него ж английские крейсера! — объяснял Пухов. — А наш «Марс» — морская лодка, ее кирпичом можно потопить!— Красная Армия все может! — отвечали Пухову матросы. — Мы в Царицын на щепках приплыли, ку— Так то ж драка, а не война! — сомневался ПуКеросиновый мотор на «Марсе» никак не хотел вер— Был бы ты паровой машиной, — рассуждал Пухов, сидя одиноко в трюме судна, — я б тебя сразу замордовал! А то подлецом каким-то выдумана: ишь провода какие-то, медяшки... Путаная вещь!Море не удивляло Пухова — качается и мешает ра— Наши степи еще попросторней будут, и ветер еще почище там, только не такой бестолковый: подуБормоча и покуривая, Пухов сидел над двигателем, который не шел. Три раза он его разбирал и вновь соНочью Пухов тоже думал о двигателе и убедительно переругивался с ним, лежа в пустой каютке.Пришел раз к Пухову на «Марс» морской комиссар и говорит:— Если ты завтра не пустишь машину, я тебя в море без корабля пущу, копуша, черт!— Ладно, я пущу эту сволочь, только в море остаХотел тогда комиссар пристрелить Пухова, но сооВсю ночь бился Пухов. Передумал заново всю за— Ишь, — сказал Пухов, — как черт на Афон взбиДнем пришел опять морской комиссар.— Ну что, пустил машину? — спрашивает.— А ты думал, не пущу? — ответил Пухов. — Это только вы из-под Екатеринодара удрали, а я ни от чего не отступлю, раз надо!— Ну ладно, ладно, — сказал довольный комис— Мне его не пить — сколько есть, столько бу— Ведь мотор с водой идет? — спросил комиссар.— Ну да, керосин топит, вода охлаждает!— А ты норови керосину поменьше, а воды побольТут Пухов захохотал всем своим редким молчали— Что ты, дурак, радуешься? — спросил в досаде комиссар.Пухов не мог остановиться и радостно закатывался.— Тебе бы не Советскую власть, а всю природу учУслышав это, комиссар удалился, потеряв некую внутреннюю честь.А в Новороссийске шли аресты и разгром зажиточ«Чего они людей шуруют? — думал Пухов. — Какая такая гроза от этих шутов? Они и так дальше завалинки выйти боятся!»Кроме арестов, по городу были расклеены бумаги: «Вследствие тяжелой медицинской усталости орато— Теперь нам скучно будет, — скорбел, читая, ПуМеж тем в порту появился маленький истребитель «Звезда». Там пробоину заклепывали и якорную ле— Чего это такое? — обиделся Пухов. — Я же вижу, там холуи работают. Я помочь хотел, а то случится в море неполадка!— Не велено никого пускать! — ответил часо— Ну, шут с вами, мучайтесь! — сказал Пухов и ушел, озабоченный.К вечеру того же дня пришло в порт турецкое трансВ клубе говорили, что это подарок Кемаля-паши, турецкого вождя, но Пухов сомневался.— Я же видел, — говорил он красноармейцам, — что судно исправное! Станет вам турецкий султан в военное время такие подарки делать — у него самого нехватка!— Так он друг наш, Кемаль-паша! — разъясняли красноармейцы. — Ты, Пухов, в политике — плетень!— А ты снял онучи — думаешь, гвоздем стал? — обижался Пухов и уходил в угол глядеть плакаты, коНочью Пухова разбудил вестовой из штаба армии. Пухов немного испугался:— Должно быть, морской комиссар гадит!На дворе штаба стоял большой отряд красноармей— Товарищ Пухов, — обратился командир отря— Я и так хорош, чего мне чайник цеплять! — отвеСтояла ночь — огромная тьма, — и в горах шуршали ветер и вода.Красноармейцы стояли молча, одетые в новые шиВ горах и далеких окрестностях изредка кто-то стреОдин красноармеец загремел винтовкой — его враз угомонили, он почуял свой срам до самого сердца.Пухов тоже что-то заволновался, но не выражал этого чувства, чтобы не шуметь.Фонарь над конюшней освещал дворовую нечистоВ городе бесчинствовали собаки, а люди, наверВышел на середину военный комиссар полка и не— Дорогие товарищи! Сейчас у нас не митинг, и я скажу немного... Высшее командование Республики приказало Реввоенсовету нашей армии ударить в тыл Врангелю, который сейчас догорает в Крыму. Наша задача как раз в том, чтобы переплыть на тех судах, коКрасноармейцы! Добраться до Крыма нам будет тяжело, и это рискованная вещь. Там плавают дозорверелого противника. Немного нас уцелеет, а может, никого, когда Крым станет советским, — вот что я хочу вам сказать, дорогие товарищи красноармейцы!И далее того: я хочу спросить у вас, товарищи, соЧувствуете ли вы мужественную отвагу в себе, дабы пожертвовать достоинством жизни на благо революЦентральное наше Правительство возлагает велиЯ жду вашего ответа, товарищи красноармейцы! Я должен сейчас же передать его Реввоенсовету армии!Военный комиссар кончил речь и стоял насупив«Вот это дело, — думал он, — вот она, большевистНикто уже не слышал ветра и не видел ночных гор. Мир затмился во всех глазах, как дальнее событие, каждый был занят общей жизнью. Фонарь на дворе тоже потух, израсходовав свой керосин, и никто этого не заметил.Вдруг из рядов выступает один красноармеец и определенно говорит:— Товарищ комиссар! Передайте Реввоенсовету армии и всему командованию, что мы ждем приказа о выступлении! Мы того не ждали, чтобы нам оказалитакую высокую честь и поручили прикончить ВрангеКрасноармейцы заволновались и радостно загуде— Правильно штаб сделал, что десант назначил. С Перекопа пусть Врангеля трахнут в морду, а мы раТут опять выходит комиссар:— Товарищи красноармейцы! Мы в штабе так и знали! Мы ждали от вас той высокой сознательности и беззаветности революции, которую вы сейчас здесь проявили! От имени Реввоенсовета и командования армии выражаю вам благодарность и прошу считать те слова, которые я сказал, военной тайной. Вы знаете, что Новороссийск полон белогвардейскими шпионаКомиссар спешно ушел, а красноармейцы еще стоОказалось, что на свете жил хороший народ и лучХолодная ночь наливалась бурей, и одинокие люди чувствовали тоску и ожесточение. Но никто в ту ночь не показывался на улицах, и одинокие тоже сидели дома, слушая, как хлопают от ветра ворота. Если же кто шел к другу, спеша там растратить беспокойное время, то обратно домой не возвращался, а ночевал в гостях. Каждый знал, что его ждет на улице арест, ночА меж тем крестьяне из северных мест, одевшись в шинели, вышли необыкновенными людьми — без сожаления о жизни, без пощады к себе и к любимым родственникам, с прочной ненавистью к знакомому врагу. Эти вооруженные люди готовы дважды быть растерзанными, лишь бы и враг с ними погиб и жизнь ему не досталась.Ночью Пухов играл с красноармейцами в шашки и рассказывал им о Троцком, которого никогда не видел:— Речистый мужчина и собою полный герой!Пухов, не видя удовольствия в жизни, привык украВ отряде, назначенном в десант, было пятьсот челоПоэтому на другой день пошло пятьсот писем в пятьсот русских деревень.Целых полдня красноармейцы малевали и корякали бумагу, прощаясь с матерями, женами, отцами и более дальними родственниками.Пухов тоже помогал, кто особо слаб был в буквах, и выдумывал такие письма, что красноармейцы одо— Складно ты пишешь, Фома Егорыч, — мои пла— А то как же? — говорил Пухов. — Хохотать тут нечего: дело нешуточное! Чудак ты человек!После обеда Пухов пошел к комиссару:— Товарищ комиссар, меня в десант возьмете?— Возьмем, товарищ Пухов, затем тебя и звали вче— Только я прошу, товарищ комиссар, назначить меня механиком на «Шаню» — там, я слыхал, паровая машина, а на «Марсе» — керосиновый мотор, он мне не сподручен: дюже мал!— На «Шане» там есть свой механик — турок! — сказал комиссар. — Ну, ладно: мы тебя в помощники назначим, а на «Марс» возьмем шофера! А ты что, не сладишь с керосиновым мотором, что ли?— Мотор — ерундовая вещь, паровая машина креп— Ну, ладно, — согласился комиссар, — поедешь на «Шане», раз так. В десанте люди едут добровольно и деПухов взял пропуск и пошел на «Шаню» — машину поглядеть. Ему лишь бы машина была, там он считал себя дома.С турецким машинистом он сошелся скоро, сказав, что главное дело — смазка, тогда никакой работой ма— Это справедливо, — хорошо по-русски сказал турок, — масло — доброта, оно машину бережет! Кто масла много дает, тот любит машину, тот есть меха— Ну, понятно, — обрадовался Пухов, — машина любит конюха, а не наездника: она живое существо!На том они и подружили.Ночью, против окрепшего ветра, отряд шел в порт на посадку. Пухов не знал, к кому ему притулиться, и шел сбоку, гремя полученным казенным чайником. Но красноармейцы сразу его одернули:— Сказано — иди тайком, чего ты громыхаешь?— А чего мне таиться-то: не на грабеж идем! — ска— Приказано не шуметь, — тихо ответил красноШли долго и бесшумно, еле хрустя влажным пеНочь была непроглядна, как могильная глубина, но люди шли возбужденно, с тревожным восторгом в сердце, похожие на древних потаенных охотников.Глубокие времена дышали над этими горами — свиТолько потому красноармейцам, вооруженным иногда одними кулаками, и удавалось ловить в степяхброневые автомобили врага и разоружать, окорачивая, воинские эшелоны белогвардейцев.Молодые, они строили себе новую страну для долОни еще не знали ценности жизни, и поэтому им была неизвестна трусость — жалость потерять свое тело. Из детства они вышли в войну, не пережив ни любви, ни наслаждения мыслью, ни созерцания того неимоверного мира, где они находились. Они были неизвестны самим себе. Поэтому красноармейцы не имели в душе цепей, которые приковывали бы их вниВ мрачной темноте засияли перемежающимся свеНа «Шаню» посадили весь отряд, на катер «Марс» — двадцать человек разведки, а на истребитель — военмо- ров.Пухов влез в машинное отделение «Шани» и поЧаса два еще гремели красноармейские башмаки по палубе и по трапам.Чувствуя достаточное удовольствие от этих беспоЧерные тела людей, трепещущие в неярком свете фонарей, тихо ползли по трапам, крепко прижав к себе винтовки и все походные принадлежности, чтобы ниНочь от фонарей стала еще огромней и темней — не верилось, что существует живой мир. В глубинах тьмы тонул небольшой ветер, шевеля какие-то вещи на приКратко и предостерегающе гудели пароходы, что- то говоря друг другу, а на берегу лежала наблюдающая тьма и влекущая пустыня. Никакого звука не доходиНеиспытанное чувство полного удовольствия, креВ давнем детстве он удивлялся пасхальной заутрене, ощущая в детском сердце неизвестное и опасное чудо. Теперь Пухов снова пережил эту простую радость, как будто он стал нужен и дорог всем, — и за это всех хоМоре покойно шуршало за бортом, храня неизвестморе — он в первый раз увидел настоящих людей. Вся прочая природа также от него отдалилась и стала скучК часу ночи посадка окончилась. С берега раздаРаздалась морская резкая команда — и сушь начала отдаляться.Десантные суда отчалили в Крым.Через десять минут последняя видимость берега растаяла. Пароходы шли в воде и в холодном мраке. Огни были потушены, людей разместили в трюме — все сидели в темноте и духоте, но никто не засыпал.Приказано было не курить, чтобы случайно не заСудно шло тайком, глухо отсекая пар. Где-то неСуда продирались в сплошной каше тьмы, напрягая свои небольшие машины.Ночь проходила тихо. Красноармейцам она казаМоре насторожилось и совсем примолкло. Винт греб невидимо что — какую-то тягучую влагу, и влага негромко мялась за бортом. Не спеша истекало томиА вдали — в открытом море — уже шевелились грузВетер твердел и громил огромное пространство, поНа горах, наверно, уже гоготала буря, и море свире«Шаня» начала метаться по расшевелившемуся морю, как сухой листик, и все ее некрепкое тело уныКаменный тяжелый норд-ост так раскачивал море, что «Шаня» то ползла в пропасти, окруженная валами воды, то взлетала на гору — и оттуда видны были на миг чьи-то далекие страны, где, казалось, стояла синяя тишина.В воздухе чувствовалось тягостное раздражение, каДень давно наступил, но от норд-оста захолодало, и красноармейцы студились.Родом из сухих степей, они почти все лежали в же«Шаня» приближалась к самому опасному месту — Керченскому проливу, а буря никак не укрощалась, силясь выхватить море из его глубокой обители.«Марс» и истребитель давно пропали в пучинах ураКомандир «Шани» судном уже не управлял — кораПухов от качки не страдал. Он объяснял машиниС машиной тоже справиться было трудно: все вре— Мажь, мажь ее, Фома, уснащивай ее погуще, а то враз запорешь на таких оборотах! — говорил машиИ Пухов обильно питал машину маслом, что он ува— А-а, стервозия, я ж тебя упокою! Я ж тебя угро- мощу!Часа через полтора «Шаня» проскочила КерченКомиссар спустился на минутку в машинное отде— Ну, как она? — спросил его Пухов.— Она-то ничего, да он-то плох! — пошутил комис— А что так? — не понял Пухов.— А ничего — все хорошо, — сказал комиссар. — Спасибо норд-осту, а то бы нас давно белые угомо— Это как же так?— А так, — объяснял комиссар. — Керченский про— Ну, а прожекторами отчего нас не нащупали? — допытывался Пухов.— Ого! Вся атмосфера тряслась — какие тут проВ полдень «Шаня» шла уже в крымских водах, но море по-прежнему изнемогало в буре и устало билось в борт парохода.Скоро на горизонте показался неизвестный дымок. Капитан судна, командир отряда и комиссар долго наНорд-ост не прекращался. Это несчастие радовало капитана и комиссара. Сторожевые белогвардейские суда считали бдительность в такой шторм излишней и сидели в береговых щелях.Комиссар тем и объяснял, что «Шаня» цела, и наПухов не вылезал из машинного, обливаясь потом у бесившейся машины и стращая ее всякими словами.В четвертом часу дня на горизонте сразу объявились четыре дымка. Они стали ходко приближаться, как бы отхватывая «Шаню». Одно судно совсем разглядело «Шаню» и стало давать сигналы об остановке.Красноармейцы, хоть и не догадывались — как и что, а тоже высыпали на палубу и заметались от люКапитан «Шани» по дыму догадался, что одно из судов наверняка военный крейсер.Выходило, что десанту пришло время добровольно пускать себя ко дну.Капитан и комиссар не сходили с рубки, стараНорд-ост ревел с неизбывной силой и сметал «Шаню» с ее курса. Четыре неизвестных корабля тоже с трудом удерживали курс и не могли принять направСкоро три дымка исчезли из зрения — их куда-то отшиб зверский норд-ост. Зато четвертое судно неотне допускает то судно подойти к «Шане» вплотную. Затем пароход стал допрашивать «Шаню»: куда она идет? «Шаня», войдя в крымские воды, шла под вранНа палубе оставалось только четверо турок в коОстальной день прошел спокойно. Иногда показыКрасноармейцы, замученные тошнотой и сырым холодом, старались нарочно быть веселыми и стыдиКрасноармейцам море было незнакомо, и они не верили, что та стихия, от которой только тошнит, таит в себе смерть кораблей.— Пускай подходит! — сказал красноармеец-там— Как же ты его смажешь? — спросил комиссар. — У него пушки на борту!— А вот увидишь, — заявил тамбовец, — из винтоПривыкшие брать броневые автомобили на ходу, с одними винтовками в руках, красноармейцы и на море думали побеждать посредством винтовки.Иногда мимо «Шани» проносились целые водяные столбы, объятые вихрем норд-оста. Вслед за собой они обнажали глубокие бездны, почти показывая дно моря.Внезапно, после такого морского столба, показалВся команда «Марса» и двадцать человек разведки, которую он вез, стояли на палубе, держась за снасти.Люди что-то бешено кричали на «Шаню», но гром бури рвал их голоса, и ничего не было слышно. Лица людей затмились бессмысленностью, глаза выцвели от злобного отчаяния, и смертельная бледность на них лежала, как белая намазанная краска.Казнь наступающей смерти терзала их еще больше от близости «Шани». Люди на «Марсе» рвали на себе последнюю казенную одежду и рычали по-звериному, показывая даже кулаки. Они вопили сильнее бури, а один толстый красноармеец сидел верхом на рее и ел хлеб, чтобы зря не пропал паек.Глаза гибнущих людей торчали от выпученной неПухов стоял наверху и глядел на «Марс».— Чего они там бесятся? — спросил он у комисса— Должно быть, течь у них, — ответил комиссар, — надо как-нибудь помочь!Красноармейцев в трюме было не удержать. Они стояли на палубе и тоже что-то кричали на «Марс», позоря испуг несчастных.Вся «Шаня» терзалась за отряд и команду «Марса»; командир в бешенстве кричал на капитана, комиссар тоже ему помогал, а капитан никак не мог подойти к «Марсу».Когда «Шаню» подшвырнуло к «Марсу», то оттуда закричали, что вода уже в машинном отделении.Еще послышалась с «Марса» гармоника — кто-то там наигрывал перед смертью, пугая все законы челоПухов это как раз явственно услышал и чему-то обВ затихшую секунду, когда «Марс» подскочил к «Шане», чистый голос, поверх криков, вторил чьей-то тамошней гармонике:Мое яблочко Несоленое, В море Черное Уроненное...— Вот сволочь! — с удовольствием сказал Пухов про веселого человека на «Марсе» и плюнул от бес— Спускай лодку! — крикнул капитан, потому что «Марс» торчал одной палубой, а корпус его уже утоЛодка, еле опущенная на воду, сейчас же трижды перевернулась, и два матроса на ней исчезли невидимо куда.Вдруг крутой взмах шквала схватил «Марс» и швы— Сигай вниз! — заорал усердней всех Пухов.Люди на «Марсе» вздрогнули, помертвели до черЧерез несколько секунд весь «Марс» сгрузился на «Шаню», только двое пролетели мимо, промахнувшись в морскую прорву.На «Марсе» что-то гулко заныло, и он разлетелся от внутреннего взрыва в щепки и железки.Пухов ходил среди спасенных людей и каждого спрашивал:— Это не ты пел там?— Нет, куды там петь! — отвечал красноармеец или матрос с «Марса».— Да ты и не похож на того! — говорил недовольно Пухов и шел дальше.Так ни одного и не нашлось — никто, оказываетВечерело уже, а шторм лютовал и не собирался от— И откуда он, дьявол, выходит — посмотрел бы я то место! — говорил себе Пухов, качаясь вместе с маВечером начальство на «Шане» долго совещалось. «Шаня» имела большую перегрузку и к крымскому берегу близко подойти не могла. К тому же норд-ост все время отжимал судно в открытое море, и десант высаСовещались долго. Матросы не сдавались и совето— Ну, вернемся в Новороссийск, — говорил ко— Ты, Шариков, забыл, — сказал ему военный комиссар, — что от «Марса» твоего одни щепки пла— Ну, как хочешь! — сказал Шариков. — Только и ворочаться — дюже срамно!Однако к ночи порешили, что надо уходить обратно на Новороссийск.К полночи норд-ост начал слабеть, но море носиВ Керченском проливе ее нащупали береговые проПод утро «Шаня» выгружалась в Новороссийске.— Срамота чертова! — обижались красноармейцы, собирая вещи.— Чего ж срамота-то? — урезонивал их Пухов. — Природа, брат, погуще человека! Крейсера и то в бере— Ничего, — говорил недовольный матрос ШариТак оно и случилось: Шариков как в озеро глядел.В тот же вечер Реввоенсовет приказал повторить десант.Отряд в ночь снова погрузился — и «Шаня» подняла пары.Шариков радостно метался по судну и каждому что-нибудь говорил. А военный комиссар чувствовал свою дурость, хотя в Реввоенсовете ему ничего плохого не сказали.— Ты — рабочий? — спрашивал Шариков у Пу— Был рабочий, а буду водолаз! — отвечал Пухов.— Тогда почему ж ты не в авангарде революции? — совестил его Шариков. — Почему ж ты ворчун и беспартиец, а не герой эпохи?..— Да не верилось как-то, товарищ Шариков, — объяснял Пухов, — да и партком у нас в дореволюци— Что там дореволюционный дом! — еще пуще убеПеред самым отходом комиссар десанта отлучился: пошел депешу дать о благополучном отплытии.Через полчаса он вернулся, но на судно не пошел, а остался на пристани, смеялся и кричал:— Слазь!— Что ты, голова, очумел, что ли? Чего — слазь? — допрашивал его с борта Шариков.— Слазь, говорю! — шумел комиссар. — Перекоп взят, Врангель бежит! Вот приказ — десант отменяется!Шариков и прочие поникли.— Вот тебе и раз! — сказал один красноармеец. — Тут бы Врангеля и крыть в зад — ведь он на корабли бежит, — а тут — отменяется!..— Я ж говорил, что в Крыму без сопливых обойдут— Будя тебе ерепениться! — увещал Шарикова Пу— Эх!.. — крикнул Шариков и треснул кулаком по стойке, добавив кой-какой словесный материал.— Дуй вплавь через пролив! — посоветовал ему Пу— И то! — сказал было Шариков, но потом одумал— А ты обожди погодку! — рассказывал Пухов. — А воздух в подштанники надуешь, станешь захлебы— Нет — то чушь, то не морское дело! — отказыЧерез два дня стало известным, что пропавший ис— Я ж так и знал! — горевал Шариков. — На истре3— Пухов! Война кончается! — сказал однажды ко— Давно пора — одними идеями одеваемся, а пор— Врангель ликвидируется! Красная Армия Сим— Чего не брать? — не удивлялся Пухов. — Там воз— При чем тут вошь? — сердечно обижался комис— А ты теории-практики не знаешь, товарищ ко— А ты знаешь приказ о трудовых армиях? — спро— Это чтоб жлобы слесарями сразу стали и заводы пустили? Знаю! А давно ты их ноги вкрутую ставить научил?— В Реввоенсовете не дураки сидят! — серьезно вы— Это я понимаю, — согласился Пухов. — Там — за— Ну, а кто ж тогда все чудеса науки и ценности международного империализма произвел? — заспорил комиссар.— А ты думал, паровоз жлоб сгондобил?— А то кто ж?— Машина — строгая вещь. Для нее ум и ученье нужны, а чернорабочий — одна сырая сила!— Но ведь воевать-то мы научились? — сбивал Пу— Шуровать мы горазды! — не сдавался Пухов. — А мастерство — нежное свойство!По улице шла в баню рота красноармейцев и пела для бодрости:Как родная меня мать Провожа-ала,На дорогу сухих корок Собира-ала!— Вот дьяволы! — заявил Пухов. — В приличном городе нищету проповедуют! Пели бы, что с пирогами провожала!Время шло без тормозов. Пушки работали с постоПухов посвежел лицом и лодырничал, называя от— Пухов, ты бы хоть в кружок записался, ведь тебе скучно! — говорил ему кто-нибудь.— Ученье мозги пачкает, а я хочу свежим жить! — иносказательно отговаривался Пухов, не то в самом деле, не то шутя.— Оковалок ты, Пухов, а еще рабочий! — совестил его тот.— Да что ты мне тень на плетень наводишь: я сам — квалифицированный человек! — заводил ссоруПухов — и она продолжалась вплоть до оскорбления революции и всех героев и угодников ее. Конечно, оскорблял Пухов, а собеседник, разыгранный вдрызг, в удручении оставлял Пухова.В глупом городе, с неровным порочным климатом, каким тогда был Новороссийск, Пухов прожил четыре месяца, считая с ночного десанта.Числился он старшим монтером береговой базы Азовско-Черноморского пароходства. Пароходство это учредила Новороссийская власть, чтобы СеверОдна аульская стенная газета даже назвала СеверПухов ежедневно осматривал пароходные машины и писал рапорты об их болезни: «Ввиду сломатия штоармии точить ничего не могут, потому что они скрытые хлебопашцы».Иногда Пухова вызывал на личный доклад полит- ком береговой базы. Пухов ему все рассказывал, как и что делается на базе.— Что же твои монтеры делают? — спрашивал по- литком.— Как что? — удивлялся Пухов. — Следят непре— Но ведь они не работают! — говорил политком.— Что же, что не работают! — сообщал Пухов. — А вредности атмосферы вы не учитываете: всякое же— А ты бы там подумал и попробовал, может, суме— Думать теперь нельзя, товарищ политком! — возКомиссар не верил:— Это почему нельзя?— Для силы мысли пищи не хватает; паек мал! — разъяснял Пухов.— Ты, Пухов, настоящий очковтиратель! — кончал беседу комиссар и опускал глаза в текущие дела.— Это вы очковтиратели, товарищ комиссар!— Почему? — уже занятый делом, рассеянно спра— Потому, что вы делаете не вещь, а отношение! — говорил Пухов, смутно припоминая плакаты, где гово